Ромео не оправдывает ожиданий, они его уже третий день гоняют под напряжением…
Минут через десять я решил, что все-таки схожу с ума, но списал свое непонимание на перенесенную мной травму головы и решил промолчать. Как выяснилось впоследствии, решение это было благоразумным, ибо и акулы и барракуды, и Гамлет, принц Датский, и даже Ромео с Джульеттой были просто кодовыми названиями различных компонентов электронных схем, выпускаемых знаменитой компанией Би-Си-Бай.
– А теперь о самой главной нашей проблеме, – откашлялся заместитель. – Прошу вас иметь в виду, что информация эта строго секретна. Производство в Индонезии практически парализовано. Мы всего месяц назад закупили несколько сот цифровых осциллографов последней модели. И, представьте себе, какой-то умник вычислил, что если нажать на две кнопки одновременно, на экране появляется игра «Тетрис». Конвейер практически стоит, рабочие, и даже инженеры, все поголовно играют.
Страшная догадка пронзила мое сознание. – Я знаю, я почти уверен, что знаю, кто это сделал! – хотел было крикнуть я, но сдержался. Похоже, даже почти наверняка, Андрей Бородин успел пару недель проработать в славной компании, выпускающей те самые цифровые осциллографы.
Вот так я и начал свою непродолжительную, но запоминающуюся карьеру в компании «Би-Си-Бай».
Глава 15
Finita la comedia… Труд мой был закончен, а я истощен. Я посмотрел на часы, убедившись, что скоро начнет светать, перечитал последнюю главу, поставил самую последнюю точку, и вышел на балкон. Прислушиваясь к пению птиц, вдыхая аромат цветущих деревьев я вдруг понял, что сделал что-то чрезвычайно важное, и на секунду почувствовал удовлетворение, да что там удовлетворение, восторг, поднимающийся в душе. Я изложил на бумаге… То есть, простите, на экране, все, что знал.
Работа закончена. Имею я право выпить пива? В маленьком, покрытом наростами льда холодильнике, еще стоит пара бутылок… Итак, последний всплеск усталого сознания, залитого желтоватой жидкостью, пузырящейся в стакане. Как же хочется спать… Я когда-то читал про человека, который мог не спать аж несколько лет. Я ему завидую, но каждой ночью, особенно, когда рассвет позолотит верхушки деревьев, я выключаюсь. Быть может, это атавизм. Очередной гормон, выделяемый организмом в темноте, инстинкт, унаследованный от миллионов поколений, начиная с простейших организмов и земноводных.
За вершинами гор привычно розовел рассвет, птицы начали истерически орать, потом в симфонию жизни вступили коты, потом неизвестно откуда взявшийся в промышленной долине петух, и, наконец, покатили по улицам машины. А я упал на кровать и заснул.
К сожалению, сон мой был непродолжительным, так как по злой иронии судьбы именно на это утро было назначено производственное совещание нашего отдела. Всяческого рода совещания и митинги, вообще были присущи ежедневному распорядку компании «Би-Си-Бай». Куда там пионерским, комсомольским и профсоюзным собраниям из прошлой жизни до монотонных, изматывающих душу и усыпляющих сознание многочасовых совещаний, которыми начинался, продолжался, плавно перетекал в ланч, послеобеденную дрему, а затем и заканчивался день трудовой единицы капиталистической корпорации. Поначалу я недоумевал, даже злился, потом даже начал задумываться о том, когда же окружающие меня сотрудники находят время для работы, но постепенно смирился. Теперь я тоже превратился в похожего на окружающих меня суетливых людей, выбегающих из дверей какой-нибудь очередной комнаты для конференций только для того, чтобы вытащить из кармана распечатку предстоящих им на сегодня совещаний, и торопливо броситься в объятия другого, как две капли воды похожего на предыдущее, полутемного пространства.
Более всего меня поражало то, что эти бесконечные встречи, совещания и митинги возбуждали в участниках чувство причастности к делам компании, времени, потраченного с толком. На лицах у них появлялось серьезное, наполовину осмысленное выражение, как две капли воды похожее на выражение лиц рабочих токарного производства, выходивших вечером с закрытого партийного собрания на заводе, на котором я в давние годы проходил производственную практику.
Надрывный звонок будильника был беспощаден. Я попытался прибить его рукой как надоедливого комара, но потуги мои были напрасными: ложась спать, я предусмотрительно поставил пластмассовую коробочку на кухонный стол. Покряхтывая, я сполз с кровати, тут же налетел ногой на стул, взвыл от боли, начал материться и все-таки проснулся. Только воспоминание о законченной книге примирило меня с действительностью.
– Мы на горе всем буржуям, пурум-пум-фырк, мировой пожар раздуем, – миролюбиво бормотал я, наслаждаясь горячим душем, потом растерся махровым полотенцем, вытряхнул полную окурков пепельницу в пакет для мусора, поставил на плиту чайник, и неожиданно для себя самого почувствовал прилив сил.
