– Про что?
– Про хвост.
– Наверно.
– И что будет потом?
– Это один Бог знает. А может, и не сообщат.
Мой троюродный брат еще некоторое время стоял на веранде, погруженный в размышления.
– Занятная история, – сказал Фред Бантинг.
– Послушайте, – сказал Мелвил. – А что предстоит делать мне? Зачем меня сюда вызвали?
– Представления не имею. Чтобы веселее было, наверное. Всякий вносит свой вклад – как в рождественский пудинг.
– Но… – начал Мелвил.
– Я ходил купаться, – сказал Фред. – Меня никто не просил ничего делать, и я ничего не делал. Конечно, без меня хорошего пудинга не получится, но что поделаешь? На мой взгляд, можно сделать только одно…
– Может быть, это и есть то, что надо? Что же?
– Дать Чаттерису по физиономии.
– Не вижу, как это может помочь.
– Да нет, помочь-то это не поможет, – сказал Фред и добавил, словно подводя итог:
– Вот и все!
Потом, важно расправив складки своего одеяла и снова сунув в зубы огромную давно погасшую трубку, он пошел своей дорогой. Угол одеяла тащился за ним по полу. Некоторое время из холла доносилось шлепанье босых ног, которое стихло, когда он стал подниматься по устланной ковром лестнице.
– Фред! – позвал Мелвил, двинувшись в сторону двери: ему вдруг пришло в голову, что надо бы выяснить побольше подробностей.
Но Фреда уже не было видно.

II

Вместо Фреда появилась миссис Бантинг. На лице ее были заметны следы недавних переживаний.
– Это я дала вам телеграмму, – сказала она. – Мы в крайне трудном положении.
– Мисс Уотерс, насколько я понимаю…
– Она уехала.
Миссис Вантинг двинулась было к звонку, но остановилась.
– Обед подадут, как обычно, – сказала она – Вам надо подкрепиться.
Она направилась к нему, в отчаянии заламывая руки.
– Вы не можете себе представить, – сказала она. – Бедное дитя!
– Вы должны мне все рассказать, – сказал Мелвил.
– Просто не знаю, что делать. Куда мне кинуться. – Она подошла ближе и воскликнула:
– Что бы я ни делала, мистер Мелвил, я старалась, чтобы было как лучше! Я видела – что-то неладно. Я понимала, что меня обманули, и терпела, сколько могла. Но в конце концов я должна была высказаться.
С помощью наводящих вопросов и выжидательных пауз моему троюродному брату удалось выяснить кое-какие подробности.
– И все считают, что виновата я, – закончила она. – Все до единого.
– В таких делах все считают, что виноват тот, кто пытается хоть что-то сделать, – сказал Мелвил. – Не обращайте внимания.
– Постараюсь, – мужественно ответила она. – Вы же понимаете, мистер Мелвил… Он слегка дотронулся до ее плеча.
– Да, – сказал он весьма внушительно, и я думаю, что миссис Бантинг сразу стало легче.
– Мы все надеемся на вас, – сказала она. – Не знаю, что бы я без вас делала.
– Правильно, – сказал Мелвил. – Как же обстоят дела? Что я должен предпринять?
– Отправиться к нему, – сказала миссис Бантинг, – и все уладить.
– Но представьте себе… – начал Мелвил с сомнением в голосе.
– Отправиться к ней. Заставить ее понять, что означало бы это для него и для всех нас.
Он попытался получить более определенные инструкции.
– Не создавайте лишних трудностей, – взмолилась миссис Бантинг. – Подумайте об этой несчастной девушке, что сейчас сидит наверху. Подумайте обо всех нас.
– Я думаю… – сказал Мелвил, думая о Чаттерисе и уныло глядя в окно. – Насколько я знаю, мистер Бантинг…
– Или вы, или никто, – перебила миссис Бантинг, не дав ему закончить фразу. – Фред слишком молод, а Рандолф… Он не дипломат. Он… он сразу начинает грубить.
– Неужели?! – воскликнул Мелвил.
– Видели бы вы его за границей. Часто… не раз мне приходилось вмешиваться. Нет, только вы. Вы так хорошо знакомы с Гарри. Он вам доверяет. Вы можете сказать ему… то, что никто другой не может.
– Да, кстати, ему известно?…
– Мы этого не знаем. Откуда мы можем знать? Мы знаем, что она вскружила ему голову, вот и все. Он там, в Фолкстоне, и она там, в Фолкстоне, и они, может быть, встречаются…
Мой троюродный брат задумался.
– Значит, вы пойдете? – спросила миссис Бантинг.
– Пойду, – сказал Мелвил. – Только не вижу, что я могу тут сделать.
И миссис Бантинг, сжимая его руку в обеих своих изящных пухлых ручках, сказала, что с самого начала не сомневалась в его готовности помочь и что до последнего вздоха будет благодарна ему за то, что он приехал сразу же, получив ее телеграмму, а потом добавила, в виде естественного продолжения сказанного, что он, наверное, проголодался и хочет обедать.
