Тут же расположился маленький домик и огород, а поодаль — несколько совсем новеньких аккуратных построек. Это явно была птицеводческая ферма, и бродяга тотчас же почему-то решил, что она пуста, что сейчас никого из ее обитателей нет дома.
Такие выводы возникают внезапно, сами собой, их подсказывает чутье. Бродяга это понимал, и ему непременно хотелось проверить, что же там делается, в домике. Правда, он предпочитал, чтобы на разведку пошел Билби. Ведь тут могут быть собаки, а Билби о таких вещах, пожалуй, не думает. И он предложил:
— Давай посмотрим, что к чему. Поди загляни в дом — любопытно, что там есть.
Но тут у них возникли кое-какие разногласия.
— Я же не заставляю тебя брать там что-нибудь, — убеждал бродяга. — И никто тебя не поймает. Говорю тебе, никто. Некому здесь тебя ловить. Просто так, из интереса, посмотри, что там есть. А я постою вон там, у сараев. И посторожу, не идет ли кто. Ты что, боишься пройти по дорожке? Я же говорю, я не заставляю тебя воровать. Да у тебя и духу-то не хватит взять, что плохо лежит. Я ж тут, рядом, не трусь. А я-то думал, ты подходящий парень для разведки! Коли бы ты не трусил, уж давно бы сходил. Ах, пойдешь? Что ж ты сразу не сказал?
Билби пролез сквозь кусты живой изгороди и побрел по тропинке мимо птичников, потом осторожно осмотрел сарай и направился к дому. Все кругом было тихо. Он подумал, что лучше подойти к двери, чем заглядывать в окно. Постучал. Ответа не последовало. Билби чуть подождал, потом поднял щеколду, отворил дверь и заглянул в комнату. В ней было славно и уютно, а перед пустым по-летнему камином в кресле, обитом ситцем, сидел очень древний, совсем седой старик. Казалось, он задумался о чем-то невеселом. Лицо у него было какое-то странное, серое, сморщенное, глаза закрыты, а костлявая рука, совсем белая, будто гипсовая, вцепилась в ручку кресла… Во всем облике старика было что-то такое, отчего Билби на мгновение замер.
А старик вел себя очень непонятно. Он вдруг весь как-то обмяк, руки соскользнули с ручек кресла и повисли, голова упала на грудь, глаза и рот одновременно раскрылись. Он как-то странно захрипел…
Секунду Билби стоял, как вкопанный, разинув рот от изумления, а потом ему ужасно захотелось поскорей очутиться рядом с бродягой, и он со всех ног помчался прочь мимо курятника.
Он постарался описать все, что видел.
— Спит с открытым ртом? — переспросил бродяга. — Подумаешь, дело какое! Ты мне другое скажи: ты что-нибудь прихватил там? Нет, видели вы когда-нибудь такого парня! Придется идти самому… А ты стой здесь и смотри в оба.
Но было в том старике что-то такое странное и непонятное… нет, Билби просто не мог остаться один в сгущающихся сумерках. И он двинулся к дому вслед за бродягой, стараясь идти так же медленно и осторожно, как тот. Остановившись за углом сарая, он видел, как бродяга открыл дверь дома и заглянул внутрь. Некоторое время он стоял так, что головы его не было видно. Потом вошел в дом.
Билби страстно захотелось, чтобы кто-нибудь пришел. Все его существо, смутно предчувствуя что-то страшное, взывало о помощи. И в ту же минуту помощь пришла. На тропинке, ведущей к дому, появилась высокая женщина в синем саржевом платье, с непокрытой головой. Она, видно, торопилась, в руке у нее был маленький пакетик, наверно, лекарство. Рядом трусила большая черная собака. Завидев Билби, собака залаяла и ринулась вперед, а Билби, мгновение помешкав, повернулся и бросился наутек.
Пес бежал быстро, но Билби оказался проворнее. Он перемахнул через проволочную сетку, и пес успел только щелкнуть зубами возле его пятки. И тут из дома пулей вылетел бродяга. Под мышкой у него была медная рабочая шкатулка, а в руках — подсвечник и еще какие-то мелкие предметы. Он не сразу увидел, в какой переплет попал Билби, — у него все мысли были направлены на то, как бы самому удрать от женщины, — и вдруг взвизгнул от ужаса, увидев, что очутился между женщиной и собакой. Он хотел было последовать промеру Билби, но было уже поздно. Шкатулка выскользнула из-под руки, посыпалась на землю и остальная добыча. Секунду бродяга кое-как висел на шаткой сетчатой ограде курятника, но она, не выдержав, провисла, и тут его настигла собака.
Пес цапнул грабителя, отскочил и, увидев перед собой сразу двоих, попятился. Билби и бродяга кое-как перевалились на дорожку по другую сторону упавшей проволочной сетки и почти уже достигли живой изгороди, когда пес снова кинулся на них, на этот раз, впрочем, не так яростно.
Он не подбежал к ним вплотную, а остановился у изгороди, и сумерки огласились его яростным лаем.
Женщина, видно, поспешила в дом, оставив на поле брани добычу, брошенную бродягой.