– Итак, – я посмотрел на себя в зеркало. Если бы не покрасневшие глаза, ничто не выдавало бы бессонной ночи. – Нам предстоят великие дела.
Вдруг что-то кольнуло в груди.
– Я чувствую, что сегодня случится что-то очень важное. Что-то важное и нехорошее одновременно. – Произнеся это вслух, я изумился и одновременно испугался своего невольного пророчества. Стараясь более не смотреться в зеркало, я привычным движением взял револьвер, засунул его в кожаную сумку, и, посвистывая, спустился в гараж.
Нет, предчувствия обманули меня. Никто не прятался за обшарпанными цементными колоннами, никто не накидывался на меня с ножом, не стрелял, и, выехав из дома, я повилял по переулкам, тщетно убеждая Всевышнего в иллюзорной случайности избранного мной пути. Как того и следовало ожидать, вскоре мой запутанный путь слился с автострадой, и на территории любимой компании я появился за пять минут до начала очередного совещания.
Надо сказать, что совещание это было действительно из ряда вон выходящим. Совещание совещанию – рознь. Ходили даже слухи, что на него может приехать сам Джон Мурган-старший. Конечно, это никому не было точно известно, но всем предполагаемым участникам был разослан совершенно секретный меморандум. «Если Джон приедет на совещание, – гласил меморандум, – проникнитесь чувством ответственности за дела компании. Тщательно выбрейтесь, пользуйтесь дезодорантом фирмы «Жилетт», модель «Голубая Волна». Ни в коем случае не используйте жевательную резинку, – Джон этого не любит. В том случае, если вас преследует неприятный запах изо рта, прополощите зубы раствором «Листерин», желательно голубого цвета. В туалете компании будет организована специальная служба, «Листерин» и пластиковые одноразовые стаканчики предоставляются сотрудникам бесплатно, по предъявлении удостоверения. Учтите, что Джон любит и ценит юмор, но не злоупотребляйте его вниманием. В том случае, если у вас потеют ладони, заранее приготовьте бумажные салфетки, тщательно вытирайте руки перед рукопожатием…»
Нет, страхи оказались преувеличенными. Никакого Джона Мургана на совещании не оказалось, вместо него на председательском месте господствовал столь ненавидимый мной в дальнейшем плюшевый Санта-Клаус, из которого торчал провод, заканчивавшийся вилкой, воткнутой в розетку. Розовощекий Дед-Мороз улыбался, с жужжанием двигал головой и руками, затем поднимал в воздух миниатюрную электронную плату, последний плод «Би-Си-Бай», подвывал рождественской мелодией, описывал платой сложный пируэт в воздухе, и водружал ее в рождественский мешок, окаймленный красной ленточкой. Такие ленточки в моем детстве родственники покойного прицепляли к венкам. Специалистам компании «Би-Си-Бай» эта ассоциация даже не приходила в голову: Санта, садистски улыбаясь, извлекал электронную плату из мешка, и снова совершал свои замысловатые пируэты.
– Что это? – испуганно спросил я.
– Это – новейший демонстратор отдела электроники «Би Си Бай», модель один дробь А.
– А зачем, кому?
– Ну как же, согласно программе культурной дивергенции и укрепления роли маркетинга в странах третьего мира путем донесения культурных ценностей Западной цивилизации… – отвечающий мне вдруг запнулся.
– По-моему, это бред! – тот факт, что книжка моя была завершена, заставил меня потерять осторожность.
– Тише, умоляю, – мой собеседник схватил меня за руку. – Молчите!
– Да нет, я чего-то не понимаю. Этот Санта-Клаус, он что, достоин того, чтобы ради него собирать совещания? Если продукция фирмы… – Я запнулся, неожиданно увидев оказавшегося рядом старичка в черном костюме, с припорошенным перхотью воротничком. Откуда он появился, по сей день осталось непонятным.
– Говорите, говорите, молодой человек, мнение молодежи нам очень важно, – он протянул мне руку, изъеденную вздутыми голубыми венами.
«Джон Мурган» – с ужасом осознал я, и, судорожно проведя ладонью по рубашке, протянул ему руку.
– Вы, – старичок начал хихикать, – вы мне напоминаете молодость. Такой же нигилизм, такая же влажная, прохладная ладонь, такая же жажда жизни.. Мдаа… Все мы когда-нибудь умрем. И потом, о чем это я, ну да, вы совершенно правы, без идеологии наш Санта-Клаус мертв!
– А-аа, – неуверенно протянул я.
– Санта-Клаус мертв, а я – еще жив, – игриво сказал старичок, и ухватил меня за рукав. – А работники, обладающие чувством реальности, нам архиважны. Поверьте моей интуиции.
– Спасибо, – я старался держаться с достоинством.
