Дальше он вел машину, ориентируясь по границам более светлой поверхности дороги, которая выделялась на фоне темных полей.
Метров через пятьдесят он остановил машину и некоторое время сидел неподвижно, ожидая, чтобы глаза привыкли к ночной темноте. Дыхание Хоббса стало теперь более ровным и глубоким. Келлер, пытаясь растормошить его, осторожно потряс за плечо, но медиум только застонал, и его обезображенная голова склонилась набок.
– Хоббс, вы слышите меня? – негромко спросил Келлер. – Он чувствовал глубокую симпатию к этому маленькому человеку, который так пострадал из-за него. Хоббс не ответил, но Келлер продолжал, надеясь, что его слова все-таки доходят до сознания медиума. – Я иду в дом. Я знаю, ответ – там. Бог знает, почему, по я уверен в этом. Сидите спокойно, отдыхайте. Вы и так уже сделали достаточно. Остальное – это мое дело.
Он вышел из машины, тихо закрыл дверцу и некоторое время стоял, пристально вглядываясь в дом, не обращая внимания на холод. Сейчас до него было метров сто, справа и слева от него были видны другие огоньки, частично скрытые высокими заборами и густыми, хотя и голыми деревьями. Все дома располагались на расстоянии не менее двухсот метров друг от друга, что гарантировало полное уединение его обитателям и так высоко ценимый покой. Но дом, который его интересовал, выделялся какой-то особой отчужденностью.
Трудно было сказать, что именно отличает его от соседних домов. Возможно, то, что все другие дома выглядели живыми; теплый свет, пробивавшийся сквозь щели между шторами, свидетельствовал о наличии за ними внутренней жизни, скрытой от посторонних глаз. А этот дом казался мертвым.
Келлер отошел от автомобиля и направился в сторону дома. Мелкие камешки скрипели у него под ногами, и этот звук поглощал все его внимание. И тут погруженное в дремоту здание, казалось, встрепенулось, пришло в состояние страшной настороженности. Темные окна следили за его приближением, вопрошая, зачем он здесь, что ему нужно. Дом превратился в хитрое создание, охраняющее свою тайну, намеренное не допустить его внутрь и одновременно провоцирующее сделать это. Он остановился у калитки, внимательно всмотрелся в окна в поисках признаков жизни. Но каменное лицо дома оставалось непроницаемым.
Келлер толкнул калитку и, не обращая внимания на скрип ржавых петель, пошел по тропинке к дверям дома. Чувство опасности не покидало его, но стремление найти разгадку было еще сильнее.
Он нажал кнопку звонка. Прислушался.
Никакого движения внутри. Все тихо.
Он позвонил еще раз. Изнутри до его слуха донеслось только приглушенное дребезжание звонка.
Никто так и не вышел.
Он сошел с тропинки и, продираясь сквозь кустарник, окружавший дом, направился к боковому окну. Шторы были опущены, а в небольшую щель между ними была видна только сплошная темень. Он отступил назад, немного отошел от дома и посмотрел на окна верхнего этажа. Показалось ли ему, или он действительно уловил едва заметное колебание шторы? Он вернулся к дверям и позвонил еще раз.
По-прежнему никакого ответа.
Мог ли Хоббс ошибиться? Может, усталость и боль затуманили его разум и, поддавшись игре собственного воображения, он принял за новый голос свое отчаянное желание найти ответ на мучившие его вопросы? Но ведь он, Келлер, чувствовал то же самое. Ответ находился здесь. Внутри дома.
Он обошел вокруг дома и остановился позади него. В темноте Келлер не мог видеть других следов, отпечатавшихся в грязи запущенного сада. Когда он огибал угол дома, что-то внезапно поколебало его уверенность; странное ощущение, похожее на импульс электрического тока, прошло по всему телу, и его решимость мгновенно ослабла. Сердце учащенно забилось, и он вынужден был остановиться и опереться рукой о стену дома, чтобы успокоиться и снова войти в нормальный ритм. Что это было? Страх? Отчасти. Но в большей степени – предчувствие. Он чувствовал теперь, что близок к разгадке причины гибели всех этих людей, и того, как все произошло. И еще что-то. Возможно, причины своего спасения.
Новый прилив сил прогнал минутную слабость духа, и Келлер отстранился от стены. Шаги его сделались более осторожными. Он заметил темные очертания двери и окна рядом с ней. Какое-то движение в окне заставило его резко пригнуться и замереть. Через мгновение он с облегчением понял, что это всего лишь шторы, колеблющиеся в струе холодного ночного воздуха, задувающего сквозь раскрытое окно.
Но почему окно раскрыто?
Келлер осторожно подкрался к нему, и в нос ему ударил отвратительный, тошнотворный запах. Это был запах, который он хорошо знал с некоторых пор. Запах разлагающейся плоти.
