HarryFan
«Герберт Уэллс. Собрание сочинений в 15 томах. Том 9»: Правда; Москва; 1964
Оригинал: Herbert Wells, “Bealby: A Holiday”, 1915
Перевод: Р. Померанцева, Э. Кабалевская
Герберт Уэллс
БИЛБИ
1. Юный Билби поступает в Шонтс
Кошка родится от кошки, собака — от собаки, а вот дворецкий и горничная не производят себе подобных. У них иные дела.
Замену им надо искать среди других представителей человеческого рода, главным образом под кровом многосемейных садовников (старших, а не младших), лесников, кучеров, но отнюдь не привратников: те слишком обременены годами и обитают в сущих конурах. Так случилось, что на господскую службу поступил юный Билби, пасынок мистера Дарлинга, садовника в замке Шонтс.
Кому не известен славный Шонтс! Его фасад! Две башни! Огромный мраморный бассейн! Террасы, по которым гуляют павлины, а внизу озеро с черными и белыми лебедями! Огромный парк с аллеей! Вид на реку, бегущую среди голубых далей! А полотна Веласкеса — правда, они сейчас в Америке, — а Рубенс из здешней коллекции, тот, что теперь в Национальной галерее! А собрание фарфора! А сама история замка!.. Он был оплотом старой веры, и в нем сохранились разные потайные ходы и клетушки, где когда-то прятали иезуитов. И кому, наконец, не известно, что маркизу пришлось отдать Шонтс в многолетнюю ренту Лэкстонам, этим, знаете, «Молочная смесь „Расти большой“ и патентованные соски»! Любой мальчик позавидовал бы возможности поступить на службу в столь прославленный замок, и лишь каким-то душевным уродством можно было объяснить то, что Билби стал на дыбы. И все же Билби взбунтовался. Он объявил, что не желает быть слугой, что не будет пай-мальчиком, не пойдет в Шонтс и не станет усердно трудиться на поприще, уготованном ему богом. Как бы не так!
Все это он выпалил матери, когда та пекла пирог с рубленым мясом в светлой кухоньке их садовничьего домика. Он вошел взъерошенный и растрепанный; лицо грязное, разгоряченное, руки в карманах, что ему строго-настрого запрещалось.
— Мама, — объявил он, — я все равно не пойду в поместье прислуживать лакеям, до хрипоты просите — не пойду. Так и знайте!
Он выпалил все это единым духом и потом долго не мог отдышаться.
Матушка его была сухощавая, решительная женщина. Она перестала катать тесто и дослушала его до конца, а затем взмахнула в воздухе скалкой и застыла перед ним, опершись на свое оружие и слегка наклонив голову набок.
— Ты сделаешь все, что велит отец, — проговорила она.
— А он мне не отец, — возразил юный Билби.
Мать только кивнула, это значило, что решение ее твердо.
— Все равно не пойду! — крикнул юный Билби и, чувствуя, что он не в силах продолжать этот разговор, двинулся к входной двери с намерением ею хлопнуть.
— А я говорю — пойдешь! — сказала мать.
— Посмотрим! — ответил юный Билби и поспешил хлопнуть дверью, так как снаружи донеслись шаги.
Чуть погодя с залитой солнцем улицы вошел мистер Дарлинг. Это был рослый мужчина с волевым ртом, тщательно выбритым подбородком и какими-то бурыми бакенбардами; на его одежде было великое множество карманов; в руке — большой анемичный огурец.
— Я сказал ему, Полли, — объявил он.
— Ну и что он? — спросила жена.
— А ничего, — ответил мистер Дарлинг.
— Он говорит, что не пойдет, — заметила миссис Дарлинг.
Мистер Дарлинг с минуту задумчиво глядел на нее, а потом сказал:
— Что за упрямый парень! Велено — так пойдет.

Но юный Билби с прежним упорством воевал против неизбежного.
— Не буду я слугой, — говорил он. — И не заставите вы меня!
— Надо же тебе кем-то быть, — говорил мистер Дарлинг.
— Каждый человек должен быть кем-нибудь, — добавляла миссис Дарлинг.
— Так я буду кем-нибудь еще, — отвечал юный Билби.
— Ты что, вздумал стать джентльменом? — осведомился мистер Дарлинг.
— А хоть бы и так! — бросил юный Билби.
— По одежке протягивай ножки, — сказал мистер Дарлинг.
Юный Билби набрался духу и сказал:
— А может, я хочу стать машинистом.
— И будешь ходить весь замасленный, — отозвалась его мать. — Погибнешь в каком-нибудь крушении. Да еще штрафы вечно плати. Ну что тут хорошего!
— Или в солдаты пойду.
— Что? В солдаты? Ну нет! — решительно вскричал мистер Дарлинг.
— Так в матросы.
— Да тебя будет там каждый божий день выворачивать наизнанку, — возмутилась миссис Дарлинг.
— К тому же, — сказал мистер Дарлинг, — я уже уговорился, что первого числа будущего месяца ты явишься в имение. И сундучок твой уже сложен.
Кровь прилила к лицу юного Билби.
— Не пойду, — проговорил он еле слышно.
