Губы его беззвучно зашевелились, и он, запинаясь, пробормотал древние арамейские слова:
"Йисгадал вейискадаш ш'мэй раббо би'олмо диивро чируси ве'-ямлич малчуси…” И замолк, забыв окончание молитвы. Нет, молиться – это не для него.
В его жизни бывали минуты, как сейчас, когда Ним инстинктивно, испытывал идущий из глубины души порыв к религии, к тому, чтобы найти свое место в культурном наследии своего народа. Однако путь к религии или по крайней мере к ее исповедованию был для него наглухо закрыт. А закрыл его еще до рождения Нима отец, Исаак Голдман, который приехал в Америку из Восточной Европы без гроша в кармане, но зато убежденным социалистом. Исаак был сыном раввина и считал, что социализм и иудаизм несовместимы. В итоге он отверг религию своих праотцов, чем поверг собственных родителей в безутешное горе. Даже теперь старый Исаак в свои восемьдесят два года по-прежнему высмеивал основные догмы иудейской веры, которые, по его словам, представляли собой “банальный треп между Богом и Авраамом и дурацкую сказку об избранном народе”.
Ним был воспитан в духе воззрений своего отца. Праздник еврейской Пасхи и святые дни Рош Хашана и Емкипур не отмечались в семье Голдман. Бунт Исаака привел к тому, что и дети Нима, Леа и Бенджи, также воспитывались вне иудейских традиций и обрядов. Ни у кого и мысли не возникало сделать бар митцва, или обрезание, Бенджи. Раз и навсегда решив все в отношении самого себя, Ним не, мог не задаваться вопросом, имеет ли он право отделять своих детей от пятитысячелетней истории еврейского народа? Он знал, что еще не поздно все изменить, но окончательного решения пока не принял.
При мысли о своей семье Ним вспомнил, что забыл позвонить Руфи и предупредить ее, что не вернется домой допоздна. Он дотянулся до телефона, укрепленного с правой стороны под панелью приборов, – это дополнительное удобство предоставлялось и оплачивалось компанией “ГСП энд Л”, – продиктовал телефонистке свой домашний номер и после короткой паузы услышал гудки, а затем детский голос:
– Это квартира Голдманов. Говорит Бенджи Голдман. Ним улыбнулся. Ну конечно же, это Бенджи – даже в свои десять лет он был воплощением точности и аккуратности, не то что его сестра Леа, которая хоть и была на четыре года старше брата, не в пример ему вечно витала где-то и отвечала на звонки небрежным “привет”.
– Это я – отец. Я говорю из автомобиля. – Он приучил своих домашних делать паузу после этой фразы, потому что при переговорах по радиотелефону нельзя было говорить одновременно, канал работал только в одном направлении. – Как дела дома? Все нормально?
– Да, папа, теперь все в порядке. Но у нас тут отключилось электричество. – Бенджи коротко рассмеялся. – Впрочем, тебе об этом и так должно быть известно. И еще, пап, я поправил стрелки у всех часов.
– Это хорошо. И ты прав, я об этом действительно знал. А теперь дай-ка поговорить с твоей матерью.
– Леа хочет…
Ним услышал шум возни, затем в трубке раздался голос дочери.
– Привет! Мы смотрели программу новостей по телевизору. Тебя не показывали.
В голосе Леа звучали обвинительные нотки. Дети Нима привыкли частенько видеть его на экране телевизора, когда он выступал в роли представителя компании “ГСП энд Л”. Вполне возможно, что отсутствие его в сегодняшней передаче отрицательно скажется на популярности Леа среди ее друзей.
– Ты уж извини меня, Леа. Сегодня столько всяких других дел навалилось. Соедини-ка меня с мамой.
В телефонной трубке снова возникла пауза. Затем раздался мягкий голос Руфи:
– Ним?
Он нажал на кнопку переговорного устройства.
– Он самый. Добраться до тебя – все равно что протолкаться сквозь целую толпу.
Продолжая разговаривать, он одновременно продолжал управлять “фиатом” одной рукой и перевел машину в другой ряд, поближе к обочине. Показался дорожный указатель с предупреждением, что до поворота на Сан-Рок оставалось полторы мили.
– Под толпой ты подразумеваешь детей? Но они тоже хотят с тобой поговорить. Наверное, не слишком часто видят тебя дома.
Руфь никогда не повышала голос, даже когда хотела упрекнуть его в чем-либо. А этот ее упрек совершенно справедлив, признался себе Ним и пожалел, что вообще затронул эту тему.
– Ним, мы слышали о том, что случилось с Уолтером. Да и с другими тоже. Ужасно! Об этом сообщили в программе новостей. Я просто подавлена.
