Привезли из магазин Водолей ру
Если бы вы только позволили себе… позволили себе быть откровенным…
– Ну, хорошо, – сказал Мелвил и умолк. Она жадно вслушивалась. Наступило напряженное молчание.
– Различие есть, – признал он и, не дождавшись поддержки, продолжал:
– Как бы это выразить? Я думаю, в некотором смысле это различие облегчает ей дело. Он наделен… я знаю, это звучит пошло, но ведь он не ссылается на это в свою защиту – он наделен определенным темпераментом, в силу которого его иногда, может быть, влечет к ней сильнее, чем к вам.
– Да, я знаю, но почему?
– Ну, понимаете…
– Говорите.
– Вы строги. Вы сдержанны. Для такого человека, как Чаттерис, жизнь… жизнь – это суровая школа. В нем есть что-то такое – что-то, пожалуй, завидное, чего нет в большинстве из нас, – но мне кажется, что из-за этого временами жизнь дается ему труднее, чем нам, остальным. Жизнь для него – это самоограничение, это следование определенным правилам. Он прекрасно сознает свой долг. А вы… Не придавайте слишком большого значения моим словам, мисс Глендауэр, я могу ошибаться.
– Продолжайте, – сказала она. – Продолжайте.
– Вы слишком напоминаете… генерального представителя этого долга.
– Ну, конечно! А что же еще…
– Я говорил с ним в Лондоне, и тогда я думал, что он во всем не прав. Но с тех пор мне много чего приходило в голову – в том числе даже и то, что, возможно, не правы вы. В некоторых мелочах.
– Да не старайтесь вы после всего этого щадить мое самолюбие! – воскликнула она. – Говорите!
– Видите ли, для вас все четко и определенно. Вы ясно дали ему понять, кем он должен, по вашему мнению, стать и что должен делать. Вы как будто построили дом, в котором он должен жить. Для него уйти к ней – то же самое, что выйти из этого дома – из прекрасного, достойного дома, я этого не отрицаю, – в нечто большее, в нечто рискованное и непредсказуемое. Она… она как сама природа. Она так же свободна от всех законов и обязательств, как закат солнца, так же раскованна и бесцеремонна, как ветер. Если можно так сказать, она не понимает, как можно любить и уважать человека, когда он делает то-то, и не одобрять его, когда он делает то-то, – она принимает его таким, каков он есть. Она как чистое небо, как подводная чаща водорослей, как полет птиц, как пенная волна. Вот что она такое, по-моему, для него – сама Природа. А вы – вы как…
Он в смущении замолчал.
– Продолжайте, – настаивала она. – Мне нужно это понять.
– Вы – как величественное здание… Я с ним не согласен, – продолжал Мелвил. – Я домашняя кошка, и стоит мне оказаться на улице, как я тут же начну царапаться в дверь и проситься в дом. Я не рвусь наружу. Мысль об этом меня пугает. Но он не такой.
– Да, – сказала она, – он не такой.
Мелвилу показалось, что его интерпретация убедила ее. Некоторое время она стояла в задумчивости. Но понемногу он начал понимать, что это можно истолковать и иначе.
– Конечно, – сказала она, задумчиво глядя на него. – Да. Да, так может показаться. Так это может выглядеть. Но на самом деле… Существует не только видимость, не только впечатление. В конце концов, здесь есть аналогия. Приятно время от времени выйти из дома на воздух, но большинство из нас, почти все мы должны жить в домах.
– Безусловно, – согласился Мелвил.
– Не может же он… Что будет он с ней делать? Как может он с ней жить? Что может быть у них общего?
– Здесь речь идет о влечении, – сказал Мелвил, – а не о продуманных планах.
– Рано или поздно, – сказала она, – он вернется – если я разрешу ему вернуться. Даже если сейчас он все испортит, даже если проиграет свои выборы, так что придется начинать сначала, с нуля и с куда меньшими шансами на успех, даже если потом будет терзаться…
Она всхлипнула.
– Мисс Глендауэр, – сказал внезапно Мелвил, – мне кажется, вы не совсем понимаете.
– Что я не понимаю?
– Вы считаете, что он не может жениться на этой… на этом существе, появившемся среди нас?
– Как может он это сделать?
– Да, не может. Вы считаете, что воображение увело его от вас и заставило гнаться за несбыточным. Что он необдуманно, бессмысленно и без всякой пользы губит себя, совершает колоссальную глупость и что теперь нужно просто снова поставить все на свои места.
