Я с сопроводителем поднялся на вершину
холма и стал спускаться в соседнюю долину. На склонах и в
низине везде располагались войска. Я быстро узнавал их -
отборное воинство империи: первый корпус группы армий "Юг". На
склонах стояли бивуаки гренадерских полков, ниже конногвардейцы
седлали своих холеных коней, еще ниже белыми цветами раскинулись
шатры второй гвардейской пехотной дивизии, а дальше полоскались
от бросков ветра штандарты финляндского батальона, далеко же
занесло от родных шхер крепышей-чухонцев. Рядом с ними -
лейб-гвардии атаманский полк, вон примечаю бунчук, а там гарцуют
мощные караковые и буланые кони. Не сразу и поверишь, что
атаманцы забрались в этакую пустынь. Чуть выше располагалась
гренадерская артиллерийская бригада, ее гаубицы и вели сейчас
обстрел, но там же у них разорвался вражеский снаряд, принеся
злосчастье. Было видно, как подбегают сноровистые санитары к
раскиданным возле воронки телам. А вот тянется на высоту
конногорная батарея, поднимаются по тропам, скапливаются на
вершине егеря и донские казаки. Кажется, готовится наступление
корпуса через соседнюю долину на ту самую господствующую кручу,
с которой ведут обстрел англоинды.
Казак Пантелеев довел меня до штабной палатки.
- Дальше вы, Ваше Благородие, сами. Голова-то ничего
теперича?
- Теперича это не голова, а чугунный котел.
В палатке меня ждал войсковой старшина.
- Ну, наконец-то, есаул, пожаловали обратно. Вахмистр Келарев и
хорунжий Иловайский давно уже вернулись из дозора.
- Они живы... то есть здоровы?- спросил и понял, что сейчас
опять беру сведения из того сна-кошмара, где я всего-навсего
жалкий беглец от каких-то неведомых большевиков.
- Они не только живы-здоровы, но говорят, что потеряли вас на
западных скалистых склонах, окружающих долину. Так, что вам
угодно сообщить?
- Я хотел доложить... что есть проход сквозь западный склон. В
таком случае мы могли бы атаковать противника с неожиданной
стороны.
- Позвольте усумниться. Вы что, там были?
Что же ответить? Это было в другой жизни.
- Мне кажется, необходимо повторить разведку, господин
войсковой старшина.
- А у нас на это времени нет, ставка требует начала наступления.
У них свои расчеты. Так что, возвращайтесь в эскадрон.
Тут уж я не отвратился от "пути истинного" и быстро нашел
подчиненных, к тому же премного обрадовался, встретив Келарева и
Иловайского. А вот воспоминания об иной страшной жизни таяли как
туман поутру.
Вскоре по телефону поступил приказ из штаба и войсковой старшина
сипло скомандовал: "По коням". Пушки выбивали
нас, когда мы еще переваливали через высоту и спускались в
долину. Противник нас заметил рано, поэтому стал привечать
шрапнелью и пулеметами. Наши кони вначале двигались шагом,
когда до врага осталось с полверсты, то пошли рысью, однако
разрывы снарядов и пулеметные плети вовсю уже секли и драли нас.
Едва заметны стали усы на физиономиях вражеских артиллеристов и
пулеметчиков, я скомандовал своим казакам: "Взводными колоннами
- марш". А когда перестали прикрывать нас хилые деревца, то
клинком показал, чтобы эскадрон рассыпался. "Пики к бою, шашки
вон, в атаку - марш-марш". И конная лава пошла наметом. Ветер
словно раздувал меня и исторгался назад ревом ярости.
Я видел как стальной ветер кромсает кавалерию, слышал вопли
воздуха, рассекаемого пулями и шашками. Не знаю, сколько нас
уцелело, когда мы доскакали до вражеской батареи, кажется, лишь
один из трех, но злобы накопилось предостаточно. Рубанул я с
длинным потягом - и клинок развалил кости артиллериста, еще раз
опустил клинок и раскупорил чей-то шлем вместе с черепом.
Только где драгунский арьегард? На нас по вниз по склону
неслась советская кавалерия под красными знаменами, целая тьма,
нарастающий визг врывался в уши.
Их передняя цепь ощерилась пиками, одно острие направилось прямо
мне в грудь - едва успел отклонить древко ударом клинка.
Вражеский кавалерист-сикх отбросил пику, быстро развернул коня и
снова наехал на меня. Я сделал ложное движение, как будто для
удара сверху, но закрутил клинок и кольнул неприятеля под черную
бороду. Из пробитого горла хлестнул прямо в меня фонтанчик крови.
А потом напало еще двое в красных тюрбанах, одного я
ссадил выстрелом в лоб, другой же сам ударил из длинноствольного
револьвера - конь мой взвился на дыбы и тем самым спас меня от
пули, однако на передние ноги уже не встал.