— Все-таки смылись, — выдохнул бродяга, мелко труся впереди.
Билби не оставалось ничего другого, как последовать за ним.
У него было такое чувство, словно весь мир ополчился на него. Он боялся сознаться самому себе, какие мысли пробуждаются в нем после этих насыщенных событиями десяти минут. Он смутно сознавал, что коснулся чего-то ужасного, — казалось, в сумерках со всех сторон раздаются обвиняющие голоса… Теперь он боялся бродяги и ненавидел его, но знал, что связан с ним какими-то новыми, пугающими узами. Что бы это ни было, оно касалось их обоих.

Они бежали в темноте, кажется, целую вечность. Но вот наконец, измученные, со стертыми ногами, они прокрались в какие-то ворота и нашли хоть неудобное, но все же убежище в конце поля.
В пути они говорили мало, но бродяга все время что-то бормотал про себя. Он терзался тревогой; его укусила собака — а что, если она бешеная?
— Ясно, я заболею, — твердил он. — Не миновать.
Вскоре Билби перестал прислушиваться к бормотанию своего спутника. Его мысли были заняты другим. Из головы не выходил белый как лунь старик в кресле и его странное поведение.
— Он проснулся, когда вы там были? — наконец решился он спросить.
— Кто проснулся?
— Тот старик.
Бродяга секунду помолчал.
— Он не мог проснуться, дурачок, — сказал он.
— Но… почему же…
— Да разве ты ничего не понял? Он же загнулся… отдал концы — как раз в ту минуту, когда ты его увидел.
На мгновение Билби потерял дар речи. Потом еле слышно пролепетал:
— Так, по-вашему… он… умер?
— А ты и не знал? Батюшки, какой ты еще младенец!
Вот так Билби впервые в жизни увидел смерть. До этого дня ему не приходилось видеть покойников. И всю следующую ночь ему снился белый как лунь старик, он медленно открывал свои странные глаза, склонял голову набок и вдруг как-то нелепо раскрывал рот.
Всю ночь напролет эта белая фигура витала над морями беспросветных ужасов. Она не исчезала ни на секунду, и все же мальчика одолевали еще и другие мучительные мысли. В первый раз в жизни он спрашивал себя: «Куда я иду? К какому берегу меня несет течением?» Там, куда не простиралась тень старика, ему виделись только тюрьмы.
Да, конечно, он самый настоящий грабитель, и где-то во мраке ночи его уже ищут слуги оскорбленного закона. А оттого, что и бродяга тоже трусил, Билби становилось еще страшнее.
Он пытался сообразить, что ему делать утром. Он отчаянно боялся рассвета. Но как тут собраться с мыслями, когда бродяга без конца ворчит и жалуется. Непременно нужно от него сбежать, но Билби так устал, так перепугался, где уж тут думать о побеге! Да и, кроме того, не оставлять же этому бродяге все свои деньги! И потом, ведь там, подальше, уже не слышно будет голоса бродяги; там простирается тьма, в которой сегодня уж наверно его подстерегают неведомые чудовища.
А может быть, искать защиты у закона? Признаться во всем? Говорят, бывает так: человек приходит и говорит: хочу дать показания…
Ночь была лунная, но страхи не исчезали. По небу то и дело, заслоняя луну, невероятно медленно ползли маленькие рваные черные облачка. Таких черных облаков Билби в жизни своей не видал. Они были точно гробовые покровы, подбитые белоснежным мехом, и тянулись нескончаемой вереницей. И вдруг одно из них медленно, страшно разинуло рот…
Иногда бродяга во сне неловко поворачивался и будил его; и тогда из темноты снова слышался голос: бродяга все жаловался на свою несчастную участь, уверял, что непременно умрет от водобоязни, и ругательски ругал всех сторожевых псов на свете.
— Я знаю, бешенства мне не миновать, — ныл он. — У меня всегда была склонность к водобоязни, всегда воду не выносил. А уж теперь мне крышка.
— Подумать только, держать такого зверя! И натравливать его на людей! А еще говорят, все люди — братья. Где же справедливость, где человечность? Натравливать этакого зверя на ближнего своего! Да еще зверь-то ядовитый, — как укусит, так помрешь. И смерть какая мучительная! Где же здравый смысл, где братские чувства?!
— Как он цапнул меня, как штаны прокусил, зубы острые… Ф-фу!
— Нужно такой закон сделать, чтоб не держать собак. В городах от них одно неудобство, а в деревнях он и просто опасны. Нет, нельзя их держать ни в городе, ни в деревне… или уж сперва дайте каждому человеку есть досыта три раза в день. Тогда и держи собаку, коли охота… Да только собака чтоб была здоровая, не бешеная…
— …А, чтоб тебе… если б только я не замешкался там, у курятника…
— …Мне бы надо было пнуть ее ногой…
— …Всякий человек обязан бить собаку. Как увидел собаку — вдарь ее! Ненавидеть собак — это правильно, это уж в крови. Коли они были бы звери разумные, правильно понимали бы свое место в жизни, ни одна ни в жизнь бы не посмела укусить человека.
