Будь осторожен, Антон Игнатьевич.
- Постараюсь...
Небольшой вестибюль переговорного пункта плотно заполнили укрывшиеся
от дождя.
Через полчаса ливень утих и вестибюль опустел. Время приближалось к
десяти часам, однако из-за пасмурной погоды казалось, будто уже наступила
глубокая ночь. Поубавилось народу и в зале, появились свободные стулья.
Бирюков выбрал место с таким расчетом, чтобы не выделяться среди ожидающих
и в то же время видеть входную дверь. Раздражавший вначале скрипучий
динамик со временем словно нейтрализовался, и Антон почти механически
теперь улавливал только названия городов да номера кабин, в которые
приглашались для переговоров абоненты. На освободившийся рядом с Бирюковым
стул присела худощавая женщина с поблекшим лицом и, видимо, от нечего
делать доверительно стала жаловаться на свою дочь Милочку. Окончив
пединститут. Милочка в прошлом году уехала на Байкало-Амурскую магистраль,
в Тынду, и не написала с той поры маме ни одного письма, вот только раз в
месяц, регулярно, вызывает на телефонный разговор. Междугородная связь с
Тындой, вероятно, работала не так хорошо, как с крупными городами Союза, и
женщина дважды нетерпеливо уходила к окну заказов, чтобы "поторопить
разговор". Вернувшись, она снова и снова начинала говорить о Милочке. - Не
выпуская из видавходвую дверь, Антон механически поддакивал женщине...
Почти интуитивно Бирюков узнал Коробченко - настороженного, в
надвинутой на глаза шляпе, с правой рукой в кармане куртки. Около минуты
Жора напряженно - изучал переговорный зал из вестибюля через стеклянную
дверь. Затем исподтишка огляделся и, напружинясь, медленно вошел в зал.
Направился к окну заказов. Облокотившись левой рукой на полированный
барьер перед окном, он с напускным равнодушием еще раз огляделся. Не
поворачивая головы к сидящей за барьером блондинке, о чем-то тихо спросил.
- В течение часа, - равнодушно ответили ему через микрофон.
Коробченко опять что-то сказал, и опять через микрофон послыщалось:
- Если хотите раньше, разменяйте деньги на пятнадцатикопеечные монеты
и сами набирайте Минск по автомату из восьмой кабины.
При упоминании Минска, как показалось Антону, Коробченко испуганно
подался вперед, однако от окна не отошел. Что-то бубнила под ухо Бирюкову
разговорчивая соседка. Бирюков машинально кивал ей в ответ. Краем глаза
Антон видел, как Жора левой рукой протянул блондинке трехрублевую купюру,
зажал в кулак полученную горсть мелочи и по-кошачьи осторожно, готовый
каждую секунду среагировать на малейшее движение в зале, пошел к кабине No
8. Боком протиснувшись в кабину, он плотцо закрыл за собой дверь и
немигающим взглядом исподлобья уставился через стекло в зал.
"Какую же еще беду ты хочешь сотворить на свою несчастную голову?" -
с внезапной жалостью подумал Антон о Коробчеико и заметил, как в вестибюль
вошли два крепких парня из оперативников, подстраховывающих его. Главным
сейчас было - не просчитаться ни на долю секунды, не замешкаться. Рано или
поздно Коробченко станет набирать номер. Значит, волей-неволей он
отвернется от зала, чтобы смотреть на цифровой диск телефона. "Только бы
не упустить этот момент... Только бы Жора повернулся к телефону... Только
бы не сунулись прежде времени в зал оперативники..." - озабоченно билось в
мозгу Бирюкова, хотя со стороны, казалось, что он продолжает беседовать со
своей разговорчивой соседкой.
Наконец Коробчеико левой рукой опустил в автомат монету,- снял
телефонную трубку, поднес ее к ужу и, по-прежнему глядя в зал, замер, как
манекен в витрине. Бирюков ощутимо чувствовалпристальный Жорин взгляд -
видимо, иэ всех посетителей, находящихся в зале, Коробченко с особым
подозрением присматривался к его рослой фигуре.
- Тында по приглашению, двадцатая кабина, - без малейшей интонации,
скрипуче разнеслось по залу из динамика.
Собеседница Антона резво вскочила на нога, словно оглушенная,
закрутила головой. Тотчас поднялся и Бирюков. Мгновенно заметив, что
двадцатая кабина-расположена почти напротив восьмой он еще толком не знал,
каким - образом поступит дальше. Единственным стремлением Антона в этот
момент было хоть чемто притупить настороженность Коробченко.
- Можно, я скажу вашей Милочке несколько воспитательных слов? -
внезапно спросил женщину Антон. Та - обрадованно схватила его за рукав:
- Ради Бога...