Он замолчал. Она ничего не ответила, но продолжала внимательно слушать.
– Вы не понимаете одного, – продолжал он. – И кажется, никто этого не понимает. Ведь она пришла…
– Из моря.
– Из другого мира. Она пришла и нашептывает нам, что вся наша жизнь призрачна и нереальна, убога и ограниченна, она разрушает своими чарами все иллюзии…
– Так что он…
– Да, и тут она шепчет ему: «Бывают сны лучше!»
Она смотрела на него с нескрываемым недоумением.
– Она намекает на эти неясные лучшие сны, она шепчет, что есть путь…
– Какой же путь?
– Не знаю какой. Но это нечто такое… что подрывает сами основы этой нашей жизни.
– Вы хотите сказать…
– Она русалка, существо, сотканное из грез и желаний, сирена, шепот, соблазн. Она завлечет его своими…
Он умолк.
– Куда? – прошептала она.
– В пучину.
– В пучину?
Наступила долгая пауза. Охваченный бесконечным сочувствием, Мелвил пытался подобрать как можно более туманные выражения, но не мог ничего придумать. Наконец он выпалил:
– Вы прекрасно знаете, что может существовать только один путь из того сна, в который мы все погружены.
– И этот путь?
– Этот путь… – начал Мелвил и не решился продолжать.
– Вы хотите сказать, – сказала она, побледнев, – что этот путь…
Мелвил не нашел в себе сил произнести это слово. Он только посмотрел ей прямо в глаза и едва заметно кивнул.
– Но как?… – спросила она.
– Во всяком случае… – поспешно сказал он, стараясь выразиться как-нибудь помягче, – во всяком случае, если она его заполучит, этот ваш крохотный мирок… Понимаете, ему в него уже не вернуться.
– Не вернуться, – повторила она.
– Не вернуться, – подтвердил Мелвил.
– А вы уверены? – усомнилась она.
– В чем уверен?
– Что это так.
– Что влечение есть влечение, а пучина есть пучина? Да.
– Я никогда не думала… – начала она и остановилась. – Мистер Мелвил, – сказала она через некоторое время, – знаете, я не понимаю. Я думала… Сама не знаю, что я думала. Я думала, с его стороны это обычная тривиальная глупость – так потерять голову. Я согласна – я поняла, что вы хотели сказать, – согласна, что мы по-разному на него действуем. Но это… это ваше предположение, что она может толкнуть его на какой-то решительный и бесповоротный шаг… В конце концов она…
– Она – ничто, – сказал Мелвил. – Она – рука, которая схватила его и не выпускает, она всего лишь символ чего-то неведомого.
– Неведомого? Чего же?
Мой троюродный брат пожал плечами:
– Того, чего мы не можем найти в этой жизни. Того, что мы постоянно ищем.
– Но что это? – спросила она.
Мелвил не ответил. Она пристально посмотрела на него, потом снова повернулась к окну, за которым ярко светило солнце.
– Вы хотите, чтобы он вернулся? – спросил он.
– Не знаю.
– Вы хотите, чтобы он вернулся?
– Мне кажется, до сих пор он мне не был так нужен.
– А теперь?
– Да… Но… если он не вернется?
– Ради работы, – сказал Мелвил, – он не вернется.
– Я знаю.
– И ради собственного самоуважения и всего прочего в этом роде тоже не вернется.
– Да.
– Ведь все это, знаете, тоже сны, только не такие увлекательные. Тот дворец, который вы для него приготовили, – тоже сон. Но…
– Да?
– Он мог бы вернуться… – начал Мелвил, но, взглянув на нее, умолк. Потом он говорил мне, что у него было смутное намерение расшевелить ее, пробудить, вызвать у нее некую вспышку романтической силы, прилив страсти, которая только еще и могла бы вернуть Чанериса. Но в этот момент его как громом ударило – он понял, какая это была нелепая фантазия. Она стояла перед ним – незыблемо верная себе, умная, доброжелательная, но ограниченная, ненастоящая и бессильная. Ее поза, ее лицо говорили лишь об одном – что она от всей души протестует против всего, что с ней произошло, что она сознательно и решительно против этого, что она не намерена с этим смириться.
И тут, к его изумлению, в ней произошла какая-то перемена. Подняв голову, она вдруг протянула к нему обе руки, и в глазах ее появилось что-то такое, чего он никогда раньше не видел.
