Присев на корточки, тут же заглянул глазом в опущенный к земле ствол.
— Чижолый, наверное… — он проворно затолкал в ствол указательный палец, с натугой потянул обратно. Палец застрял, и Артур поспешно прищелкнул предохранителем.
— Кто же ты такой будешь?
— Петько, — парнишка высвободил наконец палец и, удовлетворенно понюхав его, прищурился на Артура.
— А ты хто? С банды, чи с Города?
— Какой еще банды? — Артур тоже присел. Очень уж свысока приходилось смотреть на мальчугана, словно на замершего лягушонка.
— Таа… Есть тут одни… — Петько неопределенно передернул острым плечиком. — Ходют по лесам, людей шмаляют. Говорят, аж до Вулканов самых бегают, а то и к Синему Болоту шастают. Бородатые все — ровно волосатики. К нам, когда приходют, отец жрать им дает. А они нам за это добро разное тащат.
Резиново-гибко изогнувшись, Петько поскреб пятерней загорелую пыльную спину, деловито добавил:
— Ты к нам не ходи. Батя мамок в погреб попрятал и нам велел сховаться. Тебя с левольвертом ждет и пулемет твой хочет забрать.
— Погоди, погоди! Это когда же он узнал про пулемет? И вообще о том, что я здесь?
— Таа… Собака у нас под крыльцом. Всех слышит. Аж за несколько верст. Как почует гостей, метаться начинает, хрипеть. Раньше лаяла, так батя ей горло подрезал. Чуть не сдохла. Зато теперь молчит. А батя прохожих боится, с биноклем подглядывает. С крыши.
— Правильно боится. — Артур помолчал. — Ну, а кроме вас в деревне есть еще кто?
— Таа… Сыченкины-поганкины. Тоже семья. Только они на той стороне, а мы на этой, — мальчуган прочертил пальцем борозду по земле. — Мы деревню пополам поделили. Только наша половина больше ихней. И мамок у бати больше. Если хто с банды приезжает, так сперва к нам хавать идут, и потом уж к Сыченкиным. Ну и мамок лапают… — мальчишка неожиданно похвастался: — А батя себя старостой называет. Говорит, что это наша деревня.
— Да уж, весело, гляжу, вы живете, — Артур попробовал потрепать Петько по белесым спутанным волосенкам, но парнишка взбрыкнул головой.
— Точно за мамку хватаешься.
— Это как? — не понял Артур.
— Перетак, — передразнил Петько. — Приходют которые из леса и хватаются, мычат, как телята, а потом мамки рожают. Уж спасу от этой мелкоты нету. С утра до ночи горло дерут. Батя их выселяет вместе с мамками, а которые волосатые, без пальцев или с тремя глазами, так тех в лес уносит. Говорит, будто их волки подбирают. А сам каженный день чеснок с хреном ест. Помереть боится.
— Значит, в деревне только две семьи?
— Две, — Петько кивнул. — Остальные или померли или в город убегли. Мы бы тоже померли, да батя в лес увел. А после с Сыченкиными-поганкиными сжигали тех, кто тут помер.
— Как это сжигали?
— Так просто. Сначала в сарай, а потом бензином. Побрызгали и запалили.
Артур нахмурился.
— Тебя батя за волосы не оттаскает? За то, что ты тут со мной разговариваешь?
— Не-е… За волосы вообще не будет. Мне ж не больно, — Петько, демонстрируя, сгреб на макушке пук волос, с силой дернул. Вся жиденькая кисточка осталась у него в кулаке. На голове же обозначилась свежая проплешина. Артуру сделалось не по себе. Почти физически он ощутил ту боль, которой не почувствовал малец.
— Он раз так попробовал, — смеясь, добавил Петько, — а мне хоть бы хны. Уж потом догадался. Теперь по жопе дерет. И меня, и брательников.
В лесу робко застучал дятел. И мальчик, и мужчина враз подняли головы.