Он не был очень резким, но в его происхождении сомнений быть не могло: это был не тот запах, что сопровождает бестелесных духов, а явственный смрад от гниения человеческой плоти. Внутри дома находился труп.
Со слабой надеждой на то, что это могут быть всего лишь останки мертвого животного, Келлер осторожно раздвинул шторы и попытался разглядеть что-нибудь в темноте. Но там была сплошная чернота.
Затаив дыхание, он просунул голову между шторами, нервы его были напряжены до предела. Но он по-прежнему не мог ничего разглядеть.
Раздвинув шторы пошире, Келлер перенес ногу через подоконник и ступил на пол комнаты. Некоторое время он оставался в таком положении, прислушиваясь и одновременно давая глазам возможность привыкнуть к темноте внутри комнаты. Здесь запах был сильнее, но все же оставался терпимым. Келлер совсем перелез через подоконник, встал спиной к окну и, медленно поворачивая голову слева направо, напряженно осмотрелся, стараясь уловить малейшее движение, малейший шорох. Но все вокруг было тихо.
Почувствовав боль в легких от долго сдерживаемого дыхания, Келлер, наконец, позволил себе выдохнуть и снова вдохнул воздух. Теперь вонь чувствовалась еще сильнее, но пока еще ее можно было терпеть. Труп, чей бы он ни был, появился здесь недавно.
Медленно и осторожно Келлер двинулся вдоль стен комнаты, выставив руки вперед и все время касаясь телом стены. Его глаза начали понемногу видеть в темноте. Вот два белых предмета прямоугольной формы слева – несомненно, это плита и холодильник; темный, более крупный предмет – это, должно быть, какой-то шкаф, а нечто круглое посредине комнаты – конечно стол. На нем лежало что-то более темное, бесформенное. Он догадался, что это и есть труп.
Келлер с трудом подавил в себе желание убежать, вырваться из этого мрачного, таящего угрозу дома. Но сознание необходимости довести дело до конца, ощущение недопустимости потери времени было слишком острым, оно удерживало его здесь, настойчиво заставляло продолжать поиски ответа. Не отрывая глаз от стола и лежащего на нем тела, он продолжал начатый обход комнаты. Теперь, когда его ночное зрение постепенно улучшалось, он двигался быстрее, но сохранял прежнюю осторожность. Его колено вдруг наткнулось на табуретку или стул, и он чуть не упал на пего, но сумел удержать равновесие, опершись рукой о стену. И снова он стоял неподвижно в темноте, размышляя, был ли слышен звук от этого столкновения – если здесь было кому его слышать. Через несколько секунд он двинулся дальше и когда дошел до следующей стены, стал ощупью искать дверь. Если здесь была дверь, то около нее должен быть выключатель. Вскоре его рука наткнулась на дверную раму, и он начал шарить по стене в поисках выключателя. Нащупав пластмассовый прямоугольник, он без колебания нажал на кнопку, закрыв глаза. Свет хлынул в комнату и ударил по глазам, просочившись сквозь сомкнутые веки. Он выждал несколько секунд, затем открыл глаза, заморгав от нестерпимо яркого света, и на некоторое время остался стоять лицом к стене, чтобы глаза могли привыкнуть к свету. Потом, повернувшись, он быстро оглядел комнату и убедился, что в ней никого нет. Никого, кроме него и трупа.
Труп как бы сидел в кресле, спиной к окну, навалившись грудью на круглый кухонный стол и уронив на него голову. Из-под головы и лежащих на столе рук растекалась лужица уже свернувшейся крови, от которой к краю стола протянулись отдельные ручейки, теперь тоже застывшие. Лицо было наполовину скрыто рукой, вытянутой вперед и согнутой в локте, пальцы ее почти касались затылка. Несмотря на неестественную позу, было что-то неуловимо знакомое в этом теле: рыжевато-каштановые редеющие волосы, длинными прядями спадающие сзади на воротник пальто, черная оправа очков, половинка стекла которых выглядывала из-за локтя, сверкая отраженным светом от висящей под потолком лампы.
Келлер обошел вокруг стола, и еще до того, как он убедился в правильности своего предположения, жалость охватила его сердце, рот сжался в гневе, губы слились в одну тонкую линию. Взяв мертвеца за плечо, он распрямил тело, придав ему сидячее положение, ощущая на пальцах липкую засохшую кровь.
Широко раскрытыми, безжизненными глазами, с приоткрытым ртом и опущенными книзу уголками губ на него смотрел Харри Тьюсон. Его обескровленное лицо было совершенно белым, с едва заметным желтовато-синим оттенком на щеках около ушей. На шее зияла длинная и глубокая рана. Его рубашка, пиджак и пальто спереди были покрыты бурыми пятнами, грудь залита еще не до конца высохшей кровью. Очки косо сидели на переносице, одно стекло треснуло пополам.
