Речь шла о братьях Фитингоф. По ее словам, она была в связи с неженатым Вильгельмом Фитингофом; жена другого брата, которая жила с обоими братьями, расстроила их отношения. Свое подозрение, что Фитингофы являются агентами русской разведки, она основывала на замечании своего бывшего возлюбленного, сказавшего, что он вместе с братом должен выполнить одно важное задание русских, за которое им заплатят много денег. С этими деньгами он хотел, чтобы навсегда расстаться со своей золовкой, уехать за границу и жениться на своей невесте. Однако, приехав в Берлин, ее жених вместе со своим братом и его женой бесследно исчезли.
Здесь легко можно было заподозрить клевету, но все же мы решили расследовать это дело. Сначала мы попробовали отыскать квартиру неразлучной троицы. В Берлине оказалось много людей с такой фамилией — мы всех их проверили, но безрезультатно. Я уже хотел закрыть это дело, как вдруг вновь сомнения одолели меня. Эти трое могли сменить фамилию или осесть в другом городе. Я еще раз перелистал дело и велел вызвать одного из своих специалистов. Если Фитингофы жили под другим именем в Берлине, тогда следовало установить наблюдение за главными центрами русской разведки — русским посольством, русским торговым обществом и различными другими организациями. Если оба брата состояли на службе у русской разведки, они рано или поздно должны были появиться в одном из этих учреждений. Установив такое наблюдение, я мог осуществить давно задуманный план — составить фотоальбом с фотографиями всех посетителей советских учреждений. Если бы нам повезло, среди наших фотоснимков оказались бы и фотографии обоих прибалтийских немцев.
Через подставное лицо мы сняли квартиры напротив зданий, занимаемых различными русскими учреждениями, и вселили туда нескольких наших сотрудников, снабдив их киноаппаратурой со стереотрубой. Через несколько дней, вечером, мне показали пленки. На них было запечатлено очень много интересующих нас лиц, но тех, кого мы искали, не было.
Еще через неделю на ленте появился человек, который торопливо, с испуганным выражением лица шел к зданию русского торгового представительства. Покидая здание, он на секунду остановился в нерешительности, видимо, не зная, куда направиться. Когда я показал пленку агенту Р-17 (молодая прибалтийская немка к тому времени стала уже нашей сотрудницей), ее глаза загорелись ненавистью: «Это он».
Мы напряженно ожидали следующего посещения. Через пять дней Вильгельм Фитингоф во второй раз появился перед русским торговым представительством, после чего скрылся в одном из доходных домов Восточного Берлина. Как и предполагалось, вся троица сменила имена и паспорта. Старшего брата звали теперь Эгон Альтманн, младшего — Вильгельм Обберайтер; жена взяла себе имя Мария Шульце. В то же время они сохранили в неприкосновенности свои личные отношения: они жили вместе в одной квартире, и, как казалось, относились друг к другу очень хорошо. Жильцы дома похвально отзывались о прилежных беженцах из Прибалтики в Германию. — Прим. перев.

, усердным трудом сумевших обеспечить себе приличное существование. Эгон и Вильгельм, по словам жильцов, были представителями какой-то фирмы, обслуживающей рестораны и гостиницы, а также имели дела с различными маклерами. Мужчины много разъезжали, а Мария Шульце вела очень замкнутый образ жизни.
Упоминание о маклерах навело нас на интересный след. Один из маклеров сообщил нам, что Эгон Альтманн связался с ним по поводу приобретения гостиницы, желая, как он выразился, достойным образом потратить полученное большое наследство. У маклера как раз была присмотрена такая гостиница. Они договорились, что Альтманн платит наличными двести тысяч рейхсмарок, а оставшуюся часть стоимости в размере трехсот тысяч марок маклер должен был получить в ипотечном банке под залог недвижимости. Ремонт и переоборудование гостиницы производились за счет покупателя.
Советам это дело обходилось недешево. Мы были уверены, что и нам немало перепадет от их щедрот. Но пока мы так и не выяснили, каким целям должен служить этот отель, так как русские действовали чрезвычайно осторожно. Мы прождали целых две недели, но так ничего и не случилось. И вот однажды вечером явился руководитель одной из наших групп наблюдения и сообщил: Мария Шульце сегодня получила письмо, которое ей доставил мальчик. К нему, по словам нашего сотрудника, недалеко от квартиры подошел незнакомец и попросил отнести письмо, дав щедро «на чай». В 21 час Мария покинула квартиру и села в такси. В данный момент, сообщил руководитель группы, за ней следует патруль.
