– Если уж вы так не хотите! – бросил он почтительному официанту в дверях.
А швейцар услышал, что ему наплевать – наплевать, черт возьми!
– Должно быть, кто-то из приглашенных, – сказал швейцар, до крайности шокированный. – Вот чем кончается, когда сюда пускают эту молодежь.

VI

Мелвил с трудом удержался, чтобы не последовать за ним.
– Черт бы его взял! – произнес он.
А потом, когда до него начало доходить, что произошло, произнес с еще большей горячностью:
– Черт бы его взял!
Он встал и увидел, что высокопоставленный член клуба, который до сих пор спал, неодобрительно смотрит на него. В его взгляде было твердое, непоколебимое неодобрение, против которого бессильны жалкие извинения. Мел-вил повернулся и пошел к двери.
Этот разговор пошел моему троюродному брату на пользу. Отчаяние и горе отступили, и через некоторое время его охватило глубокое моральное возмущение, а это прямая противоположность сомнениям и недовольству. Чем больше он размышлял, тем сильнее его возмущало поведение Чаттериса. Его неожиданная безрассудная вспышка представила дело в совершенно ином свете. Он очень хотел бы снова повстречаться с Чаттерисом и поговорить с ним совсем иначе.
«Подумать только!» – мелькнуло у него в голове столь явственно, что он чуть не произнес это вслух. И он разразился про себя целой речью.
Какое недоброе, неблагодарное, неразумное существо этот Чаттерис! Избалованное дитя фортуны, он все имел, ему все было дано, и даже глупости, которые он делал, приносили ему больше, чем другим – удача. Девятьсот девяносто девять человек из тысячи могли с полным основанием завидовать его везению. Сколь многие проводили всю жизнь в непрестанном труде и в конце концов с благодарностью принимали лишь малую часть того, что сыпалось на этого ненасытного, неблагодарного молодого человека! Даже я, подумал мой троюродный брат, мог бы во многом ему позавидовать. И вот, при первом зове долга, нет – всего лишь при первом намеке на принуждение, – такое неподчинение, такой протест и бегство! Вы бы подумали о печальной доле простого человека! – потребовал мой троюродный брат. Подумали бы о тех многих, кто страдает от голода… Это рассуждение, пожалуй, чересчур отдавало социализмом, однако мой троюродный брат, преисполненный морального возмущения, продолжал в том же духе. Подумали бы о тех многих, кто страдает от голода, кто проводит жизнь в неустанном труде, кто живет в страхе, в нищете и притом с тупой решимостью делает все, чтобы выполнить свои долг, или, во всяком случае, то, что считает своим долгом! Подумали бы о целомудренных бедных женщинах! Подумали бы о множестве честных душ, которые мечтают послужить себе подобным, но так заморочены и поглощены заботами, что не могут это сделать! И вот появляется это жалкое существо, одаренное и умом, и положением, и возможностями, и благородной идеей, и женой, которая не только богата и красива – а она красива! – но и может стать ему лучшим помощником… А он от этого отворачивается! Это для него, видите ли, недостаточно хорошо. Это, видите ли, его не увлекает. Этого ему мало, и все тут. Чего же он хочет? Чего ему нужно?…
Морального возмущения хватило моему троюродному брату на весь путь по Пиккадилли, по Роттен-Роу, по обсаженным цветами дорожкам парка почти до самой Кенсингтон-Хайстрит и обратно вдоль Серпентайна до дома, и от этого у него разыгрался такой аппетит, какого он уже давно не испытывал. Весь тот вечер жизнь представлялась ему прекрасной, и наконец, в третьем часу ночи, он уселся у себя перед разведенным без особой нужды и весело стреляющим огнем в камине, чтобы выкурить добрую сигару перед тем, как ложиться спать.
– Нет, – сказал он вдруг, – у меня нет никакой «патологии». Я принимаю те дары, что преподносят мне боги. Я стараюсь сделать счастливым себя и немногих других, добросовестно выполнить свой маленький долг, и этого с меня достаточно. Я не заглядываю в суть вещей слишком глубоко и не смотрю на них слишком широко. Немногие простые идеалы…
Хм…
Чаттерис – просто мечтатель, до невозможности требовательный и всем недовольный. О чем он мечтает?.. На три четверти мечтатель, на четверть – избалованный ребенок.
Мечтатель…
Мечты… Сны…
Другие сны…
О каких это других снах она говорила?..
И мой троюродный брат погрузился в глубокое раздумье.
Потом он вздрогнул и огляделся по сторонам. Его взгляд упал на стоячие часы. Он поспешно встал и отправился спать.

