соваться в "Лотос" сейчас никак
нельзя...

Почтальоны отказывались ходить в "Лиловый лотос": далеко и, честно
говоря, страшновато. По взаимной договоренности почту оставляли "у госпожи
Марии", хозяйки единственного в Шотшанах кафетерия. Эсперы сами заходили
за почтой - обычно раз в неделю. Эти визиты были удачным поводом напомнить
о себе жителям поселка, с которыми "Лотос" старался поддерживать хорошие
отношения. Все понимали: их таинственные умения не могут не вызывать у
дремучих провинциалов почтительного уважения пополам с суеверным страхом,
и следили, чтобы первое брало верх над вторым. Это было нетрудно - помочь
местному врачу, поболтать с кем-нибудь у крыльца или заглянуть в гости...
Дэн появлялся в поселке чаще других - он легко приспосабливался к
любому уровню общения, чужая тупость его почти не раздражала. Вот и на
этот раз он с удовольствием поболтал со стариками, коротавшими время на
лавочке возле кафетерия, порадовавшись вместе с ними необычно теплой
осени, за которой (надо же, какое откровение!) все же наступит зима...
Пройдя мимо запыленных собеседников, постучал в дверь и приветливо
поздоровался с хозяйкой, которая тут же принесла из дальней комнаты стопку
газет и письмо - ну, конечно, опять Роману! У него просто потрясающее
количество родственников, и всем он симпатичен... Дэн быстро просмотрел
газеты: все ли в порядке, ничего не забыли, не перепутали? И вдруг...
- Тут вам еще бандероль, Дэнни, - сказала Мария, протягивая небольшой
плоский сверток в плотной бумаге. - Вчера принесли...
...Еще не взяв пакет в руки, Дэн почувствовал исходящую от него волну
какой-то жесткой "растрепанной" тревоги - и ничего больше, как будто
отправители не умели испытывать более тонкие эмоции! Странно... Прочитав
адрес на пакете, он забеспокоился еще больше: Сэму никто и никогда не
писал! Но перевернув бандероль, Дэн увидел на обороте стандартный штамп СБ
и немного успокоился: в свое время Сэм сотрудничал с ними, наверное, это
связано с теми исследованиями... Однако беспокойство не проходило, и, уже
нигде не задерживаясь, Дэн поспешил обратно в общину.
Сэм, вопреки ожиданием, не встревожился.
- Интересно, - сказал он беззаботно, - что им могло понадобиться
через три года?
Дэн рискнул поделиться с ним кое-какими подозрениями.
- Понимаешь, - помявшись сказал он, - такое ощущение, что на этом
пакете был очень сильный эмоциональный налет. Но похоже, что он "смыт"...
- Как смыт?
- Скорее всего, нестабильным бета-излучением!
Последние слова он произнес с сердитой досадой: сильное ясновидение
пробьется сквозь любые попытки маскировки, но его дар пока еще не был
достаточно развит, и из-за этого Дэн чувствовал себя виноватым. Инга
ласково коснулась его плеча.
- Я думаю, в этих эмоциях не было ничего интересного, - сказала она.
- Не исключено, что они обрабатывают бета-излучением всю свою почту,
посылаемую эсперам - стандартная предосторожность...
- Может и так... - с сомнением начал было Юрген, но Роман перебил
его:
- И что ты предлагаешь? Умереть от подозрений, так и не открыв пакет?
Гадать до умопомрачения, что хотели утаить от нас какие-то...
- Прекрати! - строго одернула его Инга. - Никто не собирается
терзаться подозрениями... и вообще, - она кинула быстрый взгляд на Сэма, -
не кажется ли вам, господа, что мы излишне навязчивы с нашими советами?
Ее короткая реплика сразу прекратила разгорающийся спор. Сэм
благодарно взглянул на Ингу, и скрылся у себя в комнате. Ему не хотелось,
как бы не намекали на это Дэн и Роман, открывать пакет при всех: он еще
немного стыдился своего двухмесячного существования в роли "подопытного
кролика"...
Закрыв за собой дверь, он торопливо разорвал пакет - и не поверил
своим глазам... Перед ним лежали перстень Тонечки и ее дневник!
Что это? Откуда? Сэм потряс остатки пакета, на пол спланировал белый
листок. Он поспешно поднял его: обычный бланк СБ. "Нам стало известно, что
вы являетесь самым близким человеком Антонины Завилейски. Возвращаем Вам
ее личные вещи. Примите искренние соболезнования по поводу ее смерти..."
Ну да, конечно, они же должны были расследовать ее самоубийство... Но
черт возьми - с тех пор прошло больше года! Хотя, если подумать, какие
могут быть претензии: завещания Тонечка не оставила, и никто не обязан был
разыскивать ее приятелей. И тем не менее нашли...