Ним понимал, что Руфь говорит искренне, ведь она знала, какие близкие отношения связывали его с главным инженером. Подобная чуткость вообще была свойственна Руфи, хотя в целом в последнее время между ней и Нимом, казалось, оставалось все меньше и меньше взаимопонимания по сравнению с их прежними отношениями, правда, до открытой враждебности дело никогда не доходило. Нет, этого не было. “Руфь с ее спокойной невозмутимостью никогда бы такого не допустила”, – подумал Ним. Ему не составило труда представить ее в эти минуты – собранную, уверенную в себе, с сочувственным выражением мягких серых глаз. Он часто ловил себя на мысли, что в ней было что-то от Мадонны: даже не обладая особо привлекательной внешностью, она производила яркое впечатление в силу своей индивидуальности, уже одна она делала ее прекрасной. Он также знал, что эти минуты она проведет вместе с Леа и Бенджи, стараясь, как всегда спокойно, объяснить им, словно равным, смысл случившегося. Руфь – великолепная мать. А вот их супружество стало каким-то пресным, даже скучным. Про себя он называл его “идеально гладкой дорогой в никуда”. Было тут и нечто еще – вероятно, как следствие их не слишком нормальных отношений. В последнее время у Руфи развились какие-то свои интересы, и делиться ими она явно не хотела. Уже несколько раз Ним звонил ей в то время, когда она обычно бывала дома, однако, судя по всему, она целый день отсутствовала, да и потом избегала объяснений, что было на нее не похоже. Может быть, Руфь завела любовника? Он считал, что такое вполне возможно. Как бы там ни было, но Нима интересовало одно: как долго и как далеко они будут плыть по течению, прежде чем между ними произойдет столкновение, которое внесет определенность в их отношения.
– Мы все потрясены, – признался Ним. – Эрик попросил меня отправиться к Ардит, и я как раз к ней сейчас еду. Думаю, что вернусь домой поздно. Даже очень поздно. Так что не ждите меня.
Собственно, в такой задержке не было ничего нового. Ним нередко задерживался на работе допоздна, а в результате либо ужин сдвигался на неопределенное время, либо он вообще его пропускал. По этой же причине он редко виделся с Леа и Бенджи: дети уже отправлялись в кровать, а иной раз и спали, когда Ним возвращался домой. Временами Ним испытывал чувство вины за то, что уделял детям такое ничтожное время, и понимал, что это тревожит Руфь, хотя она редко заводила разговор на эту тему. Иной раз ему хотелось, чтобы она высказывала свое недовольство более определенно.
Но сегодня не требовалось никаких объяснений или оправданий, в том числе и перед самим собой.
– Бедная Ардит, – сказала Руфь, – ведь Уолтеру до пенсии оставалось совсем немного. А тут еще это объявление, после него ей будет еще тяжелее.
– Какое объявление?
– Ой, да я думала, ты в курсе. Его передали в программе новостей. Те самые люди, которые подложили бомбу, прислали на радиостанцию какое-то коммюнике – по-моему, они так это называют. Они похвалялись тем, что совершили. Можешь себе такое представить? Что же это за люди!
– Какая это радиостанция? – Ним быстро отложил трубку телефона, включил радио и, вновь схватив телефон, успел поймать ответ на свой вопрос.
– Я не знаю, – сказала Руфь.
– Послушай, все это очень важно. Так что я сейчас разговор кончаю и, если смогу, позвоню тебе от Ардит.
Ним положил трубку в гнездо аппарата. Он уже успел настроить радио на волну станции, передающей исключительно последние новости, и, бросив взгляд на часы, увидел, что до начала очередного выпуска, передававшегося каждые полчаса, осталась одна минута.
Показался поворот на Сан-Рок, и “фиат” свернул с главной дороги вправо. До дома Тэлботов отсюда была какая-нибудь миля пути.
По радио прозвучал сигнал горна, прерывистый, словно азбука Морзе, – позывные краткой сводки новостей. Сообщение, которого с нетерпением ожидал Ним, передавалось в начале программы:
"Группа лиц, называющих себя “Друзья свободы”, заявила о своей ответственности за взрыв, который произошел сегодня, на электростанции, принадлежащей компании “ГСП энд Л”. Взрыв повлек за собой гибель четырех человек и привел к серьезному нарушению в подаче электроэнергии.
Заявление “Друзей свободы” записано на магнитофонную пленку, которая была доставлена на радиостанцию сегодня во второй половине дня. Как заявили в полиции, информация, содержащаяся в заявлении, указывает на его подлинность. В настоящий момент полицейские изучают магнитофонную запись в поисках возможной разгадки”.
Ним подумал, что станция, передачу которой он слушал, вероятно, не та, что получила пленку, иначе она не преминула бы подчеркнуть свою роль во всей этой истории. Но работники широковещательных служб предпочитали не упоминать о существовании конкурента, а потому и название обладателя записи в эфире не прозвучало.
"Согласно поступившим сообщениям, мужской голос, записанный на пленке, произнес следующее. Цитируем: “Друзья свободы” привержены делу народной революции и выражают свой протест против алчности капиталистической монополии на власть, которая по праву принадлежит народу”. Конец цитаты.