Келлер сжал кулаки и крепко зажмурил глаза, скорбь и ярость слились в вырвавшемся из груди стоне. Харри. Наверное, он догадывался, как бомба оказалась в самолете. И обнаружил связь между сэром Джеймсом Барретом и человеком, которому принадлежал этот дом. И именно поэтому он пришел сюда. Тот, кто взорвал самолет, должен жить в этом доме. И он должен быть тем человеком, который убил Харри Тьюсона. И Тьюсон припер этого человека к стене, выложив ему все, что знал? О Боже, какой самоуверенный болван! Ну почему он не пошел в полицию? Почему никому ничего не сказал?
А где теперь этот человек?
Только сейчас Келлер заметил кровь на полу около открытого окна. Он, должно быть, наступил на нее, когда забирался в комнату. А может, вот так и был убит Тьюсон – в тот момент, когда влезал в комнату через окно? Но как мог убийца узнать, что Тьюсон обо всем догадывался? И почему он до сих пор не отделался от трупа? Почему оставил его на таком видном месте? Судя по запаху и начавшемуся окоченелостью трупа, Тьюсон был мертв уже не менее суток. Холодная погода некоторое время способствовала сохранению тела, задержала начало его разложения, но не более, чем на двадцать четыре часа. На столе Келлер вдруг заметил буханку хлеба, словно плавающую в луже крови. Увидев такое, он внутренне содрогнулся, ярость снова нахлынула на него, он схватил буханку и швырнул ее в угол. Его нога задела что-то, лежащее на полу. Глянув вниз, он увидел длинный нож для резки хлеба, лезвие которого было покрыто кровью. Он нагнулся и, подняв нож, положил его на стол. Прикосновение к ножу возбудило в нем чувство отвращения, он знал как был использован этот нож.
Стараясь подавить свой гнев, Келлер попытался начать рассуждать логически. Кто бы ни был владельцем дома, это был достаточно богатый человек, судя по размерам дома и его привилегированному расположению. Мог ли это быть конкурент Баррета по бизнесу? Келлер знал, что у сэра Джеймса было много деловых интересов помимо авиакомпании Консул. И наверное, он имел немало врагов. Но мог ли кто-нибудь ненавидеть его настолько, чтобы решиться на убийство таким варварским способом, уничтожив вместе с ним всех этих ни в чем не повинных людей? А может, убийца использовал сэра Джеймса просто как доставщика, зная, что директор авиакомпании может воспользоваться нравом пройти на борт самолета вместе с экипажем и тем самым избежать контрольного досмотра своего кейса? Или намерением террориста было нанести удар по авиакомпании? Нет, это было слишком ненадежно, все могло закончиться неудачей. Но Тьюсон нащупал связующее звено и тем самым подписал себе смертный приговор. Внезапная мысль поразила Келлера: не голос ли Тьюсона привел их сюда – голос, услышанный Хоббсом? Тогда почему же другие духи не сделали этого? Но потом Келлер понял, что они тоже пытались указать им путь, но только другой дух, который, похоже, властвовал над ними, расстраивал их намерения. Он, этот дух, хотел остаться связанным с землей.
И снова Келлер удивился, что воспринимал уже как само собой разумеющееся эту иную жизнь – этот бестелесный мир. Произошло слишком много такого, что уже не позволяло отрицать его существования.
Внезапно над головой Келлера послышался какой-то шум, который прервал его размышления. Человек, которого он искал, все еще находился в доме. Он был уверен. Он чувствовал это.
Келлер подкрался к кухонной двери и, прижав к ней ухо, старался уловить малейший звук, который мог донестись из-за нее. Но никаких звуков не было. Тогда он взялся за ручку и, выключив предварительно свет, медленно повернул ее и потихоньку открыл дверь. В коридоре было слишком темно, чтобы можно было что-нибудь увидеть, поэтому он подождал, сдерживая дыхание и весь обратившись в слух. Треск, который мог быть вызван просто усадкой дома, заставил сильно заколотиться его сердце, нервы напряглись до предела. Когда зрачки глаз расширились, то окружающие его в темноте предметы стали принимать различные формы. Коридор был длинный и широкий, в его дальнем конце были видны прямоугольные очертания окна, выделявшегося на фоне окружающей темноты более светлым, сероватым тоном. Полукруг вверху слева от него был, скорее всего, окном над входной дверью. Свет фар проезжающего поворот дороги автомобиля ярко высветил окна, спроецировав их изображение на противоположную стену справа от него в виде двух расчерченных рамами желтых прямоугольников, которые, подобно лучам прожектора, стремительно прошлись по ней и быстро исчезли, когда автомобиль умчался дальше по ночной дороге. В этом мелькнувшем свете Келлер успел заметить справа от себя дверной проем, а слева – уходящую вверх лестницу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35