– Некоторые из нас, прежде чем высказывать свои предположения и заявлять о них всему миру, сначала собирают факты, а затем ищут им доказательства! – Слейтер делал видимые усилия, чтобы успокоиться, затем резко опустился на стул, жестом предложив Тьюсону сделать то же самое.
Когда незадачливый обладатель очков уселся на стул, стоящий напротив стола, Слейтер, стараясь сдерживать рвущийся наружу гнев, заговорил тихим, ровным голосом:
– В определенной степени я разделяю ваше предположение о возможном наличии бомбы на борту самолета, поскольку многие обстоятельства указывают на это. Но они также указывают и на возможность другой причины аварии.
Тьюсон неохотно слушал его рассуждения.
– В марте 1974 года, – продолжал Слейтер, – в окрестностях Парижа разбился самолет Ди Си 10 турецкой авиакомпании. Факты, собранные Американским федеральным управлением авиации в ходе расследования причин аварии, очень напоминали те, которыми мы располагаем на сегодняшний день. Я помню, что тогда тоже шли разговоры о том, что в самолет, возможно, была подложена бомба. Однако, позже в конечном итоге было доказано, что в действительности вследствие дефекта в конструкции самолета во время полета оторвалась задняя дверь грузового отсека, в результате чего произошла взрывная разгерметизация. Пол пассажирского салона разрушился, и пассажиров, так и пристегнутых к сидениям, просто высосало наружу. Кабели управления, проложенные под полом от кабины пилота до самого хвоста, были разорваны, и именно это явилось причиной того, что самолет полностью потерял управление и рухнул вниз. – Он предостерегающе поднял руку, пресекая любые возражения, готовые сорваться с губ молодого следователя. – Подумайте об этом, Тьюсон. Синие и желтые отметины вдоль крыла были сделаны дверью самолета, окрашенной в цвета компании, а внезапная потеря связи – следствие того, что кабели управления были разорваны, что, в свою очередь, вероятно, привело к отказу других электрических цепей. Я признаю, все наводит на мысль о взрыве, но взрыв, произошедший в результате разгерметизации, это НЕ ПРЕДНАМЕРЕННЫЙ ВЗРЫВ!
Тьюсон продолжал хранить молчание, в его голове мысли проносились одна за другой. Да, это вполне могло быть и так! Все даже выглядело скорее именно так. Но какое-то шестое чувство говорило ему обратное.
– Кроме того, Тьюсон, я не отбрасываю вашу гипотезу, – веско продолжал Слейтер, – и очень скоро мы узнаем правильный ответ. Но существует одно существенное обстоятельство, дискредитирующее вашу гипотезу, а именно: в настоящее время при наличии на авиалиниях всех этих контрольных устройств практически невозможно пронести бомбу на борт самолета! Как вам известно, абсолютно все крупные авиалинии до недавнего времени страдали от воздушного пиратства и подвергались угрозе взрыва бомбы на борту вплоть до 1975 года, когда они, наконец, объединились в борьбе с этим злом, результатом чего явилось совместное создание очень сложного технического оборудования, позволившего практически полностью исключить подобные случаи. И у вас хватило наглости заявить, что все их усилия были напрасны! – Слейтер повысил голос, он едва сдерживал вновь закипающий в нем гнев. – У нас репутация серьезной организации, и мы не позволим подставить ее под удары критики, готовой разразиться из-за вашего безответственно проявленного самомнения!
Он долго и строго смотрел в покрывающееся краской смущения лицо Тьюсона.
– С сегодняшнего дня и до конца данного расследования вы освобождаетесь от своих обязанностей. Возможно, вскоре мы найдем возможность использовать вас при расследовании какого-либо другого случая. Если это произойдет, я сообщу вам.
Теперь уже взорвался Тьюсон. Вскочив на ноги, он агрессивно перегнулся через стол.
– Вы еще не доказали, что я не прав!
– А вы не доказали, что правы! – возразил Слейтер, глядя прямо в пылающие яростью глаза молодого человека. – К тому же это не подлежит обсуждению. Не имеет значения, кто прав, а кто нет. Речь идет о разглашении вами государственной тайны и о вашей ответственности перед комиссией! А теперь соберите свои вещи и исчезните, пока вас снова не позовут.
Тьюсон круто повернулся на каблуках и устремился в соседнюю комнату, где держал кое-какие личные вещи, а вслед ему неслись гневные слова Слейтера:
– А если вы захотите подать в отставку, это ваше личное дело!
Захлопнув за собой дверь, Тьюсон на мгновение прислонился к ней спиной, стараясь успокоиться.
– Ублюдок! – сказал он вслух, сердито сорвав очки и яростно протирая их концом своего галстука. Он прошел к центру комнаты, по пути пнув ногой маленький кофейный столик. – Я докажу, что я прав, – сказал он сам себе. – Я еще покажу этому безмозглому старому кретину! Посмотрим, как он будет выглядеть, когда выяснится, как все произошло на самом деле, и что человек, предположения которого так блистательно подтвердились, был отстранен им от дела!
Сложив свои нехитрые пожитки в основательно поношенный портфель, он вышел из комнаты через дверь, ведущую прямо в холл гостиницы. Спустившись по лестнице, прошел в бар, швырнул портфель под стойку и заказал большую порцию виски.
Виски обжег горло, и он потянулся за содовой, свирепо глянув на ухмыляющегося бармена в белом пиджаке. Пододвинув к себе высокий стул, он уселся за стойку, решительно и вызывающе взгромоздив на нее локти и выжидая, когда бармен ухмыльнется опять. Бармен взял чистый стакан и принялся тщательно его протирать, повернувшись спиной к Тьюсону. Постепенно остывая, Тьюсон потихоньку потягивал виски, и хотя его дыхание все еще было прерывистым и учащенным, успокаивающее действие алкоголя уже давало о себе знать. Его мысли по-прежнему проносились беспорядочно и хаотично, но постепенно возмущение незаслуженной обидой стало утихать, и он начал размышлять более конструктивно.
Если бы только ему удалось выяснить, каким образом бомба попала на борт самолета. Это был ключевой момент его теории: дело в том, что в наше время сделать это чертовски трудно. Наземная служба? Нет, по завершению работ по техническому обслуживанию и уборке самолет всегда проверялся. Багаж? Невозможно, весь багаж сначала просвечивался. Сам экипаж? Да, этим путем она могла туда попасть. Но зачем кому-то из экипажа могло понадобиться приносить с собой бомбу только для того, чтобы взорваться вместе со всеми? Медицинский контроль был очень жестким и не допускал ни малейшей возможности, чтобы человек с неуравновешенной психикой продолжал летать, к тому же даже экипаж время от времени проходил досмотр багажа. Тогда кто, черт побери?..
И вдруг он понял!
Сначала это была только смутная догадка, но она вызревала в его голове, пока не сложилась в целостную картину. Да, это было возможно! Это могло быть сделано именно так! Он возбужденно вскочил со стула. Может, подняться наверх и рассказать Слейтеру? Нет уж, хрен с ним! Сначала доказать – это единственный правильный путь. Он, может, и ошибается... одно с другим. Он задумчиво молчал, проигрывая в голове возможные варианты. Был один человек, который мог бы рассказать больше, чем ему было известно.
С удовлетворенной улыбкой Тьюсон вышел из бара и, пройдя через вертящиеся двери, покинул отель, забыв на полу у стойки свой портфель.