Через двадцать минут поступило сообщение, что Мария Шульце вышла у вокзала Бельвю и быстро села в медленно проезжавший мимо лимузин темного цвета. В ходе дальнейшего преследования в сторону Ванзее след, однако, был потерян. Через три часа пост наблюдения, установленный перед домом Фитингоф, сообщил, что Мария вернулась домой пешком.
Я был рассержен тем, что мы не использовали для преследования более быстроходного автомобиля и не сумели даже установить номер лимузина. К тому же вся эта слежка тянулась слишком долго. Сотрудники были срочно нужны мне для других целей. Поэтому я искал способ ускорить расследование дела. Может быть, размышлял я, эту троицу можно «ухватить» за ее самое слабое место — я имел в виду младшего Фитингофа, бывшего жениха нашей новой сотрудницы Р-17. Ему можно было, например, пообещать безмятежную жизнь за границей вместе с невестой (Р-17), и даже использовать его как орудие против его брата и золовки.
В тот же день нам удалось незаметно для посторонних захватить его. Когда он переходил улицу, «шофер такси» спросил его, как проехать туда-то, и, не успел он что-либо ответить, как уже сидел на заднем сиденье машины, стиснутый с двух сторон двумя нашими сотрудниками. Когда его привели ко мне, он выглядел крайне нервным и потерянным. Я намеренно вел себя с ним довольно пренебрежительно; не скрывая своего презрения, я окинул его изучающим взглядом и сказал: «Ну, что же вы желаете мне сообщить, предатель? Если вы скажете правду, закон будет милостивым к вам, но попробуйте солгать мне хоть в одном слове — вам быстро придет конец».
В ответ он разразился горькими рыданиями. Начав давать показания, он обвинял во всем жену своего брата — она, по его словам, была настоящим дьяволом, это она ввергла своего мужа и его в несчастье. Он сообщил, что еще до замужества она была связана с советской разведкой, которая возлагала на нее большие надежды. Поэтому-то ей доверили такое важное задание; она полностью подчинила мужа своей воле, он покорен ей и делает все, что она требует. Будучи фанатичной коммунисткой, она, в случае предательства, не остановилась бы, по его словам, перед тем, чтобы передать мужа или его в руки русским. Здесь он упомянул имя агента Р-17. В качестве защитной меры против нее Мария предложила сменить имена и фамилии.
Рассказывая о «крупном задании», Вильгельм Фитингоф медленно обретал присутствие духа. Так как Советы опасались усиленного наблюдения за своими официальными учреждениями в Берлине, им пришла мысль купить гостиницу, которая должна была служить местом явки курьеров и в то же время пунктом предварительной проверки многочисленных поступающих сообщений, в особенности военной информации. Пять русских офицеров намечено было ввести в состав персонала будущей гостиницы. Марии поручили контроль за связниками, его брату — руководство гостиницей, а ему — фото— и киносъемку. Деньги на приобретение гостиницы должны были прийти Марии в ближайшие две недели. Подробности на этот счет он еще не знает. Русские стали в последнее время крайне осторожны и запретили им впредь появляться в русских учреждениях Берлина. Стало быть, мы засняли младшего Фитингофа в самый последний момент.
Я намекнул арестованному, что он может спасти свою жизнь, если согласится работать на нас, при этом я не скрыл от него, что Советы совсем недавно расправились с одним из своих агентов, изменившим им — жертва была найдена мертвой в полностью разрушенное автомобиле. Он колебался несколько минут, но после того, как я заверил, что мы будем оберегать его от подобных «несчастных случаев», он в знак согласия протянул мне руку. Затем мы подробно обсудили, как он впредь должен себя вести и каким способом должен передавать нам незаметно нужную информацию. Я знал, что иду на известный риск, имея дело с этим нервным человеком, и поэтому построил для него еще один «мостик»: «Если вам однажды покажется, что вы не в силах больше выдерживать это напряжение, придите сразу ко мне и отдайтесь под нашу защиту, при условии, что вы нас не попытаетесь обмануть».
Игра началась. Через четыре дня Вильгельм сообщил нам, что Мария получила письмо. В нем содержался приказ на следующее утро определенным поездом поехать в Лейпциг. Днем она должна будет пообедать в кафе, которое ей укажут, а во второй половине дня осмотреть памятник «Битвы народов». У третьего выступа стены по правую сторону от входа к памятнику находится небольшое углубление, в котором она найдет сверток. Этот сверток, содержащий дальнейшие указания, она может забрать только с наступлением темноты; к этому времени вокруг памятника обычно никого не бывает. После этого она должна пешком вернуться в город и той же ночью уехать обратно в Берлин. Такой порядок действий был предписан явно для того, чтобы иметь возможность тщательно проконтролировать ее.