В комментарии к гибели людей, последовавшей в результате взрыва, в записи говорится следующее. Цитируем: “Убивать мы никого не намеревались, но в той народной революции, что разворачивается сейчас, капиталистам и их лакеям придется понести жертвы и испытать страдания за те преступления, которые они совершили против человечества”. Конец цитаты.
Официальный представитель компании “Голден стейт пауэр энд лайт” подтвердил, что причиной сегодняшнего взрыва явилась диверсия, однако от дальнейших комментариев воздержался.
Вскоре ожидается повышение розничных цен на мясо. Сегодня в Вашингтоне министр сельского хозяйства заявил представителям потребительских…"
Дотянувшись до радиоприемника, Ним выключил его. Новости подействовали на него угнетающе. А как все это должно отразиться на Ардит Тэлбот?
В сгущающихся сумерках он заметил несколько автомобилей, припаркованных рядом со скромным аккуратным двухэтажным домом Тэлботов, окруженным роскошными цветочными клумбами, – цветы были давним увлечением Уолтера. В окнах первого этажа горел свет.
Ним нашел место для своего “фиата”, запер машину и пошел по дорожке к дому.
Глава 5

Дверь в особняк была открыта, и из комнат доносился приглушенный шум голосов. На его стук никто не ответил, и он вошел в дом.
В холле голоса слышались более отчетливо. Он понял, что они доносятся справа, из гостиной. Ним различил всхлипывания Ардит. До него донеслись обрывки фраз: “…О Боже! Эти убийцы.., был таким хорошим, добрым.., никогда никого не обидел.., и называть его этими грязными словами…” Судя по всему, с ней была истерика. Одновременно слышались и другие голоса: Ардит пытались успокоить, но безуспешно.
Ним остановился в нерешительности. Дверь в гостиную была наполовину раскрыта, но его еще не увидели. Возникло искушение выйти на цыпочках во двор, уйти отсюда так же незаметно, как он пришел. Но тут внезапно дверь гостиной распахнулась настежь, и в переднюю вышел мужчина. Быстро закрыв дверь, он прислонился к ней спиной; его тонкое лицо с бородкой было бледным, он зажмурился, словно хоть на минуту решил забыться. Голосов теперь почти не было слышно.
– Уолли, – тихо окликнул его Ним. – Уолли. Мужчина открыл глаза и несколько секунд как бы приходил в себя.
– Ах, это ты, Ним. Спасибо, что пришел. Ним знал Тэлбота-младшего – он был единственным сыном Уолтера – почти столько же, сколько дружил с покойным. Уолтер-младший, как и его отец, работал в компании “ГСП энд Л” – инженером по эксплуатации линий электропередачи. Он с женой и детьми жил на другом конце города.
– Черт побери, тут и не сообразишь, что сказать. Разве что выразить свое сочувствие.
– Да, я понимаю, – опустив голову, ответил Уолли Тэлбот и, как бы извиняясь, кивнул на дверь за спиной:
– Мне просто нужно было выйти на минуту. Какой-то идиот включил телевизор, и мы услышали заявление, которое сделали эти грязные ублюдки. Будь они прокляты! До этого нам удалось немного успокоить мать. А тут с ней все началось по новой. Да ты, наверное, и сам слышал.
– Да, слышал. Кто там у нее?
– Ну, во-первых, Мэри. Мы оставили детей под присмотром знакомых и тут же приехали сюда. Потом начали приходить соседи, большинство из них все еще здесь. Я, конечно, понимаю, ими движут добрые чувства, да только пользы от этого мало. Если бы отец был здесь, он бы… – Уолли криво улыбнулся. – Так трудно свыкнуться с мыслью, что его здесь больше никогда не будет.
– Да, и у меня такое же чувство. Ним отчетливо понимал, что Уолли совершенно выбит из колеи и серьезной помощи от него ждать не приходится.
– Уолли! Все это не может дальше так продолжаться. Давай-ка пойдем в гостиную. Я поговорю с твоей матерью и постараюсь успокоить ее. А вы с Мэри потихоньку выпроваживайте всех остальных.
– О'кей. Звучит разумно. Спасибо тебе, Ним.
Уолли, несомненно, нуждался в том, чтобы кто-то взял на себя роль распорядителя.
Когда они вошли в комнату, там стояли и сидели по меньшей мере человек десять, большинство из них были незнакомы Ниму. Яркая и уютная гостиная, не ахти какая большая, но вполне просторная, теперь казалась переполненной. Несмотря на включенный кондиционер, в комнате было жарко. Несколько человек говорили одновременно, к тому же работал телевизор, так что самого себя было трудно расслышать. Рядом с Ардит Тэлбот сидела на софе Мэри, жена Уолтера-младшего.
Несмотря на то что Ардит в этом году исполнилось шестьдесят лет – Ним и Руфь были приглашены на вечеринку по случаю ее дня рождения, – она по-прежнему оставалась удивительно красивой женщиной с прекрасной фигурой и тонкими чертами лица, лишь слегка тронутого неизбежными морщинками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11