Глава 13

Люди в городе нервничали. Они собирались небольшими группками, возбужденно перешептывались и расходились еще более напуганными, чем прежде. Только в пивнушках и кафе, после рюмки-другой, помогавших подавить растущую тревогу, их голоса начинали звучать немного громче, чем обычно. Женщины, встречаясь в магазинах и на Хай Стрит, заражали друг друга собственными страхами; мужчины же обсуждали происходящие странные события за рабочими столами или у станков, и хотя многие скептически относились к предположениям о том, что в город вселилось зло, всех озадачивала последовательность происшедших событий. Вчера был сбит поездом подросток из Колледжа, причем его голова и ноги были полностью отрезаны от туловища. В тот же день на Хай Стрит из окна выпала супружеская пара; обнаженное тело мужчины было совершенно изможденным, как будто он очень долго болел. Эта пара, муж и жена, вели достаточно уединенный образ жизни, но женщина была из местных старожилов и уже много лет держала антикварный магазинчик. Они всегда казались такой приятной, если не сказать консервативной, парой, их отношения были спокойными и благопристойными. Умереть таким эксцентричным образом, с их стороны это было по крайней мере странно.
Затем преподобный Биддлстоун, которого нашли без сознания на полу в его же церкви, и которого до сих пор держат под действием сильного успокоительного. И еще девушка, обнаруженная в автомобиле на дальнем конце поля. Она все еще не в состоянии рассказать, что же с ней там приключилось. Полиции удалось найти и допросить ее дружка, и он рассказал, что в окне их машины вдруг неожиданно появилось какое-то лицо, а сама машина каким-то непостижимым образом поднялась над землей. Он в страхе убежал, а девушка отказалась последовать за ним. Естественно, полиция задержала его для дачи дальнейших показаний. На следующее утро на берегу реки нашли мертвого мужчину. Говорят, что у него случился сердечный приступ, но, как утверждает молва, застывшее на его лице выражение ужаса свидетельствует о том, что причиной приступа был страх. Он в буквальном смысле слова умер от страха.
Констебль Уикхэм ощущал это нарастающее беспокойство и сам разделял его. Оно не покидало его вот уже несколько дней: это было чувство растущей напряженности, которая вот-вот достигнет своего предела. В воздухе ощущалось какое-то предгрозовое затишье, готовое взорваться в любой момент, и он понимал, что когда это произойдет, последствия будут ужасны. Охрана поля явилась для него малоприятным заданием: его подавляли зловещая тишина этого места и царивший здесь необъяснимый холод – не тот обычный зимний холод, а какой-то гораздо более глубокий, нагоняющий страх и вызывающий мрачные фантазии. Глядя через поле на искореженные груды обломков и на этот отливающий серебром корпус самолета, ставший огненной гробницей для своих пассажиров, он как будто наяву слышал отчаянные крики метавшихся в панике людей, объятых ужасом неминуемой смерти. Перед его мысленным взором стояли сотни этих испуганных лиц; он слышал их плач, мольбу о помощи, молитвы. Он слышал голоса и стоны умирающих. Чувствовал их боль. Страдал вместе с ними.
Даже животные не подходили близко к этому полю. Собаки останавливались на самом его краю, тела их цепенели от страха, глаза делались большими и жалобными, шерсть вставала дыбом, шеи напрягались. Наездникам, имевшим обыкновение прогуливаться верхом вдоль огибающих поля тропинок, приходилось прилагать немалые усилия, чтобы удержать своих охваченных паникой и не слушающихся узды лошадей.
Поле стало последним прибежищем для погибших, и констебль Уикхэм чувствовал, знал, что смерть еще не покинула этих мест.