Без долгих разговоров приняв приглашение, он снова вернулся к делу.
– Вы не знаете, как он относится…
– Он написал только Эдли.
– Значит, не он был причиной всего этого кризиса?
– Нет, это Эдли. Он уехал, и что-то в его поведении заставило ее написать ему и спросить, в чем дело. Как только она получила его письмо, где говорилось, что он хочет немного отдохнуть от занятий политикой и что та жизнь, какой, по его мнению, требуют подобные занятия, его почему-то не привлекает, – она сразу поняла все.
– Все? Да, но что такое это «все»?
– Что та его завлекла.
– Мисс Уотерс?
– Да.
Мой троюродный брат погрузился в раздумье. Так вот что такое для них «все»!
– Хотел бы я знать, как он к этому относится, – сказал он наконец и последовал за миссис Бантинг обедать. В ходе трапезы, за которой они сидели наедине, с очевидностью выяснилось, каким облегчением для миссис Бантинг стало его согласие поговорить с Ваттерисом, что немало его обеспокоило. Она, по-видимому, сочла, что это снимает с нее изрядную часть ответственности, которую теперь принимает на себя Мелвил. Она вкратце изложила ему все доводы в свою защиту от тех обвинений, которые, несомненно, ей предъявлялись – и открыто, и намеками.
– Откуда я могла знать?! – воскликнула она и еще раз пересказала ему историю памятного появления Морской Дамы, добавив новые смягчающие ее вину обстоятельства. Эделин сама первой закричала: «Ее нужно спасти!» – миссис Бантинг это особо подчеркнула.
– И что еще мне оставалось делать? – спросила она.
Она говорила и говорила, а тем временем проблема, стоявшая перед моим троюродным братом, приобретала в его глазах все более серьезные размеры. Перед ним все отчетливее вырисовывалась сложность ситуации, в которой на него возлагались такие надежды. Прежде всего, было совершенно неясно, согласна ли мисс Глендауэр на возвращение своего возлюбленного без каких-либо условий; кроме того, он был уверен, что Морская Дама отнюдь не намерена отпустить его восвояси, раз уж ей удалось им завладеть. Здесь шла борьба стихий, а они вели дело так, словно это всего лишь частный случай. Ему становилось все очевиднее, что миссис Бантинг совершенно упускает из виду стихийное начало в Морской Даме, рассматривая эту историю исключительно как обычное проявление непостоянства, заурядную демонстрацию той ветрености, которая, пусть скрытая, но неискоренимая, живет в душе каждого мужчины, и что, по ее убеждению, ему достаточно будет нескольких тактичных упреков и легкого нажима, чтобы восстановить прежнюю гармонию.
Что же до Чаттериса… Мелвил покачал головой, отказываясь от предложенного ему сыра, и что-то рассеянно ответил миссис Бантинг.

III

– Она хочет поговорить с вами, – сказала миссис Бантинг, и Мелвил не без некоторого трепета поднялся наверх, на просторную лестничную площадку со стоявшими там стульями, чтобы избавить Эделин от необходимости спускаться вниз. Она вышла к нему в черно-фиолетовом платье с богатой отделкой, причесанная просто, но аккуратно. Лицо ее было бледно, покрасневшие глаза свидетельствовали о недавних слезах, но держалась она с каким-то внутренним достоинством, в отличие от ее обычной нарочитой манеры совершенно бессознательным.
Она вяло протянула ему руку и заговорила измученным голосом:
– Вы знаете… все?
– Ну, во всяком случае, в общих чертах.
– Почему он это со мной сделал? Мелвил не ответил, но всем своим видом выразил глубокое сочувствие.
– Мне кажется, – сказала она, – что это не простая бесчувственность.
– Безусловно, – подтвердил Мелвил.
– Это какая-то загадочная фантазия, которой я не могу понять. Я думала… хотя бы его политическая карьера… могла бы заставить его…
Она покачала головой и некоторое время пристально смотрела на папоротник в горшке.
– Он писал вам? – спросил Мелвил.
– Три раза, – ответила она, поднимая глаза.
Мелвил не решился спросить о содержании этой переписки, но она избавила его от такой необходимости.
– Мне пришлось спросить его, – сказала она. – Он все от меня скрыл и не хотел говорить, мне пришлось его заставить.
– Не хотел говорить? – переспросил Мел-вил. – О чем говорить?
– Что он чувствует к ней и что он чувствует ко мне.
– Но разве он…
– Кое-что он прояснил. Но все равно, даже сейчас… Нет, не понимаю.
Она медленно повернулась к Мелвилу и, не спуская глаз с его лица, заговорила:
– Знаете, мистер Мелвил, это было для меня страшным потрясением. Вероятно, до сих пор я его просто не знала как следует. Вероятно, я… я его идеализировала. Я думала, что он любит… хотя бы нашу работу. Он действительно любил нашу работу. Он в нее верил. Я убеждена, что он в нее верил.
– Он и сейчас верит, – сказал Мелвил.
– А потом… Но как он мог?
– Он… он человек с довольно сильным воображением.
– Или со слабой волей?
