Строгая и грустная девушка сидела перед ним. Красивая. Очень чужая и
странная. За спиной ее качалась и шевелилась на стене огромная
бесформенная тень. А омар в тонких пальцах шевелился как живой и словно
пытался вырваться, освободиться, уползти куда-нибудь подальше.
В легком разговоре возник явный и неприятный перебой. Оба молчали.
Оба искали, что сказать, и не находили. Малянов несколько судорожно
схватил бутылку и принялся старательно подливать вино в стаканы, и без
того полные.
- И-ну уж, прямо-таки... - промямлил он. - С-слушай... Да! А какие у
тебя, мать, планы в нашем прекрасном городишке?
- Планы? - этот простой вопрос привел, по-видимому, Лидочку в полное
недоумение. Она явно не знала, что на него ответить. - У меня?
- У тебя, у тебя?..
- А что тут у вас есть?
- Н-ну, как что? Море. Пустыня вон, за сопками.. Все есть.
Обсерватория. Старый город... Мечеть одиннадцатого века... Слушай,
старуха, ты все равно стоишь, достань-ка вон там, с полки, альбом...
Лидочка сейчас же послушно вскочила за альбомом, и Малянов,
оживившись, принялся рассказывать про мечеть и про обсерваторию,
иллюстрируя свою импровизированную лекцию фотографиями из альбома.
Потом, когда со стола было убрано, сели пить чай с вареньем, Малянов
все порывался рассказать о своей работе, но Лидочку это совсем не
интересовало. Более того, разговоры о маляновской работе не то злили, не
то раздражали ее.
- Не надо, Митя! Не хочу!
- Нет, мать. Ты попробуй представить себе эту картину: жуткая черная
бездна, пустота... пустота абсолютная, человек не может себе такую даже
вообразить - ни пылинки, ни искорки, ничего! И ледяной холод. Мрак и
холод. И вдруг, словно судорога, - взрыв, беззвучный, конечно, звуков там
тоже нет... И эта мрачная пустота... это пустое пространство содрогается и
сминается, как пластилиновая лепешка...
- Ну не надо, Митя! Я прошу вас, пожалуйста... Не могу я, когда вы об
этом говорите и даже думаете... Я не шучу, не смейтесь...
- Старуха! - возмутился Малянов. - Ведь мы с тобой выпили на
брудершафт!
- Ну, хорошо, ну, "ты"... Только не надо больше про это...
- Эх, Ньютону бы об этом рассказать! Вот бы старик воспламенился! Это
он только языком трепал: гипотез, мол, не измышляю. Гордое смирение! А у
самого воображение работало ого-го!
- Я, слава богу, не Ньютон.
- Старушенция! Я же популярно... без математики...
- И популярно не надо. Не думай об этом.
- Невозможно, мать. Когда я работаю, я думаю только о работе.
- А ты не думай. И не работай. Черт побери, Дмитрий! Ты ведь сидишь
рядом с женщиной!.. И что это за мужики пошли...
- Дети и книги делаются из одного материала, - процитировал Малянов
не без скабрезности.
- Что это такое?
- Бальзак. Или Флобер. Не помню точно.
- Не понимаю.
- А что тут понимать? Либо детей делать, либо книги. Одновременно -
не пойдет. Материала не хватит.
- Глупости какие!
- Безусловно. Но сказано элегантно. А может быть, не так уж и глупо,
если призадуматься.
- Не надо призадумываться!
- Ом, до чего же вы, бабы, не любите призадумываться!
- А нам это ни к чему. Мы и так все знаем. Наперед. Ведь Ева съела
яблоко, а Адам, бедняжка, только надкусил.
Малянов посмотрел на нее критически. Да, она явно кокетничала. Она
пыталась ему понравиться, бедняжка. Старалась показаться значительнее и
умнее. Но слишком уж она была непривлекательна в дурацком своем наряде и
безобразных очках. И косая вдобавок.
- Ох, мать... - Малянов поднялся и налил еще чаю, себе и ей. - Жаль
мне вас. Думать - это, брат, прекрасно! Это единственное, что отличает нас
от обезьяны. Иногда меня вдруг осеняет: вот сижу я за столом, такой
маленький, такой жалкий, ничтожный, крошка, пылинка, полпылинки... а в
мозгу у меня - вспыхивают и гаснут вселенные!.. Когда я осознаю это...
Старуха! Это ощущение я не променяю ни на какую женщину!.. Вот дети, это -
да! Ребенок - это сгусток будущего. Это, мать, будит воображение... Это,
знаешь ли... На самом деле... - Он вдруг оживился. - На самом деле,
настоящие идеи, они похожи на детей. Честное слово. Они зарождаются под
черепушкой, как дети во чреве, и копошатся там, и сладко так толкаются...
Ты рожала когда-нибудь, старуха? Нет? Ну ты тогда не поймешь...
Все это он говорил без тени юмора. Ему и в голову не приходит, что в
его устах это звучит забавно. Аналогия только что пришла ему в голову и
страшно его увлекла.