Однако "воспитывать" Милочку Бирюкову не пришлось. Как только он
следом за женщиной вошел в переговорную кабину, Коробченко повернулся к
укрепленному на стене аппарату междугородной связи н указательным пальцем
левой руки, не выпуская из нее телефонной трубки, стал резко накручивать
диск. Реакция Бирюкова была мгновенной.
После Антон и сам не мог вспомнить в деталях, каким образом очутился
в кабине №8, за спиной Коробченко. Отчетливо в его памяти запечатлелся
лишь тот момент, когда он почувствовал в своей ладони горячую Жорину руку
с зажатой в ней рукояткой нагана. И еще запомнились Антону безумно
расширенные глаза Жоры на белом, как мел, мальчишеском лице.

ГЛАВА XIV
При обыске в карманах Коробченко нашли заверенную нотариусом расписку
Владимира Олеговича Милосердова в том, что тот получил от Геннадия
Митрофановича Зоркальцева семь тысяч рублей наличными деньгами, полпачки
измятых сигарет "Прима", винную пластмассовую пробку и два рубля
восемьдесят пять копеек пятнадцатикопеечными монетами. Изъятый у него
наган с пятью оставшимися патронами, судя по номеру, принадлежал охраннику
Колчину, труп которого, завернутый в брезент, обнаружили под вездеходом
тюменские железнодорожники 12 июня. Первый допрос, сразу после задержания,
проводила следователь Маковхина в присутствии прокурора, Шахматова и
Антона Бирюкова.
Низко опустив стриженую голову и зажав между плотно стисвутыми
коленями в заплатанных джинсах трясущиеся ладони, Коробченко обреченным
голосом давал показания, тут же записывавмые на магнитофонную ленту. Он ни
в чем не запирался, не лгал напропалую, как это обычно делают на первом
допросе, пытаясь выиграть время, уголовники-рецидивисты. Напротив,
чистосердечным признанием Жора хотел "облегчить душу и избавиться от
кошмара, накрученного глупой гастролью - в Минск и обратно". Многое из
рассказанного им в дальнейшем надо было подтверждать свидетельскими
показаниями к тщательными экспертизами, но главное сейчас заключалось в
том, что задержан именно тот преступник, которого искали и который с
оставшимися в нагане патронами мог безрассудно натворить еще немало
серьезных бед.
...Жизнь Жоры Коробченко, по его словам, складывалась, как у всех, но
сам Жора, сколько себя помнил, не хотел быть "инкубаторным". Единственвый
сын у матери-учительницы, он получил хорошую дошкольную подготовку и в
начальных классах считался лучшим учеником. Чтобы не прослыть среди
соклассников "паинькой", рано начал покуривать, бравируя, отведал
спиртного. Неудержимо хотелось быть лидером во всем. В старших классах
учиться, стало труднее, однако завоеванное лидерство уже не давало Жоре
покоя, и он решил "лидировать" там, где легче. Природа не наделила его
физической силой и смелостью, но после стакана вина эти недостатки словно
исчезали. С отъездом Коробченко на учебу в художественное училище исчезло
и сдерживающее влияние требовательной мамы, контролировавшей дома чуть не
каждый Жорин шаг.
В училище Жоре понравилось. Учащиеся в группе подобрались способные,
а преподавание специальных дисциплин вели профессиональные художники,
знающие толк в своем деле. Почти на четыре месяца Жора забыл о вине.
Пытался даже бросить курить, но не смог - не хватило силы воли. Перед
Новым годом Коробченко захандрил. Причиной плохого настроения явился в
общем-то пустяк: в красочной предновогодней стенгазете в числе лучших пяти
учащихся курса фамилия Жоры оказалась не на первом месте, а на пятом.
"Плохо - становлюсь серым", - мрачно решил Жора н почувствовал
непреодолимое, нутряное желание "тонизироваться".
В первое утро нового года Коробченко очнулся с раскалывающейся от
боли головой в незнакомой квартире. Мучительно соображая, как здесь
очутился, с трудом узнал в вышедшем из ванной в одних плавках высоком
мускулистом парне с белыми до плеч волосами бармена Стаса, за стойкой
которого вчера исподфишка, вместо кофе, глотал "виски с содовой" и
которому шутя бросил, кажется, последнюю десятку за длинную пачку
фирменных сигарет "Честерфилд". Стас сладко потянулся, поиграл загоревшими
мускулами. Подойдя к дивану, где лежал Жора, усмешливо сказал:
- Ну, художник, волосы болят? Вставай, полечим твою лихую голову.
Жора через силу поднялся. Когда он, кое-как ополоснув лицо, вышел нэ
ванной в комнату, бармен в роскошном персидском халате сидел в кресле у
журнального столика и, покачивая белой головой в такт мелодии, слушал
стереомузыку, утробно льющуюся из импортного радиоприемника с подсветкой,
переливающейся всеми цветами радуги.