Он машинально взял ее за руки, и несколько секунд они стояли так, глядя друг другу в глаза с каким-то новым пониманием.
– Скажите ему, – произнесла она с изумившей его прямотой, – чтобы он вернулся. Нет ничего другого, кроме меня. Скажите ему, чтобы он вернулся!
– И…
– Скажите ему это.
– Что вы его прощаете?
– Нет! Скажите ему, что я хочу его. Если он не вернется ради этого, он не вернется вообще.
Если он не вернется ради этого… – она на мгновение умолкла, – я его не хочу. Нет! Я его не хочу. Он не мой и может идти куда угодно.
Мелвил почувствовал, что ее руки, до сих пор бессильно лежавшие в его ладонях, крепко их сжали и отпустили.
– Очень любезно с вашей стороны, что вы взялись нам помочь, – сказала она, когда он повернулся к двери.
Он взглянул на нее.
– Это очень любезно с вашей стороны, – повторила она и тут же воскликнула:
– Скажите ему, что хотите, лишь бы он вернулся ко мне!.. Хотя нет. Скажите ему то, что я сказала.
Он увидел, что она хочет что-то еще добавить, и остановился.
– Знаете, мистер Мелвил, для меня все это как будто новая книга, которая только что передо мной открылась. Вы уверены…
– Уверен?
– Уверены в том, что вы говорили? В том, что она для него значит… Что если так будет продолжаться дальше, то он…
Она не договорила.
Мелвил кивнул.
– То это означает… – начала она и снова умолкла.
– Не приключение, не случайность, а уход от всего, что может предложить эта жизнь.
– Вы хотите сказать… – настаивала она.
– Это смерть, – произнес Мелвил решительно, и оба на мгновение умолкли. Она вздрогнула, но не отвела глаз. Потом она заговорила снова:
– Мистер Мелвил, скажите ему, чтобы он вернулся ко мне.
– И…
– Скажите ему, чтобы вернулся ко мне, а если… – и в голосе ее неожиданно прозвучало страстное чувство. – А если я не могу его удержать, пусть идет своей дорогой.
– Но… – начал Мелвил.
– Знаю! – вскричала она решительно. – Знаю. Но если он мой, он вернется ко мне, а если нет… Пусть видит свои сны.
Руки ее сжались в кулаки. По ее лицу он видел, что больше она ничего не скажет. Он снова направился к лестнице и, оглянувшись на нее еще раз, начал спускаться.
Дойдя до нижней площадки, он поднял глаза и увидел, что она все еще стоит там, залитая светом.
Ему захотелось как-то дать ей понять, что он на ее стороне, но, не придумав ничего более подходящего, он сказал только:
– Я сделаю все, что смогу. И после неловкой паузы он, едва не споткнувшись, скрылся у нее из вида.
IV
Все правила и приличия требовали, чтобы после этого разговора Мелвил сразу же отправился к Чаттерису. Однако ход событий в этом мире иногда свидетельствует об огорчительном пренебрежении ко всем правилам и приличиям. В тот день Мелвилу суждено было выслушать по очереди самые разные точки зрения – которые по большей части оказались ему совершенно не по душе. В холле он обнаружил миссис Бантинг в обществе некоей шляпки с веселенькой отделкой – видно было, что его поджидают и намерены перехватить.
Когда он, погруженный в глубокое раздумье, спустился к ним, под шляпкой с веселенькой отделкой обнаружилась решительная дама в просторном пыльнике и не слишком модных, но удобных туфлях. Из слов миссис Бантинг выяснилось, что эта незнакомка – леди Пойнтинг-Маллоу, одна из теток Чаттериса. Смерив Мелвила взглядом с ног до головы, дама осведомилась о состоянии Эделин и, выслушав без возражений разнообразные высказывания миссис Бантинг, предложила ему проводить ее до отеля. Он был слишком озабочен своим разговором с Эделин, чтобы воспротивиться.
– Я хожу пешком, – сказала она. – И мы пойдем нижней дорогой.
Он послушно двинулся в путь.
Как только за ними закрылась дверь дома Бантингов, она заметила, что всегда лучше иметь дело с мужчиной, а потом некоторое время молчала.
По-моему, в тот момент Мелвил вряд ли ясно отдавал себе отчет в том, что идет не один. Однако вскоре в его размышления вторгся чей-то голос. Он вздрогнул и очнулся.