Едва я освободился от стремян и мертвой конской туши, и, хромая,
взгромоздился на ноги, как налетел еще один здоровенный англоинд
- глаза-щелочки, оскаленный рот хрипит, похож... на товарища
Курбанова. На меня падает кривой клинок, от которого я пытаюсь
увильнуть и уберечься своей шашкой. От стали летят осколки,
отдача ударяет в грудь, но лезвия не отведываю. Я хватаю
противника за запястье опустившейся руки и дергаю вниз. Он не
падает, но склоняется достаточно низко, чтобы я мог подпороть
его кинжалом добытым когда-то в Ичкерии.
Наконец, я смог оглянуться и заметить, что всадники сплошь
куда-то запропастились. Не видать ни своих, ни чужих. Только
дым, сгущенный пылью, стелется над землей. Надо отступать или
же мы заняли позицию? Успеем ли угнать вражеские орудия? Не
замечаю ни одного живого человека, ни русского, ни советского
поблизости, лишь мечутся и храпят осиротевшие кони без седоков.
Затем земля вздыбилась рядом со мной, звук не успел достичь
моих ушей, когда что-то сотрясло мою полупустую башку. Кровь
стала затягивать глаза, а я начал выпадать из пространства и
времени. Будь проклят этот мир с его пушками и
пулеметами. Мы же раздолбали их батарею, справились с их
кавалерией, откуда тогда явился снаряд? Или это наши орудия по
ошибке накрыли?
Жизнь моя вновь превратилась в клубок пульсирующих нитей. Не
нитей, а скорее уж туннелей. Я выбрал тот, в конце которого, как
показалось, меня ждало зарево нового мира.


3.
Накрапывал мелкий, хотя и теплый дождик. Cбоку поддувал довольно
свежий ветерок, зябь кралась по спине, отчего начал я
шевелиться, топорщить усы и озираться. Я оперся на руки, потом с
тяжким кряхтением поднялся на колени, покачался немного словно
нетверезый и, наконец, встал в полный рост. Вокруг была все та
же долина, затерявшаяся среди гор Бадахшана. Только ни храпящих
очумевших лошадей, ни разбитых и перевернутых орудий, ни трупов
в разодранных и окровавленных гимнастерках. Не слышно ни
орудийного грохота, ни пулеметного тарахтения, под низким
набрякшим небом не свистит шрапнель. И вообще эта часть долины
показалась мне более зеленой и ровной, чем раньше, словно и не
было здесь артиллерийской пахоты. Сколько же я пролежал и куда
подевались войска? Как-то странно почувствовало себя тело, я
повертел головой и нашел его в чудном одеянии: длинном халате,
высоко застегивающемся под горлом. На голове лежала круглая
шапочка, ноги вдеты в войлочные сапоги. Это что за клоунский
наряд? Татарский не татарский. Подобную одежку я видел только
на важных монголах, которые проезжали через нашу губернию в
сторону Москвы... Куда же ушли войска, казаки, драгуны, почему
не работает артиллерия?
Внезапно я стал припоминать, на какие улусы делилась империя
татаров и монгол после кончины злодейского хана Чингиса:
Хубилаев улус в Китае и Монголии, улус Чагатая в Центральной
Азии, Хулагу в Азии Передней и улус Джучи, простиравшийся на
южную Сибирь и большую часть Руси. А Батый, чингисов внук?
Разжился ли он собственным улусом? Ведь разорил Батый русские
земли, низведя на них мрак запустения, но, не насытившись,
подался вперед вместе с верными батырами Субэтэем и Бурундаем,
добрался почти до Венеции и разбил славное европейское рыцарство
на границе Польши и Германии. Впрочем, к чему мне все эти
ненужные воспоминания курса истории и отчего такая дурацкая
словесная обертка? "Мрак запустения" - просто кур смешить.
Я направил свои странно обутые ноги в сторону востока. Словно
нашептал кто-то, что нужно мне подаваться именно туда. Одолел
версту и помыслил, отчего же мучителю Батыю после погрома Руси
не отправиться было дальше, вглубь Западной Еуропы, коли никто
ему всерьез противостоять не мог. И лесов бы он не испугался,
поелику племена монгольские жили и на лесистых землях по
Селенге и Орхону.
Изрядно побродивши, встретил за черной гранитной глыбой
четвероногуб тварь - вьючную сивую лошадь с фуражными торбами
по бокам и большим туго набитым мешком, прихваченным ремнями к
ее спине. Отвязав мешок, уронил на землю, где он откликнулся
воплем. Никак человек внутри спрятан? Я быстро снял
стягивающую веревку с мешка и вывалил на траву его живое
содержимое. Вначале и сообразить не мог, кто это там выпал. Ясно
только было, что человек, а не зверь. Когда рассмотрел, то
нашел, что это женщина некрепкого телосложения, да еще со
связанными руками. Я выудил из-за пояса кривой нож и перерезал
веревку, ожидая благодарствия за нечаянное-негаданное
избавление.
Освободившимися своими руками женщина мигом ударила мое лицо,
отчего едва не вышибла ласковый глаз, и расцарапала щеку. Пока я
в чувство приходил от ошеломления, метнулась она бежать
стремглав, петляя между глыб подобно напуганному зайцу.