Глава VII
Кризис


I

Кризис разразился примерно через неделю – я говорю «примерно» из-за того, что Мелвил постоянно путается в датах. Однако, насколько дело касается кризиса, Мелвил оказался на высоте, проявив живую заинтересованность, острую наблюдательность и сохранив в своей отменной памяти немало ярких впечатлений. Во всяком случае, по меньшей мере две фигуры вырисовываются здесь передо мной полнее и убедительнее, чем в любом другом эпизоде этой с таким трудом воссозданной истории. Он представляет мне Эделин такой, что я, кажется, готов в нее поверить, а Чаттериса куда больше похожим на самого себя, чем во всех остальных отрывочных сценах, которые я до сих пор вынужден был дополнять воображением, чтобы кое-как слепить их воедино. Не сомневаюсь, что читатель вместе со мной возблагодарит небо за все подобные кратковременные просветы в этой таинственной истории.
Мелвил был вызван в Сандгейт, чтобы принять участие в кризисе, телеграммой от миссис Бантинг, а первым, кто ознакомил его с ситуацией, был Фред Бантинг.
«ПРИЕЗЖАЙТЕ. НЕМЕДЛЕННО. ПРОШУ ВАС», – говорилось в телеграфном послании миссис Бантинг. Мой троюродный брат успел на утренний поезд и прибыл в Сандгейт перед полуднем.
Миссис Бантинг, как ему сказали, была наверху с мисс Глендауэр и очень просила его дождаться, пока она не сможет оставить свою подопечную.
– Что, мисс Глендауэр заболела? – спросил Мелвил.
– Нет, сэр, ничуть, – ответила горничная и умолкла, очевидно ожидая следующего вопроса.
– А где все остальные? – спросил он как будто между прочим.
– Три молодые леди, что помоложе, уехали в Хайд, – сообщила горничная, подчеркнуто умолчав о Морской Даме. Мелвил терпеть не может расспрашивать о важных делах прислугу, поэтому о мисс Уотерс он не спросил. Обычно все здесь проводили время в гостиной, и то, что она так обезлюдела, полностью соответствовало ощущению кризиса, созданному телеграммой. Горничная, подождав еще мгновение, удалилась.
Некоторое время Мелвил постоял в гостиной, потом вышел на веранду и заметил приближающуюся фигуру в богатом уборе. Это был Фред Бантинг, который воспользовался всеобщим бегством, чтобы отправиться купаться прямо из дома. На нем была белая широкополая полотняная шляпа, он был закутан в полосатое одеяло, а из угла рта у него свисала такая вызывающе мужественная трубка, какую никогда не решился бы курить ни один вполне взрослый мужчина.
– Привет! – сказал он. – Это мать за вами послала?
Мелвил признался, что его догадка правильна.
– Тут все вверх дном, – сказал Фред и вынул трубку изо рта, продемонстрировав таким образом желание вступить в разговор.
– А где мисс Уотерс?
– Отбыла.
– Обратно?
– Что вы, нет! И не подумала. Переехала в отель Ламмиджа. Со своей горничной. Заняла там люкс.
– Но почему…
– Мать с ней поругалась.
– Из-за чего?
– Из-за Гарри.
Мой троюродный брат посмотрел на него с удивлением.
– Тут все и началось, – сказал Фред.
– Что началось?
– Скандал. Эдди говорит, Гарри в нее втюрился.
– В мисс Уотерс?
– А в кого же еще? Совсем рехнулся. Махнул рукой на свою избирательную кампанию, на все. Окончательно потерял голову. Эделин он ничего не говорил, но она начала догадываться. Задавать вопросы. На следующий день он отбыл. В Лондон. Она написала ему и спросила, в чем дело. Три дня он молчал. Потом… Написал ей.
Все это Фред сопровождал поднятием бровей, поджиманием губ и многозначительными кивками.
– Как вам это нравится? – спросил он и добавил в виде объяснения:
– Письмо ей написал.
– Неужели он написал ей про мисс Уотерс?
– Не знаю, про что он написал. Не думаю, чтобы там шла речь о ней, но, должно быть, высказался он ясно. Я знаю только одно – целых два дня весь дом был как резинка, если ее натянуть туже, чем надо, и все были как в узел завязаны, – а потом резинка лопнула. Все это время Эдди писала ему письмо за письмом и тут же их рвала, и никто ничего не мог понять. Все ходили как в воду опущенные, кроме мисс Уотерс. Она была мила и румяна, как всегда. В конце концов мать начала задавать вопросы, Эделин бросила писать и кое о чем намекнула матери, она в одно мгновение все поняла, и тут началось.
– А мисс Глендауэр не…
– Нет, это мать сделала. И прямо в лоб – она это умеет. Та отпираться не стала. Сказала, что ничего не могла с собой поделать и что имеет на него не меньше прав, чем Эделин. Я это сам слышал, – добавил Фред, не проявив ни малейших угрызений совести. – Ничего себе, а? А ведь они помолвлены. И мать все ей выложила. «Вы меня, – говорит, – очень обманули, мисс Уотерс, очень обманули». Я это тоже сам слышал.
– А потом?
– Попросила ее уехать. Сказала, что она отплатила нам злом за то, что мы ее приняли, когда ни один рыбак не стал бы на нее и смотреть.
– Так и сказала?
– Ну, в этом роде.