- ...Заметь, они требуют усиленного питания - духовного, конечно, в
первую очередь... и всяческого внимания, и бережного отношения, и
времени... Упаси бог поторопиться - будет выкидыш!.. А потом происходит
таинство.. акт появления на свет... роды, если угодно. Бог ты мой, как это
на самом деле мучительно! Если бы ты понимала! Роди ее, перенеси на
бумагу, дай ей словесную, знаковую плоть... И какая она жалкенькая сразу
после рождения - даже самая могучая идея! - какая она беспомощная, сырая,
уродливая...
Тут вдруг Лидочка посмотрела Малянову через плечо и отчаянно
взвизгнула. Малянов резко повернулся, повалив табурет. В полусумраке
коридорчика страшно светилось изуродованное лицо Снегового.
Секунду стояла напряженная тишина, а потом Снеговой проговорил
хрипло:
- Извините меня, Дмитрий Алексеевич, но дверь у вас была настежь...
- Бога ради, бога ради! - зачастил опомнившийся Малянов. - Замок
дрянь, не защелкивается... Да вы заходите, Арнольд Палыч, садитесь.
- Нет-нет! Ни в коем случае, Дмитрий Алексеевич... - Снеговой был
вполне корректен и вел себя совсем по-светски, но странно было, что,
разговаривая с Маляновым, он почти неотрывно глядит на Лидочку. - Ни в
коем случае! Я ведь почему зашел? Книгу! Книгу же я вам обещал и совсем
забыл... Вы, может быть, заглянете сейчас ко мне?
- Какую книгу? - ошеломленно бормотал Малянов. - Что-то я не прип...
- А то я, знаете ли, завтра убываю, и надолго... - продолжал
Снеговой, беря Малянова за рукав халата и увлекая его за собою. - Я
забираю его у вас буквально на минутку, - обратился он к Лидочке. -
Извините меня... - и снова к Малянову: - Было бы глупо, если бы я забыл...
Сам же обещал, даже навязывал, и сам же забыл... Однако же, слава богу,
вспомнил в последнюю минуту...
Продолжая молоть одно и то же, как заведенный, он протащил Малянова
через прихожую, а на лестничной площадке, когда Малянову удалось наконец
освободить свой рукав и он уже рот раскрыл, чтобы разразиться негодующей
речью, Снеговой близко глянул ему в глаза и вдруг поднял и прижал к своим
губам толстый корявый палец.
После этого немыслимого жеста Малянов, потрясенный и заинтригованный,
полностью покорился, и они осторожно, почти на цыпочках, прокрались через
лестничную площадку к обитой дерматином двери.

В квартире Снегового свет горел повсюду - в прихожей, в обеих
комнатах, в кухне и даже в ванной. Все мыслимые источники были включены. И
вообще квартира производила довольно-таки странное впечатление. Повсюду -
на полках, на столах, на стенах - располагались десятки и сотни
разнообразнейших раковин и улиток - от огромных тропических, рогатых и
многоцветных, до самых невидных, маленьких и скромных, россыпью наваленных
в огромное блюдо на журнальном столике. И не только улитки - самые
неожиданные спирали и их красочные изображения наполняли квартиру. Винты,
шурупы (и среди них - гигантские!), спиральные пружины, шнеки, яркие схемы
каких-то спиральных образований и даже великолепные цветные фотографии
спиральных галактик чуть ли не в полстены размером...
- Кто эта женщина? - негромко, но как-то очень напористо и с
непонятной неприязнью спросил Снеговой, едва они вошли в комнату.
- Лидочка. Знакомая... Просто знакомая.
- Давно знакомы?
- Н-нет... Сегодня приехала... с запиской от жены...
- Вы же в разводе.
- Да. Но не могу же я отказать... - Малянов спохватился. - Арнольд
Палыч, в чем дело? Вы ее знаете? Она что?..
- Стойте. Спрашивать буду я. Времени у нас нет, Дмитрий Алексеевич,
вот что. Давайте по порядку. Во-первых, возьмите книгу.
- Какую?
- Любую, - сказал Снеговой нетерпеливо. - Возьмите вот эту и держите
в руках, чтоб потом не забыть... И давайте присядем на минутку.
В полном обалдении Малянов взял со стола толстый том и, зажав его под
мышкой, опустился на диван у торшера. Снеговой сел рядом и тотчас же
закурил. На Малянова он не глядел. Снеговой, видимо, и в самом деле
собирался уезжать. На полу и на стульях были расставлены раскрытые
чемоданы, наполовину забитые одеждой, книгами и какими-то папками. На
распахнутой дверце шкафа висел на распялочке темно-синий парадный костюм с
орденскими ленточками сорочка, галстук.. Сам Снеговой был в обширной
полосатой пижаме, в домашних стоптанных тапочках.
- Значит, по порядку... - прогудел он, глядя в угол и поминутно
затягиваясь. - Во-первых. Над чем вы сейчас работаете?
- Я? А что?
- Вы ведь, кажется, астроном? Так?
- Так.
- Наблюдатель?
- Нет. Теоретик.
- А такая фамилия - Губарь - вам ничего не говорит?
- Губарь? Губарь... Нет, Арнольд Палыч, что случилось?
Снеговой раздавил окурок в пепельнице и тут же закурил снова.