* * *

Старик теперь редко покидал свой дом. С той самой ночи, когда произошла катастрофа и он стал свидетелем всех этих ужасов, какая-то часть его как будто надломилась, и слабость овладела его дряхлеющим телом. Врач сказал ему, что это последствия пережитого им шока и напряжения, связанного с его безумным кроссом к месту падения аэробуса. Этим бегом он надорвал свои силы, а вид кровавой трагедии вызвал у него сначала шок, а затем и психическую депрессию. Со временем угнетенное состояние пройдет, и силы вернутся к нему, но для того, чтобы преодолеть свою меланхолию, ему потребуется собрать всю свою силу воли.
Как ни странно, он почти ничего не помнил о той ночи. Помнил, как сидел на мосту и глядел в небо, как услышал затем низкий и сильный гул самолета и увидел короткую вспышку в тот момент, когда самолет раскололся. А после этого в памяти сохранились лишь смутные картины пожара, разбросанных повсюду останков человеческих тел и груд искореженного металла. С тех пор он часто видел один и тот же кошмар: из полыхающего пламени к нему направляется темная фигура, она становится все больше и больше и, наконец, останавливается рядом с ним. Она протягивает к нему руку и он видит, что вся плоть на ней сгорела, а к нему тянутся лишь обгоревшие до костей пальцы. В том своем сне он смотрит в лицо этой темной фигуры и видит перед собой два больших, глядящих на него в упор глаза, вставленных в пластмассовую голову куклы, розовые губки которой кривятся в злой, издевательской ухмылке. И тут он, весь в поту, просыпается, все еще видя перед собой таращащиеся на него из темноты спальни эти ужасные безжизненные глаза.
А иногда, в самый момент пробуждения, ему кажется, что он слышит шепот.
Теперь он выходит из своего крохотного домишки на Итон Сквэр лишь два или три раза в неделю, и то только в дневное время, и только по необходимости, чтобы купить еду. Ему кажется, что его там кто-то поджидает; мысль о том, чтобы выйти из дома, когда стемнеет, приводит его в ужас, хотя ему очень не хватает его ночных прогулок к старому мосту. Ему сказали, что на месте катастрофы он потерял сознание, и его нашел и отнес подальше от пожарища второй пилот с того Боинга, единственный, кто уцелел. Ему не пришлось встретиться с молодым человеком, чтобы поблагодарить его, но, по какой-то необъяснимой причине, он вызывал у него огромное сочувствие. Разве можно считать, что тебе повезло, когда более трехсот человек погибли? Легко ли жить на свете с таким грузом?
Старик вздохнул, отчаявшись найти ответ на этот вопрос; его мог знать только сам второй пилот. Он наклонился и пошевелил кочергой пылающие угли, затем откинулся на спинку кресла с деревянными подлокотниками – глаза полузакрыты, руки нервно сложены на коленях. Была лишь середина дня, но при мысли о наступающей ночи его сердце учащенно забилось.

* * *

Мальчики в Колледже были напуганы, однако атмосфера страха восхищала их, и они изо всех сил старались еще усилить ее, рассказывая фантастические истории одна страшнее другой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35