Экая лярва! Задержать ее, иначе беде случится - уж в этом я
был уверен, бросаясь вдогонку. Только не догнал бы, кабы не
срезал путь, перемахнувши через каменную кучу. И вот опять
столкнулся с ней. Постыдно и срамно это было, но пришлось
женщину кулаком гвоздануть, аж сопелька вылетела. Но иначе оная
дикарка всю мою красу испортила бы, индо вновь посягновение
совершила на мое лицо, чуть ус не оторвала да еще попробовала
вонзить острую свою коленку мне в чресла. От моего тычка
дерзкая женщина упала ничком, а егда стала на спину
переворачиваться, я приготовил было ремень, дабы связать ей
руки. Но она молвила нежданно умиротворенным голосом, хоть из ее
глаз выглядывали страх и ярость:
- Все, полно, не сбегу я от вас.- Одета ведь как татарка, но
язык ее - франкогалльский, каковой едва я разумею. Но все-таки
разумею!
Татарка, умеющая изъяснится по-франкогалльски, чудно это
как-то. Ино нет? Я порылся в своей памяти как в ворохе
ветхих книг. Ага, таковская цепочка воспоминаний, кажется,
годится. Потекли мысленные слова, вначале странные по смыслу, но
засим все более привычные.
В 6750 годе от сотворения мира перенес лютый хан Батый свое
становище на развалины разоренного им города Парижа и назвал его
- Сарай, кочевые же аилы разбрелись по полям Прованса,
Лангедока и прирейнским лугам.
Вот минуло сто лет и его потомок Булат, прославленный яко Синяя
Борода, не признавши власть великого хана, что сидел в
Каракоруме, стал владыкою Большой Еуропейской Орды. Триста лет
еще Еуропа служила местом кочевий, ибо татары поля затаптывали,
городовые стены срывали, деревни и замки ровняли с землей, в
лесах истребляли благородную дичь, а сами их выжигали, всех
людей мужеского пола убивали нещадно, а женского умыкали в свои
кибитки. Но в восемнадцатом веке Большая Еуропейская Орда
разбилась волею Неба на Галльскую и Тевтонскую, последняя часто
воевала Польское и Киевское ханства. В Альпах проживали горские
татары, на Средиземном море - племена прибрежных татар. В том
же веке мурзы и беки сажать стали крестьян на свою землю, чтобы
утруждались те земледелием, платя оброк и подати, орды же
разделились на множество ханств, эмиратов и султанатов,
беспрерывно чинивших друг другу военные хлопоты.
И воспользовалось сей усобицей Московское княжество,
единственное место на всем свете белом, где сохранилась
просиянна Вера Христова, где по нынешний день пребывает святой
престол папы римского и патриарха константинопольского.
Княжество, занимая положение весьма выгодное между враждующими
западными и восточными татарами, стало мало-помалу преуспевать и
ширить свои земли, покоряя мечом ханства и эмираты окрест себя.
Но в ту пору под счастливой звездой на западе Еуропы родился
злочестивый султан Вильгельм, каковой опять скрепил под своей
мощной рукой тевтонских и галльских татар, да стал
приготовляться к великому походу на княжество Московское.
Попутно оный владыка запросил союза и помощи у восточных улусов,
чтобы ударили те со своей стороны. И тогда московский князь
надумал стравить султана Вильгельма с его далеким родственником
великим ханом. Юрт же великого хана по прошествии веков
переместился из монгольского Каракорума в среднеазиатский
Самарканд. Ино великий Тимур-Хромец и его преемники осилили
наследников Хубилая, собрав восточные улусы вплоть до
Японского моря и обратили всех людей там в магометанскую веру. И
решился тогда московский князь на хитрость: послал человека к
великому хану - отвезти ему подложную грамоту-ясу тевтонского
султана. А в той грамоте черным по белому писано, что хочет
Вильгельм взять рукой мощной все земли мира и вновь создать
Монголистан от океана до океана, понеже он есть самый прямой
потомок Чингиса, Бодончара и Небесного света, а в прочих ханах
течет собачья кровь. Подложная грамота смотрелась яко настоящая,
потому что скреплялась она подлинной печатью султана Вильгельма,
что была выкрадена московским лазутчиком Максимкой Исаевым из
харема тевтонского владыки.
А еще велел князь похитить в западных землях женщину-кровососа и
такоже доставить к великому хану, дабы увидел тот, каковые
прелестницы станут изводить его воинов, коли случится соединение
с Вильгельмом.
Погоди-ка. Подложную-то грамоту и женщину по велению князя
доставляю к великому хану именно я - москвитянин, сын боярский
Сенцов, а по легенде - мурза Ахмат Опанасенко, верноподданный
Киевского эмира.
- Вздорная неразумная женщина, отставь свое лукавство. Аще
благочиние не передано тебе родителями, все рано постарайся
быть послушной и радивой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9