– Прошу прощения, – сказал он.
– Эта Бантинг круглая дура, – повторила леди Пойнтинг-Маллоу.
Последовала короткая пауза.
– Мы с ней старые друзья, – сказал Мелвил.
– Возможно, – отозвалась леди Пойнтинг-Маллоу.
Мелвил на мгновение ощутил некоторую неловкость. Он отшвырнул ногой апельсиновую кожуру, валявшуюся на дороге.
– Я хочу докопаться до сути дела, – сказала леди Пойнтинг-Маллоу. – Кто эта другая женщина?
– Какая другая женщина?
– Tertium quid, – ответила леди Пойнтинг-Маллоу с некоторой непоследовательностью, которая, впрочем, не помешала ему уловить смысл сказанного. (Нечто третье).
– То есть русалка? – переспросил Мелвил.
– Чем она их не устраивает?
– У нее хвост.
– С плавником, все, как положено?
– Вполне.
– Вы точно знаете?
– Безусловно.
– Откуда вы знаете?
– Знаю, – повторил Мелвил с необычным для себя раздражением. Леди задумалась.
– Ну, бывают вещи и похуже, чем рыбий хвост, – сказала она наконец.
Мелвил не счел нужным ответить.
– Хм, – произнесла леди Пойнтинг-Маллоу, по-видимому, в качестве комментария к его молчанию, и некоторое время они шли молча.
– Эта девица Глендауэр тоже дура, – сказала она после паузы.
Мой троюродный брат открыл было рот, чтобы что-то сказать, но потом снова закрыл. Что можно ответить леди, которая так выражается? Но если он и не ответил, то его рассеянность, по крайней мере, как рукой сняло. Теперь он остро чувствовал, что рядом с ним идет весьма решительная дама.
– У нее есть средства? – спросила она вдруг.
– У мисс Глендауэр?
– Нет. Про нее-то я все знаю. У той, другой.
– У русалки?
– Да, у русалки. Почему бы и нет?
– О, у нее… Весьма значительные средства. Галеоны, финикийские корабли, полные сокровищ, затонувшие фрегаты, подводные рифы…
– Ну, с этим, значит, все в порядке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
– Ну, хорошо, – сказал Мелвил и умолк. Она жадно вслушивалась. Наступило напряженное молчание.
– Различие есть, – признал он и, не дождавшись поддержки, продолжал:
– Как бы это выразить? Я думаю, в некотором смысле это различие облегчает ей дело. Он наделен… я знаю, это звучит пошло, но ведь он не ссылается на это в свою защиту – он наделен определенным темпераментом, в силу которого его иногда, может быть, влечет к ней сильнее, чем к вам.
– Да, я знаю, но почему?
– Ну, понимаете…
– Говорите.
– Вы строги. Вы сдержанны. Для такого человека, как Чаттерис, жизнь… жизнь – это суровая школа. В нем есть что-то такое – что-то, пожалуй, завидное, чего нет в большинстве из нас, – но мне кажется, что из-за этого временами жизнь дается ему труднее, чем нам, остальным. Жизнь для него – это самоограничение, это следование определенным правилам. Он прекрасно сознает свой долг. А вы… Не придавайте слишком большого значения моим словам, мисс Глендауэр, я могу ошибаться.
– Продолжайте, – сказала она. – Продолжайте.
– Вы слишком напоминаете… генерального представителя этого долга.
– Ну, конечно! А что же еще…
– Я говорил с ним в Лондоне, и тогда я думал, что он во всем не прав. Но с тех пор мне много чего приходило в голову – в том числе даже и то, что, возможно, не правы вы. В некоторых мелочах.
– Да не старайтесь вы после всего этого щадить мое самолюбие! – воскликнула она. – Говорите!
– Видите ли, для вас все четко и определенно. Вы ясно дали ему понять, кем он должен, по вашему мнению, стать и что должен делать. Вы как будто построили дом, в котором он должен жить. Для него уйти к ней – то же самое, что выйти из этого дома – из прекрасного, достойного дома, я этого не отрицаю, – в нечто большее, в нечто рискованное и непредсказуемое. Она… она как сама природа. Она так же свободна от всех законов и обязательств, как закат солнца, так же раскованна и бесцеремонна, как ветер. Если можно так сказать, она не понимает, как можно любить и уважать человека, когда он делает то-то, и не одобрять его, когда он делает то-то, – она принимает его таким, каков он есть. Она как чистое небо, как подводная чаща водорослей, как полет птиц, как пенная волна. Вот что она такое, по-моему, для него – сама Природа. А вы – вы как…
Он в смущении замолчал.
