Походить, поговорить кое с кем. А потом я должна была немножко поработать да еще найти продавца, чтобы сделать покупку. Та доза, которую я приняла, дома была последняя, и мне пришлось подзаработать, чтобы купить еще...
— У меня есть деньги.
— Последние двадцать долларов.
— Разве этого бы не хватило?
— Я обычно сразу покупаю на несколько дней. Мне не хотелось брать деньги у тебя, Алекс. Мне бы этого не хотелось.
— Ты спала со мной, и потом ты выходишь на улицу заработать.
— Думаешь, мне это нравится?
— Ты спала со мной, и потом...
Ее лицо приняло отчужденное выражение. Она сказала:
— Алекс, ты не имеешь права, ты, черт возьми, не имеешь права! — и побежала в ванную, хлопнув дверью. Я услышал, как щелкнул замок. Я подошел к двери и попытался просить прощения. Она не отвечала. Через несколько минут я услышал, как она включила душ, тогда я вернулся в гостиную и стал ходить по ней кругами. Я пытался сидеть, но мне трудно было оставаться на одном месте, я вставал, курил и мерил шагами ковер.
Когда она вернулась, распространяя запах свежести и чистоты, переодевшись в другое платье, я снова сказал ей, что прошу прощения.
— Все в порядке.
— Я не подумал.
— Нет, Алекс, если кто не подумал, так это я. Я вообразила, что ты догадаешься, почему я ушла. Не надо было мне ничего тебе говорить.
Она подхватила свою сумочку и устремилась в спальню. Я пошел за ней.
— Но тебе не нужно ревновать. Когда я с тобой, все по-другому. Я это делаю, вот и все. Это моя профессия.
Она повернулась ко мне:
— Сейчас ты меня ненавидишь, да?
— Нет.
— Но ты ненавидишь то, чем я занимаюсь.
— Да нет, не то.
— Я ничего не могу поделать, Алекс: что есть, то есть. Мне это не нравится, гордиться тут нечем, но я — это я.
Жена профессора истории в маленьком университетском городке, одевающая детей и отправляющая их в школу, одна из многих преподавательских жен за чаем на факультете, просиживающая ночи за правкой моих книг и статей. Эта девушка не очень вписывалась в рисовавшуюся мне благостную картину!
— Я разузнала об этом Филе, — продолжала она. — У него другое имя, но многие зовут его Филли, потому что он приехал из Южной Филадельфии. Его настоящее имя Альберт Шапиро. Он не итальянец, а еврей.
— Ты уверена, что это он?
— Абсолютно уверена. Я порасспрашивала — все сходится.
— Он убийца?
— Не знаю.
— Но это наверняка он убил Робин.
— Думаю, да. — Из сумочки она вынула конверт. — Теперь мне нужно припрятать эту дрянь. А потом можно пойти поискать Филли. Мне сказали, что он живет в гостинице на пересечении Двадцать третьей и Десятой. Хочешь пойти туда?
— Сейчас?
— Сейчас он, наверное, там. Самое время его навестить.
Мне он был нужен. Ох, как он был мне нужен.
— Идем, — сказал я.
* * *
Днем мы были проститутка и ее друг. Теперь — проститутка и ее клиент. Джеки знала эту гостиницу, она время от времени работала здесь, когда в районе Таймс-сквер становилось слишком жарко, и человек за конторкой, по-видимому, помнил ее. Отель был отвратительно грязным, в вестибюле было тесно от алкашей. У служащего в открытом ящике стола торчала бутылка «Тандерберда». Я подписался Дугом Макьюэном в карточке регистрации, заплатил пять семьдесят пять, и мы пошли к лестнице.
Тут Джеки сказала:
— Минуточку, золотце. Подожди тут, мне нужно его кое о чем спросить.
Я остался ждать, а она снова пошла к конторке. Я слышал, как она спрашивала, в каком номере живет Альберт Шапиро.
— Я должна с ним кое-что передать, — сказала она. — Как только закончу с этим парнем.