Днем раньше двое наших сотрудников поехали в Лейпциг, чтобы еще ночью исследовать выступ стены. Они действительно нашли углубление и сверток, завернутый в старую газету. Видеть их в это время никто не мог. Сотрудники имели указание оставить находку на месте и наблюдать за Марией. В соответствии с полученным приказом Мария выполнила задание и ночью вместе со свертком скрылась в своей берлинской квартире.
На следующий вечер Вильгельм позвонил нам. Он сообщил, что в свертке находились четыреста тысяч марок, завернутых в полотно. По мнению Марии, сверток пролежал в выемке стены по меньшей мере целый год. Никаких указаний в свертке не было. Утром, как сообщил Вильгельм, снова пришло письмо с указаниями, как использовать деньги для приобретения гостиницы. К письму был приложен ссудный договор частного кредитного бюро.
В этом документе, как мы позднее выяснили, не было ничего подозрительного. Чтобы избежать осложнений, Советы отказались от оформления ипотеки; договор о покупке, необходимые формальности должны были быть улажены самое большее в течение двух недель.
Мы поставили об этом в известность маклера, продавца гостиницы и нотариуса. О ходе операции я сообщил наверх и получил разрешение подождать и продолжать наблюдение до следующей встречи Марии с ее резидентом. Мы хотели во что бы то ни стало выявить и других участников этого дела. Вильгельм сообщил нам, что Мария сама не знает точно, что за человек ее связник, она знает только, что он русский, едва объясняющийся по-немецки.
Вскоре после этого Марии было приказано прибыть на вокзал Тиргартен, на ту платформу, от которой отходили скорые поездка на Запад. Я приказал установить строжайшее наблюдение. Мария появилась в указанном месте точно в назначенное время, почти целый час расхаживала по платформе, но никто к ней так и не подошел. Вильгельм сообщил, что она вернулась домой взволнованная, долго беседовала с его братом и наконец предложила, не послать ли его, Вильгельма, вопреки категорическому приказу не делать этого, еще раз в русское торговое представительство.
И тут произошло событие, внезапно перечеркнувшее мой план дальнейших действий. Гиммлер в беседе с Гитлером рассказал ему об этом деле. Тот так возмутился подрывной деятельностью русского посла Деканозова, что приказал срочно закончить это дело в открытую. «Советы должны знать, что нам известна их усиливавшаяся разведывательная деятельность. Кроме того, этот арест совпадает с моими общими планами». Это было в конце ноября 1940 года.
Моя попытка выиграть время, выдвинув контраргументы, не удалась. Даже Гейдрих, поддерживавший меня, не смог ничего добиться. Решение Гитлера осталось в силе.
На следующий день Эгон и Мария Фитингоф были арестованы на улице. Вильгельм должен был еще некоторое время оставаться в квартире и на запросы русских давать успокаивающий ответ, что Мария из-за острого воспаления аппендицита вынуждена была лечь в больницу имени Роберта Коха. Для охраны Вильгельма у него в квартире дежурили трое наших сотрудников. Тем временем Р-17 взяла на себя роль больной аппендицитом. И тут дело приняло оборот, на который мы меньше всего могли рассчитывать: разумеется, мы не могли оперировать Р-17; значит, мы должны были проинформировать соответствующим образом двух врачей, бывших нашими доверенными лицами. Один из них, старший врач, был, как оказалось, агентом русской разведки и сразу же сообщил русским обо всем. Мы узнали об этом, к сожалению, только впоследствии, когда этот старший врач был арестован по обвинению в государственной измене при раскрытии советской шпионской организации «Красная капелла».
Через некоторое время, в течение которого русские прекратили связь с Вильгельмом, я послал его еще раз врусское торговое объединение, чтобы «доложить» там о состоянии дел. Его приняли там очень вежливо и сообщили, что возобновят связь сразу же после выхода Марии из больницы.
Эгон Альтманн во время допроса совершенно сломался. Мария, напротив, оставалась упорной и враждебно настроенной до последней минуты и отказалась сообщить какие-либо сведения о ее сотрудничестве с советской разведкой, продолжавшемся уже восемь лет. Народный суд приговорил ее вместе с мужем к смертной казни. Однако мне удалось незадолго до казни добиться помилования Эгона. Обещание, данное мной младшему Фитингофу, я выполнил. Мы еще довольно долго охраняли его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69