— Колотит, дурак, — Петько ковырнул в носу, с вожделением потянулся к пэтчеру.
— Дашь пальнуть?
— Ты вот что… — Артур не сразу сумел собрать воедино разбежавшиеся мысли. Глаза его сами собой возвращались к тому месту на голове Петька, где еще недавно топорщились белесые волосенки. Светлый убиенный пук был небрежно сдут с ладони в траву.
— Ты бы мне лучше к Городу дорогу подсказал. Знаешь ведь, наверное?
— А ты что — не местный?
— Я здесь давно уже не бродил. Лет семь или того больше.
— Ого!..
Ясно было, что семь лет для Петька были огромным сроком — сроком длинной в его жизнь. На изумление его стоило посмотреть.
— Это, значит, когда меня совсем не было?
— Ну да. Так как насчет дороги? Подскажешь?
— Ну… Я только половину знаю. Батя далеко не пускает, заблудимся.
Путанно мальчуган принялся объяснять про половину дороги, снова и снова поминая Вулканы, к которым, по словам бородачей, лучше не соваться, про Синее Болото, заглатывающее людей в считанные секунды, про пучеглазиков и волосатиков, что караулят отбившихся от банд одиночек. Пока он рассказывал, Артур хмуро глядел поверх далеких крыш, гадая, под которой из них мог прятаться многомудрый отец Петька. Возможно, в избе получше — у него ведь полдеревни под боком. А может, как раз наоборот. Хитрые не всегда выбирают то, что лучше. Кто знает, может, та покосившаяся лачужка и есть его главное убежище? Живет там себе с безголосым псом, чеснок жрет, боится. И само собой предпринимает бездну предосторожностей, чтобы и дальше жить, ненавидя конкурентов Сыченкиных…
Артур ощутил закипающее бешенство. Вот же выискался султан! Староста доморощенный! И сына в конце концов в те же игры втянет…
Плечи передернуло неприятной судорогой. Шлепнуть бы их тут всех разом — вместе с бородачами из леса, вместе с Сыченкиными. Взгляд Артура упал на парнишку. Да только не выйдет. Хотя бы из-за этого шплинта и его брательника.
Петько тем временем, поведав о маршруте, переключился на другую тему:
— …Там у него еще одно стадо припрятано… Мамки по ночам доить бегают. Еще поросят много, меда… Только мед трудно слямзить, там пчелы-заразы. Зато в огородах, которые на нашей половине, рви что хочешь. Морковь, репа, огуречики. Есть тыква с меня ростом. Только она гнилая. А в старой баньке у нас с брательником клад припрятан. Патроны разные, бомбочка одна. С ручечкой и колечком. Я знаю, надо только дернуть и кранты.
Поколупав шелушащуюся на носу кожу, Петько неожиданно сказал:
— А до города ты все одно не добежишь.
Артур встряхнулся от тягостных мыслей.
— Это еще почему?
— Таа… Или шмальнут по дороге или так помрешь. Там же это — кругом болеют. И банда промышляет, никого мимо не пропускает, — он потянулся к пэтчеру. — Дал бы стрельнуть разок.
— Маловат ты для стрельбы из такого калибра, — Артур поднялся. — Ты и в руках его не удержишь.
— Я?! Не удержу?! — Петько возмущенно подпрыгнул. Но тут же позади него из крапивной чащи донеслось тоненькое хныканье.
— Ну? Чего тебе? — Петько недовольно обернулся. Попутно сообщил Артуру. — Он у бати любимчик. Если что, с меня за него три шкуры спустят. Вот я и пасу его. В крапиве. Там особенно не побегаешь.
Голосок снова запричитал, и Петько раздраженно прикрикнул:
— Сказано, не ори!.. Батя-то не знает, что я его в крапиве держу. А я держу.
В интонациях Петька прозвучало горделивое довольство. Так в стародавние времена, должно быть, возвещал Эдиссон об очередном своем изобретении.