Он пролистал пачку регистрационных карточек и нашел ту, которую нужно. Джеки быстро подошла ко мне.
— Триста пятый, — сказала она. — Он дал нам двести четырнадцатый, нам лучше пока побыть там, чтобы он про нас забыл.
Мы пошли в двести четырнадцатый. Он был грязнее, чем номера в гостиницах на Таймс-сквер, и в рассветных лучах производил еще более тягостное впечатление. Я бросил взгляд на мятую постель, на простыни в пятнах после последнего действа. Джеки работала в этой гостинице, может быть, в этой комнате, может быть, на этой кровати. Я пытался об этом не думать. Я не ревновал. То, что я чувствовал, было ближе всего к отвращению, к которому примешивалась досада на самого себя. Чего ждать от шлюхи, мелькала у меня в голове гадкая мысль. Я старательно отводил глаза от постели и пытался думать о Филли. Интересно, есть ли у него нож и если да, то способен ли он пустить его в ход.
Десяти минут хватило, чтобы в гостинице о нас забыли. Джеки коротко кивнула мне и открыла дверь, мы прошли к лестнице, поднялись на один пролет и нашли триста пятый номер. Я послушал под дверью и не смог расслышать ни звука. Потом попробовал покрутить ручку. Дверь была заперта.
Джеки постучала. Ответа не последовало, и она постучала снова, уже громче. Невнятный спросонья голос поинтересовался, кого это черт принес.
— Долорес.
— Чего тебе?
— Пусти, важное дело.
В комнате послышались медленные шаги, человек подошел к двери, потом язычок замка пополз в сторону. Дверь приоткрылась на несколько дюймов, и он сказал:
— Какого черта ты не...
Я просунул в дверь плечо, и она распахнулась в комнату, увлекая меня за собой. Мы вошли за ним. Круглолицый продавец прекрасно описал его. Ошибки быть не могло — это был он. На нем было грязное нижнее белье, а на обеих руках и ногах виднелись следы от уколов.
Он посмотрел на мою форму, потом на Джеки и растерялся.
— Не знаю, что вам нужно, но вы не по адресу, — сказал он. — В чем дело?
— Альберт Шапиро, — сказал я, — Филли.
— Ну. Дальше?
— Кто заплатил тебе за то, чтобы ты ее убил, а, Филли?
— Убил? — На лице отразилось непонимание. — Я никогда никого не убивал. Никогда в жизни.
— И никогда не видел этих часов?
— О чем вы толкуете?
Я показал ему часы. Он взглянул на них, но скрыть, будто он вовсе не узнал их, ему не удалось. Потом он взглянул мне в лицо, впервые увидев меня, а не форму, и я понял, что он меня узнал. Он воскликнул:
— Господи Иисусе, это ты! — Он толкнул Джеки на меня и ринулся к двери.
Я схватил его за руку и рванул. Он потерял равновесие и повернулся ко мне, и тогда я выпустил его руку и ударил его по лицу. Он завизжал и повалился назад. Левой рукой я сгреб в кулак рубашку у него на груди и рывком притянул его к себе, а правой снова ударил в лицо. Руке стало больно, но мне было наплевать. Я просто бил его, а когда он упал, я повалился на него и бил не переставая, пока Джеки не смогла наконец оттащить меня от него. Моя рука была в крови. Я поранил ее о его зубы, но еще больше крови лилось из его разбитого носа. Джеки заперла дверь, помогла мне промыть над раковиной руку, и мы вместе стали дожидаться, пока Филли придет в сознание.
* * *
Когда он очнулся, Джеки намочила в раковине наволочку и протерла ему лицо. Он был в неважном состоянии. Нос, очевидно, сломан, рот тоже потерпел существенный урон. Я выбил ему два зуба. Злоба улеглась, и мне стало не по себе от собственного зверства.
Он заговорил, шепелявя сквозь выбитые зубы:
— Зачем было так уродовать? Ты чуть не убил меня.
— Как ты убил эту девушку.
— Я никогда никого не убивал. Можешь бить меня хоть целый день. Я никогда никого не убивал, и другого ты от меня не услышишь.