– Продолжайте, – настаивала она. – Мне нужно это понять.
– Вы – как величественное здание… Я с ним не согласен, – продолжал Мелвил. – Я домашняя кошка, и стоит мне оказаться на улице, как я тут же начну царапаться в дверь и проситься в дом. Я не рвусь наружу. Мысль об этом меня пугает. Но он не такой.
– Да, – сказала она, – он не такой.
Мелвилу показалось, что его интерпретация убедила ее. Некоторое время она стояла в задумчивости. Но понемногу он начал понимать, что это можно истолковать и иначе.
– Конечно, – сказала она, задумчиво глядя на него. – Да. Да, так может показаться. Так это может выглядеть. Но на самом деле… Существует не только видимость, не только впечатление. В конце концов, здесь есть аналогия. Приятно время от времени выйти из дома на воздух, но большинство из нас, почти все мы должны жить в домах.
– Безусловно, – согласился Мелвил.
– Не может же он… Что будет он с ней делать? Как может он с ней жить? Что может быть у них общего?
– Здесь речь идет о влечении, – сказал Мелвил, – а не о продуманных планах.
– Рано или поздно, – сказала она, – он вернется – если я разрешу ему вернуться. Даже если сейчас он все испортит, даже если проиграет свои выборы, так что придется начинать сначала, с нуля и с куда меньшими шансами на успех, даже если потом будет терзаться…
Она всхлипнула.
– Мисс Глендауэр, – сказал внезапно Мелвил, – мне кажется, вы не совсем понимаете.
– Что я не понимаю?
– Вы считаете, что он не может жениться на этой… на этом существе, появившемся среди нас?
– Как может он это сделать?
– Да, не может. Вы считаете, что воображение увело его от вас и заставило гнаться за несбыточным. Что он необдуманно, бессмысленно и без всякой пользы губит себя, совершает колоссальную глупость и что теперь нужно просто снова поставить все на свои места.
Он замолчал. Она ничего не ответила, но продолжала внимательно слушать.
– Вы не понимаете одного, – продолжал он. – И кажется, никто этого не понимает. Ведь она пришла…
– Из моря.
– Из другого мира. Она пришла и нашептывает нам, что вся наша жизнь призрачна и нереальна, убога и ограниченна, она разрушает своими чарами все иллюзии…
– Так что он…
– Да, и тут она шепчет ему: «Бывают сны лучше!»
Она смотрела на него с нескрываемым недоумением.
– Она намекает на эти неясные лучшие сны, она шепчет, что есть путь…
– Какой же путь?
– Не знаю какой. Но это нечто такое… что подрывает сами основы этой нашей жизни.
– Вы хотите сказать…
– Она русалка, существо, сотканное из грез и желаний, сирена, шепот, соблазн. Она завлечет его своими…
Он умолк.
– Куда? – прошептала она.
– В пучину.
– В пучину?
Наступила долгая пауза. Охваченный бесконечным сочувствием, Мелвил пытался подобрать как можно более туманные выражения, но не мог ничего придумать. Наконец он выпалил:
– Вы прекрасно знаете, что может существовать только один путь из того сна, в который мы все погружены.
– И этот путь?
– Этот путь… – начал Мелвил и не решился продолжать.
– Вы хотите сказать, – сказала она, побледнев, – что этот путь…
Мелвил не нашел в себе сил произнести это слово. Он только посмотрел ей прямо в глаза и едва заметно кивнул.
– Но как?… – спросила она.
– Во всяком случае… – поспешно сказал он, стараясь выразиться как-нибудь помягче, – во всяком случае, если она его заполучит, этот ваш крохотный мирок… Понимаете, ему в него уже не вернуться.
– Не вернуться, – повторила она.
– Не вернуться, – подтвердил Мелвил.
– А вы уверены? – усомнилась она.
– В чем уверен?
– Что это так.
– Что влечение есть влечение, а пучина есть пучина? Да.