— Ладно. Ты это… иди уж лучше к нему, мало ли что. — Артур не знал что сказать. Обладателя тоненького голоска было почему-то жаль.
Петько не ответил. Возможно, о прохожем он успел попросту забыть. Парнишка и сам сознавал, что идти нужно. Громко шипя, он уже продирался сквозь кусачую зелень к малолетнему брательнику. Не без грусти Артур проводил его взглядом.
* * *
Сюрпризов обнаружилась пара — и оба из разряда неприятных. Первая же самокрутка, которую Артур свернул из жухлых листьев, согнула его пополам, перетряхнув легкие раздирающим кашлем. Зрение затянуло недоброй дымкой, в висках дробно замолотило. Это была не просто горечь, это был яд, и чтобы продышаться, Артуру пришлось присесть на травянистый взгорок. Вот и покурил, куряка! Насладился!.. Притоптав окурок, он еще добрую минуту откашливался и отплевывался. Впрочем, особого расстройства не ощутил. Нет, так нет. Может, оно и к лучшему.
Возобновив путь, он вскоре разглядел в стороне от тропки довольно приличную горку снега. Не поверив глазам, свернул к находке. Зрение не обманывало. Над краями ложбины рыхловатой шапкой высился отливающий сахарным блеском снег. Приблизившись к зимнему островку, Артур погрузил руки в рассыпчатую прохладу, зачерпнув в пригорошни, медленно и со вкусом провел по разгоряченным щекам, выжимая из хрусткой мякоти стекающие по лицу капли январского сока. Кожу защипало, и, нахмурившись, он лизнул снег, тут же с отвращением сплюнул. Природа посмеялась над ним вторично. Снег оказался едким и горьким. Отряхнув руки, Артур тщательно протер влажное лицо платком.
Выходит, верно говорил Петько: добраться до города будет совсем не просто. Этого леса Артур не знал, как не знал и этого снега. Вероятно, не знал он еще очень и очень многого. Годы изменили планету, безжалостной кистью преобразили ее к худшему. Тот же Петько упоминал о каких-то Вулканах, о Синем Болоте, о волосатиках. Словом, пытался напугать по полной программе. Наверное, даже хорошо, что в городе мальчугану еще не довелось побывать. Услышать что-нибудь жуткое про Воскресенск было бы невыносимо. Терялся последний смысл, последняя причина для выживания. Чего ради тогда совершал он этот побег, чего ради терпел долгие подземные годы?…
Артур глотнул из фляжки, сухо прокашлялся. Пожалуй, о городе ему действительно не следовало ничего знать. Чтобы добраться до Воскресенска, требовались нервы и требовался трезвый, не обремененный переживаниями рассудок.
Шагая, Артур напряженно высматривал тропку. Среди летней перезревшей поросли она едва угадывалась. Похоже, по ней давно не ходили — так давно, что очень скоро он все-таки сбился с пути и был вынужден углубиться в лес, отталкиваясь армейскими каблуками от хвойного пружинящего ковра, продираясь напролом через облепленный паутиной кустарник. Потеря тропки не слишком его беспокоила. Примерный маршрут он в целом себе представлял и, переходя с шага на бег, а с бега на шаг, много быстрее, чем рассчитывал, достиг указанной Петько просеки. Где-то слева должно было оставаться то самое печально знаменитое Синее Болото, сама же просека выводила к железнодорожной ветке, берущей начало в Воскресенске.