— Ты был в том номере в гостинице.
— Нужно было выбросить эти проклятые часы в речку. Десять баксов, а теперь разбито лицо и куча проблем. Да, был я в этом номере. Когда я туда пришел, девчонка была мертва, а ты валялся в полной отключке.
— Врешь.
— Не вру. Я решил, вы оба мертвые. Сначала, как только я увидел вас, чуть в обморок не хлопнулся. Хотел убежать.
— Что ж не убежал?
Он посмотрел на Джеки.
— Она ведь колется? Спроси у нее. Джеки сказала:
— Как ты оказался в гостинице?
— Шарил по карманам, а ты что думала? В этих отелях полно алкашей, и дверей они не запирают. Забывают просто. Я был на мели, ну и пришлось разжиться. Это преступление?
На этот вопрос отвечать было глупо.
— Черт, нос. — Он легонько пощупал его. — Ты мне нос сломал.
— Как ты попал в номер?
— Дверь была открыта. Черт бы взял эти часы. Десять баксов, но мне и в голову не пришло, что Солли раскроет рот. Вот и доверяй людям.
Я спросил Джеки, могла ли Робин оставить дверь незапертой. Она покачала головой.
— Ну, — сказал он, — значит, кто-то еще.
Я сказал:
— Я думаю, что это он убил ее.
Но она снова покачала головой:
— Нет, это не он.
— Я могу выбить из него признание.
— Не думаю. Дай я попробую.
Тут она повернулась к Филли:
— Ты же не хочешь, чтобы в дело лезли копы. И не хочешь злить Алекса.
— Я никогда никого не убивал...
— Я знаю. Но ты должен все нам рассказать, Филли. Дверь была открыта, ты вошел и взял часы, бумажник и сумочку Робин. Так?
Он кивнул.
— А что потом?
— Слинял.
— Как?
— Просто вышел и все.
— Нет, не все. Когда Алекс проснулся, дверь была заперта. Лучше не виляй, Филли, и тогда ты выйдешь из этого дела сухим — никакой полиции, никаких проблем. Не нарывайся на лишние неприятности.
Он подумал и, видимо, нашел ее доводы достаточно убедительными.
— Я вылез по пожарной лестнице.
— Зачем?
— Мне нужно было как-то вытащить сумку. Не мог же я идти через вестибюль?
— Ты врешь, Филли.
— Слушай, Богом клянусь...
Она говорила медленно, терпеливо, обдумывая слова:
— Ты мог вытряхнуть все из сумки и уйти без всяких проблем. Вместо этого ты запираешь дверь, выбираешься на пожарную лестницу, а это всегда опасно — спускаться в темноте по пожарной лестнице. Ты взял сумочку с собой, вместо того чтобы спокойно перетряхнуть ее. Значит, ты спешил. Выкладывай, Филли, как все было на самом деле.
— Я услышал шаги в коридоре...
— Дальше.
— В комнате была мертвая девушка, и я испугался! А кто бы на моем месте не испугался? Мне не хотелось впутываться в это дело. Ты знаешь, как они относятся к наркоманам. Хорошего не жди.
— Ты услышал шаги в коридоре, почему ты не подождал, пока этот человек уйдет?
— Я нервничал. У меня не было времени думать.
Джеки взяла сигарету. Я поднес ей спичку. Она сказала:
— Филли, было бы гораздо проще, если бы ты не врал, а рассказал бы все как на духу. Ты видел, как убийца вышел из комнаты. Ты видел, как он ушел, и, наверное, решил, что в номере никого нет, и сунулся туда. Ты запер дверь, потому что боялся, что он вернется, и когда ты услышал шум в коридоре, то вылез по пожарной лестнице. Ты перетрусил, потому что знал, что случится, если он тебя там застанет. Ты знал, что Алекс не убивал Робин, потому что видел человека, который это сделал. И только при таком раскладе в этом есть смысл, и тогда, Филли, все становится на свои места. Тебе остается только назвать его имя — и можешь спокойно ехать в больницу.