– Я никогда не думала… – начала она и остановилась. – Мистер Мелвил, – сказала она через некоторое время, – знаете, я не понимаю. Я думала… Сама не знаю, что я думала. Я думала, с его стороны это обычная тривиальная глупость – так потерять голову. Я согласна – я поняла, что вы хотели сказать, – согласна, что мы по-разному на него действуем. Но это… это ваше предположение, что она может толкнуть его на какой-то решительный и бесповоротный шаг… В конце концов она…
– Она – ничто, – сказал Мелвил. – Она – рука, которая схватила его и не выпускает, она всего лишь символ чего-то неведомого.
– Неведомого? Чего же?
Мой троюродный брат пожал плечами:
– Того, чего мы не можем найти в этой жизни. Того, что мы постоянно ищем.
– Но что это? – спросила она.
Мелвил не ответил. Она пристально посмотрела на него, потом снова повернулась к окну, за которым ярко светило солнце.
– Вы хотите, чтобы он вернулся? – спросил он.
– Не знаю.
– Вы хотите, чтобы он вернулся?
– Мне кажется, до сих пор он мне не был так нужен.
– А теперь?
– Да… Но… если он не вернется?
– Ради работы, – сказал Мелвил, – он не вернется.
– Я знаю.
– И ради собственного самоуважения и всего прочего в этом роде тоже не вернется.
– Да.
– Ведь все это, знаете, тоже сны, только не такие увлекательные. Тот дворец, который вы для него приготовили, – тоже сон. Но…
– Да?
– Он мог бы вернуться… – начал Мелвил, но, взглянув на нее, умолк. Потом он говорил мне, что у него было смутное намерение расшевелить ее, пробудить, вызвать у нее некую вспышку романтической силы, прилив страсти, которая только еще и могла бы вернуть Чанериса. Но в этот момент его как громом ударило – он понял, какая это была нелепая фантазия. Она стояла перед ним – незыблемо верная себе, умная, доброжелательная, но ограниченная, ненастоящая и бессильная. Ее поза, ее лицо говорили лишь об одном – что она от всей души протестует против всего, что с ней произошло, что она сознательно и решительно против этого, что она не намерена с этим смириться.
И тут, к его изумлению, в ней произошла какая-то перемена. Подняв голову, она вдруг протянула к нему обе руки, и в глазах ее появилось что-то такое, чего он никогда раньше не видел.
Он машинально взял ее за руки, и несколько секунд они стояли так, глядя друг другу в глаза с каким-то новым пониманием.
– Скажите ему, – произнесла она с изумившей его прямотой, – чтобы он вернулся. Нет ничего другого, кроме меня. Скажите ему, чтобы он вернулся!
– И…
– Скажите ему это.
– Что вы его прощаете?
– Нет! Скажите ему, что я хочу его. Если он не вернется ради этого, он не вернется вообще.
Если он не вернется ради этого… – она на мгновение умолкла, – я его не хочу. Нет! Я его не хочу. Он не мой и может идти куда угодно.
Мелвил почувствовал, что ее руки, до сих пор бессильно лежавшие в его ладонях, крепко их сжали и отпустили.
– Очень любезно с вашей стороны, что вы взялись нам помочь, – сказала она, когда он повернулся к двери.
Он взглянул на нее.
– Это очень любезно с вашей стороны, – повторила она и тут же воскликнула:
– Скажите ему, что хотите, лишь бы он вернулся ко мне!.. Хотя нет. Скажите ему то, что я сказала.
Он увидел, что она хочет что-то еще добавить, и остановился.
– Знаете, мистер Мелвил, для меня все это как будто новая книга, которая только что передо мной открылась. Вы уверены…
– Уверен?
– Уверены в том, что вы говорили? В том, что она для него значит… Что если так будет продолжаться дальше, то он…
Она не договорила.
Мелвил кивнул.
– То это означает… – начала она и снова умолкла.
– Не приключение, не случайность, а уход от всего, что может предложить эта жизнь.
– Вы хотите сказать… – настаивала она.
– Это смерть, – произнес Мелвил решительно, и оба на мгновение умолкли. Она вздрогнула, но не отвела глаз. Потом она заговорила снова:
– Мистер Мелвил, скажите ему, чтобы он вернулся ко мне.
– И…
– Скажите ему, чтобы вернулся ко мне, а если… – и в голосе ее неожиданно прозвучало страстное чувство. – А если я не могу его удержать, пусть идет своей дорогой.
– Но… – начал Мелвил.