– И мисс Уотерс уехала?
– В шикарном кебе, горничная и вещи в другом, все как полагается. Настоящая дама… Я бы ни за что не поверил, если бы не видел своими глазами – хвост то есть.
– А мисс Глендауэр?
– Эдли? О, наслаждается вовсю. Спускается вниз и изображает этакую бледную, но героическую жертву, потом поднимается наверх и изображает разбитое сердце. Мне-то это прекрасно знакомо. У вас сестер не было. Знаете ли…
Фред тщательно отрепетированным движением вынул трубку изо рта и придвинулся поближе к Мелвилу.
– По-моему, им это даже нравится, – сообщил он доверительным полушепотом. – Понимаете, вся эта шумиха. Мэйбл тоже немногим лучше. И девчонки. Все наслаждаются этим, как могут. Послушать их, так можно подумать, что, кроме Чаттериса, мужчин на свете и нет больше. Да меня хоть палками по пяткам колоти, я бы так раскипятиться не смог. Веселенький дом, а? Прекрасные выдались каникулы, лучше не придумаешь.
– А где… главный герой? – спросил Мел-вил немного мрачно. – В Лондоне?
– Бесславный он герой, а не главный, – сказал Фред. – Живет здесь, в «Метрополе». Так и застрял там.
– Застрял?
– Ну да. Застрял, влопался. Мой троюродный брат попытался выяснить какие-нибудь еще подробности. – А как он к этому относится?
– Сидит в луже, – произнес Фред с ударением. – Никак не ожидал такого скандала. Когда он написал, что эти выборы его нисколько не интересуют, но что он надеется собраться с силами…
– Вы же говорили, что не знаете, о чем он писал.
– Ну, это-то я знаю, – ответил Фред. – Ему и в голову не приходило, что они сразу же сообразят – все дело тут в мисс Уотерс. Только женщины, знаете ли, ужасно хитрые. Это у них в крови. И чем все кончится…
– Но почему он остановился в «Метрополе»?
– Чтобы оставаться в центре событий, я полагаю, – ответил Фред.
– Как же он к этому относится?
– Говорит, что собирается повидаться с Эделин и все объяснить, только не делает этого… Все откладывает. А Эделин, насколько я знаю, говорит, что, если он не явится в самом скором времени, она лучше повесится, чем согласится его видеть, даже если из-за этого сердце у нее будет разбито и все такое. Вы же понимаете.
– Естественно, – отозвался Мелвил несколько неожиданно. – А он?
– Носа не кажет.
– А видится он… ну, с той, другой дамой?
– Неизвестно. Не можем же мы за ним следить. Но если и видится, то это ему не так уж просто устроить…
– ?
– Тут понаехало не меньше сотни всяких его родственников – как вороны на падаль. Никогда еще столько не видел. А еще говорят – он из хорошего старинного рода. Этот род уже разлагается от старости! Никогда еще не видел такого старинного рода. Тетки, главным образом.
– Тетки?
– Тетки. Прямо-таки все как одна. Откуда они пронюхали, не знаю. Словно стервятники. Разве что мать… В общем, все они тут. И все накинулись на него – влияют изо всех сил, грозят лишить наследства и все такое. Там есть одна старушка, она остановилась у Бейтса – леди Пойнтинг-Маллоу, немного на пугало похожа, а в остальном ничуть не хуже их всех, – так она уже два раза сюда приезжала. Кажется, Эделин ее малость разочаровала. Еще две тетки остановились у Уомпака – вы же знаете, какая публика останавливается у Уомпака. Такие натуральные тепличные цветочки, вылей на них лейку холодной воды, тут им обеим и крышка. А еще одна приехала с континента – короткая стрижка, короткие юбки, ужас просто, – эта живет в «Павильоне». И все так и вьются вокруг. «Где эта женщина? Дайте на нее взглянуть!» В общем, в этом роде.
– Вся сотня?
– Практически да. Те, что у Уомпака, послали за епископом, который был директором школы, где он учился…
– Не жалеют сил, да?
– Это точно.
– А он уже знает?…
– Что она русалка? Не думаю. Отец отправился, чтобы ему об этом сообщить. Конечно, он совсем запыхался и растерялся. А Чаттерис ему и говорить не дал. «Во всяком случае, ничего плохого я о ней слышать не желаю», – говорит. Отец утерся и ушел. Как вам это нравится?
– А тетки?
– До них понемногу доходит. Их главным образом волнует, что он собирается бросить Эделин, как бросил ту американку. А вся эта история с русалкой их, кажется, только пугает. Таким старикам нелегко свыкнуться с какой-то новой мыслью. Те, что у Уомпака, шокированы – но сгорают от любопытства. Они и на грош не верят, что она русалка, но хотят все об этом знать. А та, что в «Павильоне», просто сказала: «Чушь! Как она может дышать под водой? Скажите-ка мне, миссис Бантинг. Это просто какая-то особа, которую вы подобрали, не знаю уж как, но никакая не русалка». Все они, по-моему, ужасно настроены против матери за то, что она ее подобрала, только не могут без ее помощи привести в чувство Эдли. Ничего себе история, а?
– Я полагаю, тетки ему про это сообщат?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18