- А фамилия Глухов?
- Глухов? Тоже нет... Хотя подождите, у Вечеровского же есть приятель
Глухов... Владлен... Владлен...
- Историк?
- Д-да... кажется.
- Так! - Снеговой поднялся и, жуя окурок, прошелся по комнате,
засунув огромные свои лапы в карманы пижамы. - А Вечеровский?..
- Да я же вас с ним знакомил! Он биолог, очень крупный, с европейским
именем...
- Да-да... Помню... Вечеровский... - прогудел Снеговой. - Помню,
конечно... Спасибо, Дмитрий Алексеевич. Это очень ценно, что вы мне
сообщили... Да! Так над чем вы сейчас работаете?
И тут Малянову стало страшно. Снеговой был не похож на себя. Вопросы
его скрывали какую-то тайную угрозу... И Малянов разозлился:
- Слушайте, Арнольд Павлович! - сказал он. - Я не понимаю!..
- Я тоже! - сказал Снеговой резко. - Я тоже не понимаю, а понять
надо! Пока не поздно. Рассказывайте. Подождите!.. У вас закрытая тема?
- Какого черта закрытая! - сказал Малянов раздраженно. - Общая
космология, немного астрофизики и звездной динамики.. теория гравитации...
Я доказываю, что некоторые виды сингулярностей устойчивы... Да вы все
равно ничего не поймете, Арнольд Павлович.
- Сингулярности... - медленно проговорил Снеговой и пожал плечами. -
В огороде бузина, а в Киеве дядька... И не закрытая? Ни в какой части?
- Ни в какой букве!
- И Губаря не знаете?
- И Губаря не знаю.
Снеговой засмолил третью папиросу. Он стоял перед Маляновым, нависая
над ним, - огромный, сгорбившийся, страшный - и молчал. Потом он сказал:
- Ну, на нет я суда нет. Извините меня, Дмитрий Алексеевич. У меня
все.
- Да, но у меня не все! - сварливо сказал Малянов, поднимаясь. - С
вашего позволения, Арнольд Павлович, я бы хотел узнать...
- Не могу, - сказал Снеговой как отрезал. - Не имею права.
И не обращая более никакого внимания на Малянова, он подошел к столу
и принялся разгружать карманы пижамы. Носовой платок, грязный, мятый, - в
угол. Пачка "Беломора". На стол. Коробок спичек. Еще одни коробок
спичек... Какие-то сложенные бумажки... авторучка...
Потом он извлек на свет огромный пистолет и сунул его небрежно в
первый ящик стола.
Увидев этот пистолет, Малянов приоткрыл рот и тихонько попятился к
двери.
На пороге своей квартиры Малянов задержался и прислушался. Дверь была
приоткрыта, виднелся свет в щели, но звуков никаких слышно не было, кроме,
впрочем, ворчания водопровода. Тогда Малянов осторожно прошел в прихожую.
Дверь при этом отчаянно заскрипела, и Малянова всего перекосило от этого
скрипа.
В кухне было пусто. Стол прибран, чисто протерт. Вся грязная посуда -
в мойке. Пол подметен. Газ выключен. И никого.
И в ванной тоже никого. Висят на бельевой веревке розовые трусики и
такой же лифчик.
Малянов прошел в кабинет, положил на край стола толстый справочник
Снегового и некоторое время стоял в нерешительности, озирая свое
хозяйство: включенный калькулятор с красными цифрами на дисплее, груды
исписанной бумаги, рулоны графиков, бумажные листы, разбросанные по всему
полу...
Потом он вытянул губы дудкой, задрал брови повыше, словно собирался
отмочить какую-нибудь шуточку, повернулся и на цыпочках, но решительно
направился в бывшую детскую.
Лидочка мирно спала. Мигающий фонарь за окном выхватывал из темноты
контуры ее тела, закутанного в простыню, бледное, без кровинки лицо с
поджатыми губами. Лицо это было сейчас таким непривлекательным и даже
страшноватым, что Малянов, казалось, оставил свои решительные намерения и
остановился на полдороге, неспособный решить, так ли уж ему нужно то, за
чем он сюда приперся.
И вдруг давешний гул прокатился за окном, снова подпрыгнул и
повернулся на месте огромный лидочкин чемодан, и фонарь на улице сперва
замигал и задергался, словно припадочный, а потом вдруг разгорелся в
полную силу.
Всю комнату залило ртутным мертвенно-синим светом, и в этом свете
Лидочка вдруг поднялась на постели, села, придерживая на груди простыню, и
уставилась на Малянова ясными, широко раскрытыми глазами. Будто и не спала
вовсе.
- Трясет... - сказал Малянов, словно оправдываясь. - Кому-то мы очень
не нравимся...
- Дмитрий Алексеевич, - сказала Лидочка негромко. - Идите сейчас же
спать.
Голос у нее был, что называется, "железный", в опытное ухо Малянова
не улавливало в нем ни тени надежды. Само по себе это, может быть, и не
остановило бы его, но... Все было не так, как должно быть и бывает обычно
в подобных случаях. И резкий беспощадный свет в окно - словно
любопытствующий прожектор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9