— …А коли укусила — пристрелить ее, и весь разговор.
— …Ну уж теперь пусть только мне подвернется случай трахнуть собаку камнем — зевать не стану! Раньше-то я с ними больно церемонился…
Под утро Билби заснул беспокойным сном и проснулся оттого, что его, громко всхрапывая, с любопытством обнюхивали три бойких жеребенка. Он сел, жмурясь от ослепительного солнца, и увидел бродягу — невыразимо грязный, он спал, скорчившись, с широко раскрытым ртом, и на лице у него застыло выражение скорби и отчаяния.

В то же утро Билби ухитрился улизнуть — это произошло, когда бродяга изображал эпилептический припадок.
— Я бы не прочь устроить нынче припадок, — заявил он. — Нынче у меня бы неплохо получилось. Надо же, чтобы человеку хоть малость посочувствовали. После той проклятой собаки. Вот я скоро взбешусь, так и безо всякого мыла пойдет изо рта пена.
Они высмотрели маленький домик, перед которым хлопотал вокруг розовых кустов добродушного вида старичок в широкополой соломенной шляпе, в тонкой альпаговой куртке и в очках. Тогда они отошли в сторонку, чтобы подготовиться. Бродяга передал Билби один за другим различные компрометирующие предметы, которые могут смутить милосердных самаритян, чьи любопытные руки коснутся мнимого больного. Тут были: обмылок, от которого бродяга уже откусил краешек на свои первейшие нужды, деньги (девять пенсов), колода карт, которыми они недавно играли, два-три ключа, куски проволоки, широкий ассортимент бечевок, три банки из-под консервов, большой кусок хлеба, огарок дрянной стеариновой свечки, коробка серных спичек, стоптанные шлепанцы, пара перчаток, складной нож и какие-то серые тряпки. Все это едко пахло бродягой.
— Не вздумай удрать с моим имуществом, — предостерег бродяга, — а то, клянусь богом… — И он полоснул себя пальцем по горлу.
(Дают же люди показания в суде!)
Отойдя на безопасное расстояние, Билби наблюдал за началом «припадка» и решил, что это отвратительное зрелище. Он увидел, как старичок поспешно подошел к забору и постоял с минуту, глядя поверх зеленой калитки на страдания бродяги с выражением глубокого, хотя и сдержанного сочувствия. Потом его, видно, осенила какая-то мысль, и он метнулся меж розовых кустов к домику и тотчас вернулся, неся большую лейку и громадный садовый опрыскиватель. Все еще стоя за калиткой и не пытаясь подойти ближе к страдальцу, он аккуратно и уверенно наполнил опрыскиватель…
Билби охотно поглядел бы, что будет дальше, но он понимал, что другой такой случай может и не подвернуться. Еще секунда — и будет поздно. Билби тихонько слез с перекладины, на которой сидел, и затрусил вдоль живой изгороди, точно спугнутая куропатка.
Он приостановился всего лишь на мгновение, когда со стороны домика донесся странный пронзительный вопль. А потом вновь подчинился своему неодолимому стремлению удрать.
Он отбежит на две-три мили от этого места, разыщет ближайший полицейский участок и отдаст себя в руки властей. (Слышны громкие голоса. Что это, бродяга убивает добродушного старичка в соломенной шляпе или добродушный старичок в соломенной шляпе — бродягу? Выяснять нет времени. Вперед, вперед!) В кармане гремели жестянки. Билби вытащил одну, постоял над ней в нерешительности, потом зашвырнул ее подальше, а за ней и две остальные…
Полицейский участок нашелся на дороге между Сампортом и Крейминстером. Это был маленький, тихий деревенский участок, самый обыкновенный домик, залитый солнцем; на нем красовалась синяя с белым вывеска и доска объявлений, увешанная запоздалыми приказами о запрещении воровать яйца фазанов. И еще одна бумага…
Вверху стояло одно слово: РАЗЫСКИВАЕТСЯ, дальше написано что-то помельче, а потом выведено опять очень крупно: ПЯТЬ ФУНТОВ ВОЗНАГРАЖДЕНИЯ — и, наконец, АРТУР БИЛБИ.
Он застыл на месте. Вот как быстро, как ужасающе быстро действует закон! Они уже узнали, что он залез в чужой дом, знали, что он заодно с бродягой бессовестно обокрал мертвеца. Сыщики уже идут по его следу. Совесть так уверенно говорила ему об этом, что его не разуверило даже не очень ясно составленное обещание награды, следовавшее за описанием его внешности. А между тем вознаграждение было обещано «всякому, кто вернет его леди Лэкстон, Шонтс, близ Челсама. Расходы будут возмещены».
Пока Билби читал этот страшный документ, дверь участка открылась и оттуда вышел очень рослый молодой и краснощекий полицейский и остановился на пороге, оглядывая все вокруг с дружелюбно самодовольным видом. У него были наивные, счастливые голубые глаза; ведь до сих пор ему больше приходилось трудиться по части поддержания порядка, нежели бороться с преступниками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28