Артур прошел еще немного и вскоре в самом деле разглядел высокую, увенчанную корешками шпал насыпь. Вскарабкавшись к порыжелым от ржавчины рельсам, бегло огляделся. Окрестности отсюда просматривались как на ладони, и более всего его поразила метаморфоза, случившаяся с лесом. Еще недавно Артур касался шершавых стволов ладонями, прятался от жаркого солнца под раскидистыми кронами берез, и вот теперь эти же кроны слились в подобие разлившегося от горизонта до горизонта моря. Море — оно ведь тоже бывает зеленым. И, откликались на ласковый массаж ветра, по кронам деревьев прокатывались те же исполинские волны. Жаль, портили пейзаж мусорные завалы по обеим сторонам насыпи. Полиэтиленовые пакеты, тряпье, банки, какая-то проволока — останки цивилизации, следы, следы и еще раз следы… Мало кто из живущих не мечтает оставить в этом мире свой собственный весомый отпечаток. Вот и оставляют, не замечая, что все давным-давно истоптано.
Хорошо, хоть воздух был чист и свеж. На секунду зажмурившись, Артур глубоко вздохнул. Только свой подземный брат-солдафон понял бы его в эту минуту.
Двинувшись по шпалам, он тут же услышал недовольное карканье. Как в той деревушке, на свалке, по обе стороны железной дороги царствовало воронье воинство. Чувствовали они себя здесь полноправными хозяевами и, вразвалку ступая по рельсам, недоуменно оглядывались на приближающегося человека. Отвыкшие от людей, они уступали ему дорогу лишь в самый последний момент, неспешно, словно ныряльщики приседали, отталкиваясь от рельса умелыми прыжками. Шумно хлопали крылья, и черные птицы взмывали в небо, явно прицеливаясь к одинокому путнику, вероятно, взвешивая своим вороньим умом все «за» и «против». Артур не сомневался, возникни у них такое желание, они заклевали бы его в пять-десять минут. Их было здесь страшно много — этих летающих миникрепостей, и пулемет Артура, конечно же, не сумел бы его выручить.
Где-то вдали, в придорожных кучах, мелькнул чей-то облезлый хвост. Либо волк, либо лисица…
Зазевавшись, Артур чуть было не споткнулся. Ноги увязли в развороченном грунте. Метров двадцать или тридцать железнодорожного полотна были сознательно разрушены. Опустив голову, он удивленно присвистнул. Зрелище того стоило. Словно кто воткнул в насыпь гигантский плуг и пропахал им железную жорогу, вспоров тяжелые шпалы, словно жалкий нитяной шов, выворотив брусья из земли, вздыбив расщепленными поленьями.
Подивившись той дурной силе, что позабавилась здесь, Артур обошел исковерканный участок стороной.
Возможно, таким образом город хотел подстраховаться от «адского бронепоезда», а может, куражился кто-то из пришлых.
Мелькавший впереди «хвост» приблизился, оказавшись удивительно грязным неизвестной породы псом. Впрочем, порода была знакома — дворянско-пролетарская. Да и норов у пса был откровенно простецким. Едва завидев человека, он радостно тявкнул и, поскуливая от нетерпения, забуксовал лапами, выползая вверх по склону, а, выбравшись, во все лопатки припустил навстречу. Восторг пса был неподдельным. Зайцем заскакав вокруг Артура, он бурно ликовал, словно нашел давно потерянного хозяина.
— Ну, ну! Только без горла! — Артур сдержанно усмехнулся, хотя радость пса его тронула. Очень уж забавен был вид четвероногого друга. Пара доверчивых глаз взирала на человека чуть ли не с умиленной слезой, лапы все так же возбужденно перебирали землю. Убедившись, что его не собираются гнать, пес, кажется, решил для себя все раз и навсегда. Он более не был беспризорным, не был диким и неприкаянным. Всю свою полуголодную свободу он добровольно складывал к ногам этого стоящего перед ним мужчины в камуфляжной форме. Новый хозяин был огромным и широкоплечим. Он не собирался нагибаться за камнем или за палкой, не бранился и не кричал, — стало быть, это действительно был ХОЗЯИН, и, поверни сейчас Артур в лес, к Вулканам и Синему Болоту, пес, не колеблясь, двинул бы следом за ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9