— Пойдешь, — сказал мистер Дарлинг, — а не пойдешь — за шиворот тебя притащу.

Сердце юного Билби пылало, как раскаленный уголь, когда он — один-одинешенек — шел по влажному от росы парку к прославленному дому, куда следом должны были доставить его пожитки.
Весь мир казался ему сплошным свинством.
Еще он объявил — очевидно, косуле и двум ланям:
— Думаете, я сдамся? Не на таковского напали! Так и знайте!
Я не пытаюсь оправдывать его предубеждение против полезного и достойного труда слуг. И все-таки труд этот был ему не по сердцу. Возможно, в воздухе Хайбэри, где он жил последние восемь лет, было что-то такое, что породило в его уме столь демократические идеи. Ведь Хайбэри — одно из тех новых поселений, где, по-видимому, совсем забыли о существовании поместий. А быть может, причина таилась в характере самого Билби…
Наверно, он стал бы возражать против любой работы. До сих пор он был на редкость свободным мальчиком и умел наслаждаться своей свободой. Чего ради ему от нее отказываться? Занятия в маленькой сельской школе, где учились вместе и девочки и мальчики, легко давались этому городскому мальчугану, и все полтора года он был здесь первым учеником. Так почему ему и дальше не быть первым учеником?
А вместо этого, уступив угрозам, он бредет сейчас через залитый солнцем уголок парка в косых лучах утреннего света, которые частенько выманивали его на целый день в лес. Ему надо идти до угла прачечной, где он не раз играл в крикет с сыновьями кучера (тех уже проглотила трудовая жизнь), и дальше, вдоль прачечной до конца кухни — и там, где ступеньки ведут вниз, в подвал, сказать «прости» солнечному свету; своему детству и отрочеству, своей свободе. Ему предстоит спуститься вниз, пройти по каменному коридору до буфетной и здесь спросить мистера Мергелсона. Он остановился на верхней ступеньке и взглянул в синее небо, по которому медленно плыл ястреб. Он провожал птицу глазами до тех пор, пока она не скрылась за ветвями кипариса; но он вовсе и не думал про ястреба, даже не замечал его: он подавлял в себе последний бурный порыв своей вольнолюбивой натуры. «А не наплевать ли на все это? — спрашивал он сам себя. — Ведь и сейчас еще можно сбежать».
Послушайся он этого искушения, все сложилось бы куда лучше для него самого, для мистера Мергелсона и для замка Шонтс. Но на душе Билби была тяжесть, и вдобавок он не успел позавтракать. Денег у него никогда не водилось, а на пустой желудок далеко не сбежишь. Податься ему было некуда. И он спустился в подвал.
Коридор был длинный и холодный, а в конце его — дверь, открывавшаяся в обе стороны. Билби знал: ему в эту дверь, потом налево, мимо кладовой и дальше, до буфетной. Дверь кладовой была распахнута, там сидели за завтраком служанки. Проходя мимо, он состроил гримасу — не с тем, чтобы их обидеть, а так, для потехи: ведь надо же парню что-то делать со своей рожей! Затем он вошел в буфетную и предстал пред очи мистера Мергелсона.
Мистер Мергелсон, как всегда всклокоченный, в одном жилете, вкушал свой утренний чай, перебирая в памяти мрачные воспоминания вчерашнего вечера. Он был тучный, носатый, с толстой нижней губой и густыми бакенбардами; говорил скрипучим голосом, точно какой-нибудь раскормленный попугай. Он вынул из жилетного кармана золотые часы и взглянул на них.
— Велено прийти в семь, а сейчас десять минут восьмого, молодой человек, — проговорил он.
Юный Билби пробормотал что-то невразумительное.
— Подожди здесь, — сказал мистер Мергелсон, — а я, как будет время, объясню тебе твою службу. — И он с нарочитой медлительностью принялся смаковать свой чай.

За столом, кроме мистера Мергелсона, сидели еще три джентльмена, одетые по-домашнему. Они принялись внимательно разглядывать юного Билби, и младший из них, рыжеволосый, нахального вида парень, в жилете и зеленом фартуке, вздумал скривить ему рожу с явным желанием передразнить мрачность новичка.
Ярость Билби, на время подавленная страхом перед мистером Мергелсоном, вскипела с новой силой. Он весь побагровел; глаза наполнились слезами, а в голове опять завертелась мысль о бегстве. Нет, он этого не вытерпит. Он круто повернулся и направился к двери.
— Ты куда?! — закричал мистер Мергелсон.
— Испугался, — заметил второй лакей.
— Стой! — заорал первый лакей и уже на пороге схватил мальчика за плечо.
— Пустите! — вопил, отбиваясь, новичок. — Не пойду я в холуи. Не пойду, и все.
— Молчать! — взревел мистер Мергелсон, потрясая чайной ложкой. — Тащите его сюда, к столу. Что ты сказал про холуев?
Билби разрыдался, но его все-таки привели и поставили в конце стола.
— Что вы такое сказали о холуях, позвольте узнать? — осведомился мистер Мергелсон.
Мальчик сопел и молчал.