– Знаю! – вскричала она решительно. – Знаю. Но если он мой, он вернется ко мне, а если нет… Пусть видит свои сны.
Руки ее сжались в кулаки. По ее лицу он видел, что больше она ничего не скажет. Он снова направился к лестнице и, оглянувшись на нее еще раз, начал спускаться.
Дойдя до нижней площадки, он поднял глаза и увидел, что она все еще стоит там, залитая светом.
Ему захотелось как-то дать ей понять, что он на ее стороне, но, не придумав ничего более подходящего, он сказал только:
– Я сделаю все, что смогу. И после неловкой паузы он, едва не споткнувшись, скрылся у нее из вида.
IV
Все правила и приличия требовали, чтобы после этого разговора Мелвил сразу же отправился к Чаттерису. Однако ход событий в этом мире иногда свидетельствует об огорчительном пренебрежении ко всем правилам и приличиям. В тот день Мелвилу суждено было выслушать по очереди самые разные точки зрения – которые по большей части оказались ему совершенно не по душе. В холле он обнаружил миссис Бантинг в обществе некоей шляпки с веселенькой отделкой – видно было, что его поджидают и намерены перехватить.
Когда он, погруженный в глубокое раздумье, спустился к ним, под шляпкой с веселенькой отделкой обнаружилась решительная дама в просторном пыльнике и не слишком модных, но удобных туфлях. Из слов миссис Бантинг выяснилось, что эта незнакомка – леди Пойнтинг-Маллоу, одна из теток Чаттериса. Смерив Мелвила взглядом с ног до головы, дама осведомилась о состоянии Эделин и, выслушав без возражений разнообразные высказывания миссис Бантинг, предложила ему проводить ее до отеля. Он был слишком озабочен своим разговором с Эделин, чтобы воспротивиться.
– Я хожу пешком, – сказала она. – И мы пойдем нижней дорогой.
Он послушно двинулся в путь.
Как только за ними закрылась дверь дома Бантингов, она заметила, что всегда лучше иметь дело с мужчиной, а потом некоторое время молчала.
По-моему, в тот момент Мелвил вряд ли ясно отдавал себе отчет в том, что идет не один. Однако вскоре в его размышления вторгся чей-то голос. Он вздрогнул и очнулся.
– Прошу прощения, – сказал он.
– Эта Бантинг круглая дура, – повторила леди Пойнтинг-Маллоу.
Последовала короткая пауза.
– Мы с ней старые друзья, – сказал Мелвил.
– Возможно, – отозвалась леди Пойнтинг-Маллоу.
Мелвил на мгновение ощутил некоторую неловкость. Он отшвырнул ногой апельсиновую кожуру, валявшуюся на дороге.
– Я хочу докопаться до сути дела, – сказала леди Пойнтинг-Маллоу. – Кто эта другая женщина?
– Какая другая женщина?
– Tertium quid, – ответила леди Пойнтинг-Маллоу с некоторой непоследовательностью, которая, впрочем, не помешала ему уловить смысл сказанного. (Нечто третье).
– То есть русалка? – переспросил Мелвил.
– Чем она их не устраивает?
– У нее хвост.
– С плавником, все, как положено?
– Вполне.
– Вы точно знаете?
– Безусловно.
– Откуда вы знаете?
– Знаю, – повторил Мелвил с необычным для себя раздражением. Леди задумалась.
– Ну, бывают вещи и похуже, чем рыбий хвост, – сказала она наконец.
Мелвил не счел нужным ответить.
– Хм, – произнесла леди Пойнтинг-Маллоу, по-видимому, в качестве комментария к его молчанию, и некоторое время они шли молча.
– Эта девица Глендауэр тоже дура, – сказала она после паузы.
Мой троюродный брат открыл было рот, чтобы что-то сказать, но потом снова закрыл. Что можно ответить леди, которая так выражается? Но если он и не ответил, то его рассеянность, по крайней мере, как рукой сняло. Теперь он остро чувствовал, что рядом с ним идет весьма решительная дама.
– У нее есть средства? – спросила она вдруг.
– У мисс Глендауэр?
– Нет. Про нее-то я все знаю. У той, другой.
– У русалки?
– Да, у русалки. Почему бы и нет?
– О, у нее… Весьма значительные средства. Галеоны, финикийские корабли, полные сокровищ, затонувшие фрегаты, подводные рифы…
– Ну, с этим, значит, все в порядке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18