– Сравнительно – да.
– Все это так странно, – вздохнула она. – Так непоследовательно. Словно ребенок, который тянется к новой игрушке. Знаете, мистер Мелвил, – она заколебалась, – из-за всего этого я почувствовала себя старой. Намного старше и намного умнее его. Я ничего не могу поделать. Боюсь, что всякой женщине… доводится когда-нибудь это почувствовать.
Она глубоко задумалась.
– Всякой женщине… «Ребенок мужеского пола» – теперь я понимаю, что хотела этим сказать Сара Гранд!
Она слабо улыбнулась.
– Мне все кажется, что он просто непослушный ребенок. А я… я преклонялась перед ним! – сказала она дрогнувшим голосом.
Мой троюродный брат кашлянул, отвернулся и стал смотреть в окно. Ему пришло в голову, что он, оказывается, еще менее пригоден для таких разговоров, чем считал до сих пор.
– Если бы я думала, что она может сделать его счастливым… – сказала она через некоторое время, и, хотя фраза осталась неоконченной, было ясно, что за этим последовали бы слова, полные великодушия и самопожертвования.
– Да, дело… непростое, – сказал Мелвил.
Она продолжала – звонким, немного напряженным голосом, в котором звучали покорность судьбе и непоколебимая уверенность:
– Но она на это неспособна. Все, что есть в нем лучшего, серьезного… Она не может этого видеть и все погубит.
– А он… – начал Мелвил и сам испугался безрассудной смелости собственного вопроса.
– Да?
– Он… просил расторгнуть помолвку?
– Нет… Он хочет вернуться ко мне.
– А вы?
– Он не возвращается.
– А вы… хотите, чтобы он вернулся?
– Как я могу знать, мистер Мелвил? Он даже не говорит определенно, что хочет вернуться.
Мой троюродный брат Мелвил озадаченно посмотрел на нее. Он всю жизнь скользил по поверхности чувств и, когда столкнулся с подобными сложностями в делах, которые всегда считал простыми, оказался в тупике.
– Иногда, – сказала она, – мне кажется, что моя любовь к нему окончательно умерла… Подумайте только, какое разочарование, какое потрясение я испытала, обнаружив в нем такую слабость.
Мой троюродный брат поднял брови и кивнул головой в знак согласия.
– Убедиться, что он стоит на глиняных ногах!
Наступила пауза.
– По-видимому, я никогда его не любила. Но потом… Потом я начинаю думать о том, кем он все-таки мог бы стать…
Что-то в ее голосе заставило его поднять глаза, и он увидел, что губы у нее крепко стиснуты, а по щекам катятся слезы.
Как рассказывает мой троюродный брат, сначала ему пришло в голову, что надо бы сочувственно коснуться ее руки, а потом – что этого делать не следует. Ее слова не выходили у него из головы. Потом он с некоторым опозданием сказал:
– Это еще возможно.
– Может быть, – медленно, неуверенно произнесла она. Больше она не плакала. – Кто она такая? – вдруг сказала Эделин совсем другим тоном. – Кто это существо, которое встало между ним и всеми реальностями жизни? Что в ней такого… И почему я должна соперничать с ней из-за того, что он… что он сам не знает, чего хочет?
– Когда человек знает, чего он хочет, – сказал Мелвил, – это значит, что он исчерпал один из главных интересов в жизни. Тогда он становится… чем-то вроде потухшего, заросшего и возделанного вулкана. Если это вообще был вулкан.
Он некоторое время размышлял, забыв о ней, потом, вдруг спохватившись, очнулся.
– Что в ней такого? – спросила она с тем сознательным стремлением внести во все ясность, которое так не нравилось в ней Мелвилу. – Что она может предложить, чего я…
Этот прямой призыв заняться щекотливыми сопоставлениями заставил Мелвила поморщиться. Но тут ему на помощь пришли все кошачьи свойства его натуры – он принялся пятиться, ходить вокруг да около и всячески уклоняться от сути дела.
– Ну что вы, дорогая мисс Глендауэр! – начал он и попытался сделать вид, что это вполне удовлетворительный ответ.
– В чем разница? – настаивала она.
– Существуют вещи неосязаемые, – уклончиво отвечал Мелвил. – Они не подчиняются рассудку и не поддаются точному определению.
– Но вы все же как-то к ней относитесь? – не унималась она. – У вас должно было сложиться какое-то впечатление. Почему вы не… Разве вы не понимаете, мистер Мелвил, это очень… – голос ее на мгновение осекся, – очень важно для меня. Это просто бессердечно с вашей стороны, если свое впечатление вы… Простите меня, мистер Мелвил, если я добиваюсь от вас слишком многого. Я… я хочу знать.
На мгновение Мелвилу пришло в голову, что в этой девушке, пожалуй, есть что-то такое, что немного выходит за пределы его прежнего представления о ней.
– Должен признаться, что у меня сложилось некоторое впечатление, – ответил он.
– Вы мужчина, вы знаете его, вы много чего знаете, вы можете смотреть на вещи с разных точек зрения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18