Или, быть может, эти
странные виденья, вызванные твоими заклинаниями из грибов или невесть чего
еще, что ты подливаешь в этот чай?
- Моя дочь, - закричал на него Ууламетс. - Моя дочь. Показалась ли
она несчастной?
- Она твоя дочь! - воскликнул Петр и от неожиданности даже сбросил
одеяло, совершенно не обращая внимания на Сашу, который тут же ухватил его
за руку. Он уселся перед огнем, не выпуская чашку из рук, накинув себе на
спину одеяло. - Она лишь призрак, вызванный в воображении под действием
грибного яда, налитого в чай. Как я могу узнать, счастлива она или нет?
Разумеется, он мог бы добавить, что девушка, которую он видел во сне,
была потерянной и рассерженной, и что она пыталась заговорить с ним... А
ее лицо, с беззвучно шевелящимися губами, было бледным и покрыто, словно
бисером, водяными каплями...
- Дерзкий негодяй! - произнес в раздражении старик и сорвал с него
одеяло. - Моя дочь никогда не имела никакого представления о мужчинах, и
лишь только поэтому она выбрала тебя!
Петр пристально смотрел на него, стараясь понять, насколько легче с
подобным безумием согласился бы Саша. Сейчас он стоял на коленях рядом с
Петром, уговаривая его ответить Ууламетсу...
- Ведь это его дочь, - нашептывал мальчик, дергая Петра за локоть. -
Он очень беспокоится о ней. Не забывай, что она умерла, Петр...
- Тогда тем более, у него был вполне обоснованный повод беспокоиться
о ней! Ты понимаешь, что это безумие, полнейшее безумие! - Он задумчиво
разглядывал свою чашку с каким-то фатальным безрассудством и, видимо,
ощущал естественный страх от того, что ее содержимое может оказаться
отравленным.
- Так скажи ему!
- Она была вся промокшая, вот как она выглядела, - прорычал Петр, - и
я очень сомневаюсь, что она была намного счастливее меня. - Его зубы
начали постукивать один о другой, и он тут же сделал большой глоток того
яда, который был всего-навсего лишь плод его воображения. Но сейчас, до
самого рассвета, у них не было иного лекарства, он очень хорошо это знал,
и может быть поэтому решил ублажить мальчика, если уж не старика. - Она
пыталась что-то сказать, но под конец исчезла...
- За каким деревом? - задал Ууламетс неожиданный вопрос.
- За каким деревом? В том месте был чертовски густой лес, разве ты не
заметил этого? За каким, черт возьми, деревом? Откуда мне знать? - Он
припомнил рассказы старых бабок, что утопленницы очень часто появляются
около своих любимых деревьев, где завлекают приглянувшихся им молодцов,
обрекая их на смерть. Вот и он, должно быть следовал за ней, но только во
сне. Доза снотворного была так велика, что он даже свалился с ног, а
Ууламетс все сочинял какие-то небылицы, стараясь приободрить их своими
вопросами о происходящем, как обычно поступают знахари и шарлатаны, и
заполнял их память только тем, что было нужно ему. - Я не спросил ее о ее
дереве, это просто не пришло мне в голову.
Ууламетс отошел от них с явным негодованием, а Саша схватил Петра за
руку и зашептал:
- Петр, я думаю, что она - русалка. А это самый опасный из всех
призраков... она очень опасна, даже для собственного отца. Ведь весь этот
мертвый лес лежит на ее совести. Не шути такими вещами, лучше поговори с
ним. Расскажи ему все, что ты видел.
- Я ничего не видел, - сказал Петр с нарастающим раздражением. - Он
наверняка отравил ту рыбу, что была у нас на обед, вот что он сделал. Ведь
я велел тебе следить за ним, а в итоге нам мерещится утопленница, и в
подвале мы слышим медвежью возню. - Он сделал очередной глоток, уговаривая
себя, что если водка тоже была отравлена, то она наверняка должна
обеспечить крепкий сон без всяких сновидений, а ночью ничего лучшего и не
надо.
- Петр, а она сказала что-нибудь?
- Я не хочу больше говорить об этом.
- Оставь его, - сказал Ууламетс из своего угла. - Пусть он напьется
до отупения, если это то, чего он хочет. Совершенно не обязательно, чтобы
он был трезвым. - И Ууламетс вновь уселся за стол и занялся своей книгой.
- Ну пожалуйста, - не унимался Саша, - господин Ууламетс...
- Не будь таким легковерным, - огрызнулся Петр.
- Сегодня ночью ничего не понадобиться, - сказал Ууламетс, - кроме
его присутствия здесь.