Помедлив, словно преодолевая какое-то внутренне сопротивление, Сэм
взял со стола перстень. За год кристалл почти потерял цвет и на ощупь
казался очень холодным. Сжав его в руке, Сэм попытался ощутить эманацию
Тонечки - но нет, излучение уже рассеялось, остались только воспоминания!
И он вспоминал - не в силах оторвать взгляд от лежащего перед ним
дневника, но не решаясь прикоснуться к нему. Надо было привыкнуть, что
самые дорогие для Тонечки вещи могут существовать отдельно от нее...
...Сэм хорошо знал этот толстый ежедневник в картонной обложке:
изредка Тонечка позволяла ему заглядывать в него. Особенно в самом начале,
когда он только-только появился в "Лотосе", и непривычная чужая
холодновато-корректная этика буквально ошеломила его. Тонечка тогда сама
взялась опекать новичка, знакомить его с традициями общины, с принятым в
ней сленгом. ("Хватит расспросов, Сэм, - ворчала она иногда. - Что, как,
откуда... Вот возьми и почитай!")
Он впадал в бешенство от ее стремительно-метафоричного стиля, но
Тонечка всегда охотно переводила непонятные выражения - черт возьми,
невозможно было определить, какой из двух языков родной для нее! Не была
ли она и в самом деле эмигранткой? Неизвестно: дневник был начат
одновременно с ее появлением в "Лотосе" ("первая страница новой
жизни..."), что было раньше, никто не знал...
Он покривил душой, говоря Юле, что не спрашивал Тонечку о прошлом.
Спрашивал, и не раз! Поначалу она пыталась молча избегать вопросов, потом,
устав от настойчивости Сэма, отвечала всегда одно и то же: "Любопытному на
днях прищемили нос в дверях! Отцепись, Семка, я же сказала тебе: я
марсианский лазутчик!" (Части тела и планеты варьировались в зависимости
от настроения, прочее оставалось неизменным...) Впрочем, скоро Сэм
перестал быть назойливым: обстановка "Лотоса" исподволь отучала от
плебейских привычек. Высший пилотаж доверия - не лезть друг другу в душу,
оставаясь при этом друзьями...
Тонечка стала для него больше, чем другом, больше даже, чем
любовницей. Иногда Сэм поражался: что она нашла в нем? Почему не
обижалась, не раздражалась, не стала презирать, а терпеливо поднимала до
своего уровня? Буквально заставляла тренировать дар предсказания, учила
логике, теории вероятности... К сожалению, Сэму так и не удалось стать
примерным учеником!
Может быть, поэтому Тонечка и оставила его? Не позвала с собой, когда
собралась уйти из общины, почти не писала - так, приветы-поздравления...
...Он помнил, как Тонечка решила уйти - хотя поначалу казалось, что
она шутит, он даже не сразу встревожился... ("Тебе не казалось
неправильным, Сэм, одно обстоятельство, - спросила она, как-то в
совершенно неподходящей для серьезных бесед обстановке, впрочем, к такому
он уже привык, - а именно: чем сильнее касается предсказателя какая-то
ситуация, тем менее точны предсказания? Если подходить с точки зрения
классического здравого смысла, это совершенно нелогично!" Сэму вопрос
казался раздражающе простым, и он ответил не задумываясь: "Ты же сама
говорила о рефлексии! Вечные "а если", на которые не хватает энергии..."
Ему показалось, что взгляд подруги стал разочарованным, она отвернулась от
него, но все же объяснила: "Предположим, у нас имеется бесконечный
источник энергии - может быть, так оно и есть, мы же ничего толком о себе
не знаем! Или более печальный вариант: перерасход энергии вызовет коллапс,
сжатие времени - то есть узнавший о себе слишком много погибнет сразу..."
"Что?! - подскочил Сэм, уловивший наконец суть разговора. - Ты что такое
говоришь?" "Я говорю, - со вздохом пояснила Тонечка, - что истина, как
водится, лежит где-то между этими крайностями. И мне очень хочется узнать,
где именно!")
Лишь тогда он понял, что разговоры о развитии дара предсказания вовсе
не были теоретическими. Но когда Тонечка заявила, что ей для этого нужно
остаться одной... ("Что за глупые фантазии! - кричал он ей тогда. - Чем
тебя не устраивает "Лотос"? Почему надо ехать неизвестно куда... где ты
будешь работать, как ты будешь жить?!" "Ну-ну, - отмахнулась Тонечка. -
Хватит шума! Сказано: для серьезного труда требуется удалиться от женщин.
То есть, в моем случае, от мужчин! И не паникуй: я не навеки уезжаю, и не
за тридевять земель..." "Но ты говорила что-то о возможной быстрой смерти?
- вспомнил Сэм. - А если..." "Ты предупредишь меня, - парировала Тонечка,
- если увидишь в будущем мою гибель! Кстати, будет тебе, лентяю, лишняя
тренировка...")