— Я его не узнал.
— Значит, придется привлекать к делу копов. Я говорю вполне серьезно. А так он никогда не узнает, кто его выдал.
— Узнает.
— Филли, если ты нам не скажешь, у тебя будут проблемы.
— Хоть так, хоть так — все одно проблемы. — Он потрогал разбитый нос. — От проблем никуда.
— Но с копами проблем будет больше.
— Да? — Он вздохнул. — Проклятые часы. Зря я их взял, а раз взял, не надо было толкать. Надо было выкинуть. Но тогда пришлось бы голодать. Паршивые десять баксов, мелочевка, — погулял я на них, ничего не скажешь.
— Мне нужно имя, Филли.
— С чего ты взяла, что я его знаю?
— С того, что ты сказал, что не узнал его. Иначе ты бы сказал, что не видел его. Не пудри мне мозги, Филли.
— Я — покойник. Если я скажу вам, мне не жить.
— Тебе не жить, если не скажешь нам.
— Черт.
— Я жду, Филли.
Он посмотрел на нее и сказал:
— Пошло все к черту, я так и так покойник.
Это был Турок Вильямс.
Они продолжали говорить. Воздух как-то сгустился и отяжелел, и их голоса с трудом доходили до меня.
— С именем тебе ошибаться нельзя, Филли.
— Да ты знаешь, про кого я говорю? Про Турка!
— Знаю.
— Серьезный дилер?
— Да.
— Стал бы я капать на него, если бы это был не он? С чего мне на него это вешать? Я видел его. Я был в коридоре, он даже не посмотрел на меня, но я его видел. У него руки были в крови.
— Значит, ты знал, что найдешь в комнате.
— Ну, наверно, догадывался.
— Но все равно туда пошел.
— Я был под кайфом. Ты-то знаешь, как это бывает.
— Знаю.
— Если ты расскажешь Турку, откуда у тебя информация, учти: я — покойник.
— Мы ничего ему не скажем.
— Мне все равно конец. Ты наведешь на меня копов. Черт, я же единственный свидетель. Сижу тут, беседы с вами веду, рожа разбита, и я — покойник.
— Поживешь еще, Филли.
— Скажешь еще, поживешь. Поживешь...
Глава 22
Я сказал: «Ничего не пойму. Он был моим другом. Я познакомился с ним в тюрьме, помог ему освободиться. Я говорил с ним всего пару дней назад. Он хотел помочь мне уехать в Мексику. Считал себя моим должником».
Мы сидели на квартире у Джеки. Она смазала мои порезы йодом, и теперь я смотрел на свои боевые шрамы и восхищался собой. Никогда прежде я так не дрался. Как я был зол, как я отделал этого маленького, несчастного наркушу!
— Джеки, думаешь, он нам правду сказал?
— Уверена. Он мог бы соврать, но никогда не навел бы нас на такого человека, как Турок Вильямс. Он мог бы придумать имя или подсунуть нам какую-нибудь мелочь. Но повесить такое на Турка можно только в одном случае — если это правда.
— Ты знаешь Турка?
— Я знаю, кто он.
— Я не рассказывал тебе о нем?
— По имени ты его не называл. Алекс, я...
Я поднялся и зашагал по комнате.
— У него не было повода подставлять меня, — сказал я. — Зачем. Разве что... ну, предположим, дело было так. Предположим, у кого-то на него что-то было и это не давало спокойно жить. Так что у него, по сути, не было выбора. Понимаешь, о чем я? Не думаю, чтобы кто-то нанял его, чтобы он подставил меня, но его могли шантажировать и заставить пойти на это.
— Возможно.
— Ну а что еще? Если только Филли не врет... Я мысленно вернулся к своему разговору с Турком, еще раз вспомнил каждое слово.
— Нет, — наконец сказал я. — Не врал Филли. Тогда я не обратил на это внимания, но уж очень подробно Турок расспрашивал, узнал ли я убийцу. Он спрашивал про руку с ножом. Я помню, он спросил, была это рука белого или цветного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21