- Какой дурак научил тебя жрать виски одним глотком? - с улыбочкой
спросил Стас.
Коробченко смущенно пожал плечами.
- Дикарь, воспитанные люди употребляют этот напиток маленькими
глотками, - назидательно заговорил бармен. - Нам, лапотникам, надо учиться
искусству пития у цивилизованной заграницы... Но привез я тебя в свой дом,
разумеется, не для обучения хорошему тону. Помнишь вчерашний разговор?..
Забыл. Вот дурной... Что ж, вернемся к прошлой теме: нужен приличный
портрет моей собственной персоны, чтобы украсить эти голые плоскости, -
Стас широко провел рукой, будто показывая комнатные стены с хаотически
развешанными по ним разномастными иконками. - Портрет, уточняю, нужен на
холсте, масляными красками, в реалистической манере. Дебильного
абстракционизма в живописи я не признаю. Способен создать такой шедевр?
- Можно попробовать, - неуверенно ответил Жора.
Стас опять улыбнулся:
- Вчера ты был решительнее. Подлечить, дикарь?..
Жора хотел отказаться, но не смог. Он уже привык "клин вышибать
клином". "Подлечившись", Коробченко вдохновенно начал перечислять, какие
понадобятся краски и материалы, чтобы задуманный портрет получился "на
уровне":
Бармен удивительно быстро раздобыл все, перечисленное Жорой, и на
следующей неделе Коробченко принялся набрасывать эскиз будущего
художественного полотна. Вначале Стас хотел запечатлеться в фирмовых
джинсах с зеленой строчкой и в ковбойской рубахе навыпуск, но на
"художественном совете", в котором, кроме Стаса и Жоры, приняли самое
активное участие бесцеремонные девицы с кошачьими именами - Муся, Киса и
Люся, окончательно было решено, что Коробченко изобразит бармена в
персидском халате, задумчиво сидящим у журнального столика.
Работал Стас в баре посменно. Три раза в неделю, после занятий в
училище, Жора приезжал к нему домой писать с натуры.
После каждого сеанса бармен доставал из холодильника импортную
бутылку. Угощая Жору, назидательно поучал:
- Запомни, дикарь, святое правило. Чтобы не стать хроническим
алкоголиком, никогда не превращай похмелье в самостоятельную пьянку...
Жора никаких правил не соблюдал. Чем больше он пил, тем непогрешимее,
увереннее себя чувствовал. Угощений Стаса ему стало не хватать. Чтобы
постоянно "тонизироваться", пришлось унести на вещевой рынок дубленый
полушубок, справленный мамой перед отъездом в училище. Жалко было
расставаться с хорошей вещью, но Коробченко успокоил себя тем, что
прилично заработает на портрете бармена и купит настоящую дубленку.
Совершенно неожиданно для Жоры начались неприятности в училище -
дрожащая с похмелья рука никак не хотела выводить на ватмане ровные
штрихи. Коробченко под предлогом болезни стал пропускать занятия. Поначалу
ему сочувствовали, доставали дефицитные лекарства, которые Жора заказывал
"от фонаря", но когда узнали истинную причину, прогулов, решили обсудить
поведение симулянта на комсомольском собрании. Коробченко "в знак
протеста" ударился в такой, запой, что позабыл не только о занятиях, но и
о портрете своего мецената. Опомнился он лишь тогда, когда от денег,
вырученных за полушубок, не осталось ни копейки. С училищем пришлось
расстаться.
Постепенно продавая одежду, чтобы мало-мальски кормиться в
студенческих столовых, Жора вновь принялся за портрет бармена. Через месяц
работа была закончена. Почти двухметровое полотно в композиционном
отношении очень сильно смахивало на известную суриковскую картину
"Меншиков в Березове", а задумавшийся на нем Стас, облаченный в роскошный
персидский халат, беспардонно походил на опального Александра Даниловича.
Однако "худсовет" - особенно девицы с кошачьими именами - приняли
выполненную работу на "ура". Жора ликовал. Только радость его была
недолгой - меценат оказался прижимистым. В благодарность за свое
классическое изображение бармен отвалил художнику... бутылку шотландского
виски. Оскорбленный до глубины души, Коробченко встретил утро следующего
дня в медвытрезвителе. Платить за вынужденные услуги специализированного
учреждения Жоре, понятно, было нечем. Пришлось плюнуть на оскорбленное
самолюбие и снова идти к бармену. Стас, выслушав просьбу - одолжить
пятьдесят рублей, усмехнулся:
- Дикарь, чтобы иметь отечественную капусту, надо вкалывать в поте
лица, а не глотать по-черному спиртное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17