— Если я верно вас понял, молодой человек, вы не хотите служить в холуях?
— Не хочу, — отвечал юный Билби.
— Томас, — сказал мистер Мергелсон, — стукни его по башке, да покрепче.
Дальнейшие события развивались с непередаваемой быстротой.
— Ах, так ты кусаться!.. — вскричал Томас.
— Кусаться?!. А ну наподдай ему! Стукни его еще разок! — распоряжался мистер Мергелсон.
— А теперь стойте здесь, молодой человек, и ждите, пока мне будет досуг вами дальше заняться, — сказал мистер Мергелсон и с нарочитой медлительностью принялся допивать чай.
Второй лакей задумчиво потер голень и сказал:
— Если мне еще придется его лупить, так пусть он сперва переобуется в комнатные туфли.
— Отведите мальчишку в его комнату, — сказал мистер Мергелсон, вставая из-за стола. — Приглядите, чтоб он смыл с лица грязь и слезы под рукомойником в конце коридора, и пусть наденет тапочки. А потом покажите ему, как накрывать на стол в комнате дворецкого.

Билби познакомили с его обязанностями, и он сразу решил, что они слишком многочисленны, разнообразны, скучны, и запомнить их невозможно; да он и не старался их толком запомнить, ибо хотел делать все похуже и считал, что для начала лучше всего проявить забывчивость. Билби начал с первой ступеньки служебной лестницы; он должен был прислуживать старшим слугам, и ему закрыт был доступ за обитую зеленым сукном дверь наверх. Он обитал в каморке под лестницей; потолок в ней был скошенный, а освещало ее окно, которое не открывалось и выходило в нижний коридор. Он выслушивал приказы и в душе кипел, но до вечера виду не подавал: страх перед тяжелыми ручищами четверых старших слуг и слишком быстрым возвращением в садовничий домик пересиливал желание доказать свою непригодность к этой работе. И вот он для пробы разбил две тарелки, за что получил подзатыльник от самого мистера Мергелсона. Мистер Мергелсон ударял отрывисто, не слабее, чем Томас, но на другой манер. Рука у Мергелсона была большая и жирная, и он брал стремительностью; у Томаса она была мозолистая и неторопливая. Затем юный Билби всыпал соль в чайник, в котором экономка заваривала для всех чай. Но оказалось, что прежде чем бросить заварку, она ополаскивает чайник кипятком. Он лишь понапрасну истратил соль; надо было бросить ее в большой чайник.
В другой раз он уж не ошибется.
За весь бесконечный первый день службы с Билби никто не разговаривал; ему знай приказывали да поручали все новую и новую работу. За обедом в людской он строил гримасы, передразнивая мистера Мергелсона; одна из судомоек не выдержала и фыркнула, но это был единственный знак внимания, которого добился мальчик.
Когда пришло время ложиться спать («А ну, убирайся, — сказал ему Томас. — Иди и дрыхни, сопливый скандалист. Ты уж нам за день надоел!»), юный Билби еще долго сидел на краю постели, размышляя, что лучше: поджечь дом или же отравить их всех. Вот если бы у него был яд! Какой-нибудь такой, какой употребляли в средневековье, — чтоб человек не сразу помирал, а сперва бы помучился. Он достал купленную за пенни записную книжечку в блестящем черном переплете, с голубым обрезом. На одной странице он написал: «Мергелсон», — а ниже поставил три черных креста. Затем он открыл счет для Томаса, который, конечно, будет его главным должником. Билби не склонен был легко прощать обиды. В сельской школе слишком старались воспитать из него доброго прихожанина, чтобы печься о доброте его души. Под именем Томаса крестов было без числа.
Пока Билби вел под лестницей свои зловещие записи, леди Лэкстон (а Лэкстон, да будет вам известно, внес в партийную кассу двадцать тысяч фунтов за баронетство, не говоря уж о безделице, в которую обошлось ему приобретение контроля над производством смеси «Расти большой»), — так вот, леди Лэкстон двумя этажами выше всклокоченного мальчишки размышляла о предстоящем ей субботнем приеме. То был ответственный прием. Ожидался сам лорд-канцлер. До сих пор ей не случалось принимать в Шонтсе даже министра. А теперь ее гостем будет лорд-канцлер, и она невольно связывала этот визит со своей заветной мечтой увидеть владельца Шонтса в алом вице-губернаторском мундире. Он так пошел бы Питеру! Ожидался лорд-канцлер, и вот, чтобы достойно встретить и принять его, приглашены были: лорд Джон Дубинли и мистер Полском, графиня Казармская и романистка миссис Рэмпаунд Пилби с супругом, мистером Рэмпаундом Пилби, философ профессор Дуболоум, а также четыре менее важные (хотя и вполне приличные) особы, коим надлежало создавать в гостиной необходимую толчею. По крайней мере таков был ее план, и ей в голову не приходило опасаться какого-нибудь подвоха со стороны ее двоюродного брата, капитана Дугласа.
Приезд в Шонтс всех этих именитых гостей наполнял леди Лэкстон приятным сознанием ее растущих светских успехов, и в то же время, по совести говоря, она робела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28