...Да, это действительно была тренировка! Поначалу он разглядывал
десятки вероятностей, и каждую неделю посылал ей такой "календарь". В
письмах она благодарила его, но на все просьбы приехать отвечала отказом.
Потом переписка затихла, но "смотреть" в будущее Тонечки Сэм продолжал все
равно...
Незадолго до ее смерти он почувствовал опасность: автокатастрофа на
Северном шоссе. Он тут же кинулся в поселок - позвонить, предупредить!
Тонечка посмеялась, однако обещала весь день сидеть дома, и после ее слов
он буквально ощутил, как отпускает страшное напряжение трагической
вероятности...
Нет, она не должна была умирать!!! Мелькни в будущем хоть малейшая
возможность несчастья, он почувствовал бы это и нашел способ изменить
предопределенность!
Но в том-то и дело, что не было никакой предопределенности... А что
было? Игра случая, роковое смещение вероятностей, излишнее усилие воли?
Кто знает, да и какое это теперь имеет значение! Сэм почувствовал, что не
может больше сдерживать слез - слишком больно было вспоминать то, что
никогда уже не повторится...
...Тогда, придя в себя после известия о ее смерти, он не подумал о
дневнике. Впрочем, вряд ли его отдали бы сразу: СБ не упустила бы случая
удовлетворить свое любопытство, хотя сейчас он не держал на них зла: все
же нашли, вернули... А может, зря вернули?! Сэм вдруг почувствовал: не
надо ему открывать эту тетрадь! Ощущение было неожиданно острым, как во
время предсказаний... но оно мелькнуло слишком быстро, и осознать его не
удалось. А потом, пытаясь отличить чувства от предчувствий, а предвидение
от мнительности, он окончательно запутался - так всегда бывает, когда
пытаешься рассматривать собственное будущее. Нет, к черту! Все равно он
прочитает дневник, просто не сможет не прочитать! И Сэм, уже не раздумывая
больше, решительно откинул картонную обложку...
Какие знакомые записи... Надо же, оказывается, он помнит их наизусть,
может с закрытыми глазами продолжать с любого места! Воспоминания оживали
вслед за словами - и резко обрывались: в какой-то момент Тонечка перестала
давать ему дневник, видимо, сочтя его адаптацию в "Лотосе" законченной...
С некоторым внутренним сопротивлением он перевернул страницу. В
общем-то, ничего нового, Тонечка описывала вполне знакомые события и была
весьма сдержанна в оценках, не допуская излишней откровенности даже в
дневнике. Сэм, преодолевая искушение сразу заглянуть в конец и узнать,
чего она сумела достичь в своем "одиночном полете", быстро проглатывал
страницу за страницей - и вдруг замер, пораженный...
За месяц до ухода из "Лотоса" записи менялись. Тон их оставался почти
прежним: к обычному - скупому, без особенных эмоций - стилю Тонечки
добавилось лишь некоторое недоумение... но этому недоумению была причина!
"...Лиза и Инга уговорили меня не принимать участие в "майском
хороводе": сказали, что я недостаточно красива, и тем самым нарушаю общую
гармонию обряда - энергия чужой эстетики тратится на меня. В чем-то они
несомненно правы! Вот только странно они вели себя, говоря мне это: как
будто Лиза позаимствовала у Инги ее высокомерность, а та, в свою очередь,
одолжила непосредственность... Впрочем, какая разница? Переспорить я их не
смогла, хотя и пыталась. Что же, скажусь больной - полежу, почитаю..."
Сэм прекрасно помнил, что Тонечка болела во время "майского
хоровода". Она никогда не отличалась крепким здоровьем - часто
простужалась, уставала на работе... Но кто мог подумать, что дело вовсе не
в болезни!
"...Юрген высказал интересную мысль: хорошо бы общине иметь "внешнего
предсказателя", тогда жизнь оставшихся в ней будет гораздо спокойней.
Возможно, только тяжело придется этому внешнему предсказателю! Ведь он
будет вынужден как можно сильнее отдалиться от остальных, сделаться
сторонним наблюдателем; суровое одиночество..."
Подобные разговоры тоже возникали неоднократно, и обычно их
инициатором был именно Юрген - когда гороскопы для "Лотоса" утомляли его
своей противоречивой многовероятностью. (Разумеется, ведь община сама по
себе - явление исключительное, существующее не по средним законам!) Но
чтобы кто-то мог заговорить об этом всерьез? Спокойная жизнь за счет
чужого одиночества... какая низость!
"...Сумасшедшая беседа с Дэном - черт возьми, нам бы телепатию! Хотя
мы поняли друг друга и так, отделавшись легкой хрипотой.
Философско-математическое развитие дара предсказания: любопытно!.. Надо
обсудить с Сэмом..."
Да, это обсуждение Сэм помнил хорошо! Как обычно, он не сразу
воспринял теоретические изыски, но Тонечка была терпелива в своих
объяснениях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108