Любой человек может чувствовать законное негодование, когда
единственная компания, в которой он вынужден находиться, состоит из такого
созданья, как этот старик. Разумеется, у него здесь был новый друг, вот
этот самый мальчик, о котором он должен заботиться и которого он должен
опекать... Петр подумал, что однажды он произвел в друзья Дмитрия, и
перенял от него множество недостатков, как в свое время унаследовал массу
недостатков от своего отца. Конечно, он при этом имел свои собственные,
один Бог знает, сколько их было, и среди них особенно выделялось то, что
он постоянно искал уважения и преданности среди тех, кто был моложе его.
Скорее всего, это происходило потому, что он, как иногда казалось ему
самому, не мог внушать этого чувства более зрелым людям...
Тем самым зрелым людям, которые, черт бы их побрал, не имели чувства
юмора, которые не умели даже смеяться и были заняты тяжелым, порой
изнурительным трудом и мелкими заботами. Среди них попадалось и множество
негодяев, которые лишь посмеивались над теми, кого грабили. Это было еще
более жестоко, и Петр никогда не хотел попасть в их число. Достаточно, что
среди них был его отец, бог, покровительствующий этому племени, знал это,
и Петр, конечно, старался не отставать от него, с той лишь разницей, что
стремился чаще всего при случае ощипывать дураков, чтобы они поумнели, да
устраивал всевозможные проделки над трезвыми и трудолюбивыми людьми,
например, просто будил их среди ночи, обычно для собственного развлечения.
Он всегда стремился сколотить компанию богатых и веселых приятелей, среди
которых должна обязательно быть подходящая женщина, где он мог бы
демонстрировать свой острый ум. Все это, как ему казалось, составляло
достаточно скромные устремления для веселого и беззаботного парня,
живущего в мире, где, как ни странно, очень немногие стремились выполнять
такую роль.
Но этой ночью он решил, что должен выйти из этого ряда. Он, должно
быть, заблуждался во всем, если в итоге оказался здесь, без единого друга
в целом мире, только с мальчиком, который, как он считал, был на его
попечении, и который был из породы тех самых трезвых волов, безнадежно
принимающих этот мир всерьез, и который теперь каким-то образом держит его
самого в руках и меняет как товар в какой-то странной сделке с каким-то
самозваным колдуном, совершая все это, разумеется, для его же, Петра,
собственного блага, и никогда не согласится с тем, что этот колдун отравил
их каким-то дурманящим ядом... и только Бог знает, что случилось, на самом
деле, с его дочерью...
Наконец-то он понял, что был пьян. Вероятно, колдун варит людей в
своем котле, или скармливает их кому-то, кто сидит у него в подвале.
Разумеется, что это домовой. Русалки, домовые и дворовые лешие постоянно
устраивают возню под домом, как раз под теми самыми половицами, где сидит
старик.
Уронив голову на руки, он прислушался к разговору, который вели
мальчик и Ууламетс. Старик рассказывал о заклинаниях и колдовстве, о том,
как он узнал, что сможет вернуть свою дочь назад, если ему удастся
отыскать нужное дерево.
А мальчик стоял подле него и выслушивал все это.
Тот самый мальчик, который считал самого себя колдуном, сейчас
внимательно слушал старика и даже отвечал на его вопросы. "Какой она
показалась тебе?" спрашивал старик.
А Саша отвечал: "Словно что-то легкое и почти прозрачное, похожее на
белое облако. А вы не смогли разглядеть ее, господин?"
Старик ответил после небольшой паузы: "Нет".
Тогда мальчик тут же задал следующий вопрос: "Как вы узнали, где
следует ее искать?"
В этот момент до Петра донеслись характерные звуки наполняемой чашки,
и ответ старика: "Сам не знаю. Но моя дочь не согласилась бы так легко
расстаться с жизнью. Предрасположенность..."
В этот момент чашка стукнула о стол.
"Предрасположенность ее матери и моя способность помогли мне...",
сказал Ууламетс, резко обрывая разговор. "Иди спать, малый..."

Чашка явно подвергалась опасности. Саша осторожно забрал ее из
ослабевших пальцев Петра и поставил на полку, а Петр даже не дернулся.
Старик по-прежнему был занят книгой, Петр спал, и Саша посчитал, что это
было хорошо: Петр определенно не имел никакого понятия о происходящем.
Этот факт никоим образом не позорил его, и это Саша тоже понимал. Ведь
если человек был слеп и глух по отношению к некоторым вещам всю свою
жизнь, и затем у него, как скажем у Петра, под ногами оказывался кто-то
еще, то, как Саша уже давно представлял себе, он мог насмехаться над ним и
разыгрывать его именно так, как делал это Петр, когда с кажущимся
безрассудством проносился на коне под аркой ворот "Петушка", там где была
укреплена вывеска, но внешне это выглядело лишь простой случайностью. И
Петр, в отличие от других окружавших его людей, знал гораздо лучше, где
следовало остановиться.