– Вот такие кадры нам сейчас необходимы, – Джон замолчал и уставился мне в глаза, будто удав, гипнотизирующий кролика. Вначале мне стало неловко, потом неприятно. Зрачки президента компании заглядывали в самую душу. Чем-то они даже напоминали предпринимателя Ивана Ренатовича. Я почувствовал, что сознанием моим овладела приятная слабость.
– Жри меня, жри зараза, – я ожидал уже, что тонкая, с острым кадыком шея основателя компании, обовьется вокруг меня, что затрещат ребра и зловонный раздвоенный язык задрожит в предвкушении своей добычи, но нет…
– Кстати, – Джон, поняв, что жертва уже наполовину задушена, отвлекся. – Этот Санта-Клаус – замечательное начинание. Премировать разработчика!
– Будет сделано, – радостно подпрыгнул заместитель Гуо Хиня.
– А где же наш великий Гуо? – Джон Мурган неожиданно стал ироничен. – Он что, никак не придет в себя после перелета через Тихий Океан?
– Дело в том, – заместитель Гуо Хиня побледнел. – Он заболел, уже вторую неделю не может восстановиться.
– Мдаа… Работнички. Теорию синхронизации предлагают, а сами никак в нормальное время войти не в состоянии… Вот этот, как вас?
– Алекс, – смутившись подсказал я.
– Да, вот возьмите Клауса, – берите с него пример. Он не боится начальства, не стесняется высказать свое мнение. Он активно участвует в жизни компании. Мой приказ: Клауса послать в Азию, пусть обеспечивает синхронизацию. И имя у него подходящее.
– Меня зовут Алекс… – робко напомнил я.
– Ну да, неважно. Пусть там синхронизирует, обязательно выписать ему командировочные, и Санту упаковать в багаж. Сегодня же. Мдаа, в багаж… О чем это я? Ах, да, все-таки символ нашей, Западной цивилизации. И займитесь делом, Алекс на следующей же неделе вылетает в Японию, в Сингапур, Малазию, Индонезию, Лаос, Таиланд, словом… По всем филиалам, взад и вперед. И наш, Санта, как монах-миссионер, обращающий дикие народы к ценностям христианской религии… Вы, надеюсь, христианин? – Джон Мурган обращался ко мне.
– Я вообще-то стихийный, – ответил я, из осторожности опустив окончание фразы. Оно было крамольным, ибо состояло из одного слова: «материалист».
– Вот и прекрасно. Лучше и не придумаешь. Возражения, замечания имеются?
– Нет, что Вы. – Я судорожно вычислял все «за» и «против». На следующей неделе меня как раз собирались в очередной раз окончательно попытаться разорить на тридцать тысяч долларов, а в случае неуплаты последних – пришить. Ну что же, кругосветное путешествие, да еще столь запутанное, давало мне редкую возможность выспаться и ускользнуть от преследования. Вот только книжка, что же с ней делать? Даже в местных капиталистических джунглях напечатать ее за неделю скорее всего не удастся.
– Значит – исполнять. И Санту в багаж! – Джон Мурган ослабил хватку, пристально посмотрел мне в глаза, причем в его старческом взгляде я прочел подозрительное недоверие, и исчез, оставив меня один на один со всеми предстоящими мне проблемами.
Вспоминая эту последнюю неделю, я до сих пор горжусь собой. Начал я с того, что позвонил Леве Робинзону, с которым когда-то познакомился на дружеской вечеринке. Тогда во дворике частного владения жарили шашлыки, пили «Перцовку», запивали ее красным вином. Анекдоты не иссякали, женщины были пьяны, а Лева, закусив в зубах шампур, исполнял танец дикаря из племени Мумбо-Юмбо.
Лева проживал в благодатной долине уже лет пятнадцать, знал всех и вся, а главное, работал художником-дизайнером, разрабатывающим рекламные эскизы для бесчисленных фирм. Видеоплаты для персональных компьютеров, звуковые системы, модемы, – вся эта электронная дрянь, устаревающая через несколько месяцев после выпуска, перед продажей упаковывалась в глянцевые коробки, украшенные сюрреалистичными пирамидами, разноцветными шарами и масонскими глазами без ресниц, созданными Левиным воображением и невинно смотревшими в души наивных потенциальных покупателей. В прошлой жизни Лев Робинзон был известным художником-мультипликатором на «Ленфильме».
Лева снимал маленький офис в трехэтажном здании, на двери висела внушающая уважение табличка «Графический дизайн Робинзона». Впрочем, история настоящего Робинзона и его друга Пятницы была знакома только выходцам из России, поэтому Левина фамилия не вызывала у аборигенов совершенно никаких эмоций. Лишь однажды ему позвонили из магазинчика, распродававшего еврейские книги, и то потому, что они обзванивали всех абонентов, фамилия которых заканчивалась на «зон» и «штейн» : Гершензонов, Левинзонов, Рубинзонов, Левинштейнов, Рубинштейнов, и прочих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27