Вот приблизительно так Саша и воспринимал Петра, и сам при этом был
весьма раздосадован присутствием этой девушки-призрака, которая, кроме
всего, оказалась очень жестокой: все русалки всегда отличались редкой
жестокостью, такова была их природа. Но пока... пока Петр был единственным
из них, кто хотя бы мельком видел ее, и единственным, кто мог, Саша
надеялся на это, иметь по крайней мере случай для объяснения с ней. Она же
постоянно исчезала и устраивала свои проделки, на этот раз уже над бедным
Петром, который провел всю свою жизнь в счастливой уверенности, что на
дворе может быть только собака, а в подполе - только медведь, и что
никакие желания Саши Мисарова не могут иметь над ним никакой силы.
Он же на самом деле хотел, чтобы Петр был в безопасности. Это
единственное, о чем он разрешал себе думать, сидя рядом с ним у огня,
прислушиваясь к тихому шелесту страниц книги, которую все еще читал
старик, и чувствуя, что домовой в подвале дома был очень сильно обеспокоен
и явно показывал, что он здесь является хозяином.
Он сам хотел иметь и покой и безопасность. Он не мог простить
Ууламетсу, что тот пытался разыграть их, а главное, того, что старик не
предупредил его именно тогда, когда предупреждение могло бы помочь. Он не
мог простить и себя, за то что растерялся, когда следил за Петром, и
забыл, что его желание могло иметь некоторую силу и против волшебства.
Поэтому теперь он сидел, напрягая волю, и посылал внутренние желанья,
которые заключали их с Петром безопасность, и делал это со всей силой,
какую только имел. Он не хотел видеть русалку: он потерял к ней всякий
интерес, был убежден в этом и старался поддерживать эту убежденность,
насколько ему позволяли внутренние силы.
Спустя некоторое время он заметил, что домовой немного успокоился и
теперь без всякой цели просто бродил по подвалу. Саша подумал, что это был
хороший знак.
Он и не мог заставить себя думать по-другому.
Однако совершенно неожиданно у него появилось странное обостренное
чувство настороженности, как будто откуда-то слева исходило что-то, и, к
тому же он заметил, что уже сравнительно долго не слышно шелеста страниц:
все это время Ууламетс, не отрываясь, смотрел на него.
Тогда он понял, что увлекшись, сделал огромную ошибку, фактически
позволяя обнаружить свое занятие.
Ууламетс долго смотрел на него, и наконец согнул палец, подзывая его
к себе. Саша отбросил одеяло, встал и подошел к столу с нарастающим
ощущением опасности. Прямо под его ногами завозился домовой, так что
сотрясались даже потолочные балки. Он подумал о том, что желал бы
утихомирить его, прямо сейчас, около старика, и таким образом испытать
себя в сравнении с сидевшим перед ним колдуном, но это была лишь
мимолетная мысль, всю глупость которой он отчетливо понимал, как понимал и
то, насколько глупо было сейчас вообще что-либо делать, кроме как
оставаться благовоспитанным и уважительным, без малейшей попытки защитить
себя, возможно за исключением лишь того случая, когда будет рушиться самая
последняя надежда.
Итак, мальчик поклонился и взглянул на Ууламетса. Половицы на полу
мягко заскрипели.
- Кто послал тебя? - как можно спокойней спросил его старик.
- Можете мне поверить, хозяин, нас никто не посылал. Только...
- Только что?
- Когда я был еще маленькой, мои родственники думали... - Он начал
запинаться, и убрав руки за спину, сделал глубокий вдох, - ...что я или
колдун, или человек с дурным глазом, или что-то еще в этом роде. Но
единственное, что сказали колдуны в Воджводе, так это то, что я родился в
дурной день.
- Родился в дурной день... - Старик фыркнул и потянулся за своей
чашкой. Сделав глоток, он помолчал, а Саша чувствовал, как у него
останавливается сердце и прерывается дыхание. Он еще некоторое время
боролся с головокружением, когда старик продолжил: - Они были просто
дураки.
Саша не знал, что ответить на замечание Ууламетса. Его первым
предположением было то, что старик считал их дураками из-за ошибки, но
отнюдь не из-за того, что им не удалось утопить его еще при рождении. Он
надеялся, что его теперешний хозяин, Ууламетс, не имеет большой склонности
к тому, чтобы исправить их возможную ошибку, если дело было только в ней.
И он, сдерживая дыханье, даже надеялся на то, что Ууламетс, может быть,
скажет ему кое-что более приятное о нем самом, чем любой из колдунов в
Воджводе.
- Как же ты забрел в такую даль, - спросил старик, - если ты никого
не убивал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67