Рут. И зря.
Mилн. И к чему это приведет?
Рут (после паузы). Да, вы правы.
«Рут». Кларисса, кто этот довольно интересный молодой человек?
Милн. Стоит только запустить этот механизм в действие, как любой сможет им воспользоваться. И тогда ты однажды окажешься лишним, потому что у тебя чересчур левые взгляды, или недостаточно левые взгляды, или кожа не того цвета, или еще что-нибудь.
Рут. Ну, это уже будет зависеть и от вас в том числе. У всех же есть право голоса.
Милн. Да, у всех, кого этого права не лишили.
Рут. Вы паникер, Джейкоб. Большинство людей ведут себя вполне ответственно.
Милн. О да, до тех пор, пока им есть перед кем отвечать за свое поведение.
Рут. Да вы циник!
Милн. Я?
Рут. Нет, все это чушь!
Милн. И все же я утверждаю, что у журналистов не должно быть ничего похожего на Общество юристов или Британскую медицинскую ассоциацию.
Рут. А в чем различие? В Обществе юристов власть тоже может захватить какая-нибудь группировка, которая будет допускать к работе только тех адвокатов, которые думают правильно. И что тогда?
Милн. Тогда-то вам и понадобится действительно свободная пресса, иначе вы никогда не узнаете об этом факте. В этом все дело. Дела могут идти из рук вон плохо, но, пока существует свободная пресса, все можно поправить. Если же ее не существует, то никто и не узнает о том, что дела идут из рук вон плохо.
Рут. Я не против свободной прессы. Я против газет.
Милн (со смехом). Я понимаю, что вы имеете в виду. Меня они тоже не радуют. Бывает, спорю я с нашими доморощенными Троцкими в репортерской комнате, провозглашая тезис о том, что пресса – это последний оплот демократии, и вдруг замечаю, что стучу кулаком по левому соску какой-нибудь дивы. Вам ли говорить мне об этом – я знаю все не хуже вас. На страницах газет торжествует пустота, пытающаяся скрыть собственное ничтожество безудержным нагнетанием дешевых страстей вокруг плоских мелодрам: «ПЛОД НЕЗАКОННОЙ СТРАСТИ КОРОЛЕВЫ КРАСОТЫ», «КОРОЛЕВА КРАСОТЫ В ЦЕНТРЕ СКАНДАЛА», «НАРКОТИКИ И МУЖЧИНЫ: ИСПОВЕДЬ НЕСЧАСТНОЙ МАТЕРИ». Я знаю, я все это знаю. Это – та цена, которую приходится платить за то, чтобы спасти главное.
«Рут». Что-то в нем, безусловно, есть.
Mилн. То, что творят газеты, защищать трудно, особенно потому, что обвиняют их вовсе не в том, в чем они виноваты. Люди часто считают, что бульварной журналистикой занимаются профессионалы, которые в душе стыдятся того, что им приходится опускаться до вкуса толпы, но это не так Работники желтой прессы гордятся своим творчеством. Гордятся своим умением при помощи нескольких дешевых приемов сделать из дерьма конфетку. Прошу прощения, но я знаю, о чем говорю. Я сам начинал с этого – пытался писать с таким же блеском, как лучшие стрингеры с Флит-стрит, трактовать в лондонском стиле наши незатейливые местные новости. Я думал, что это правильно. Лучшее время моей жизни я потратил на то, чтобы, сидя с пачкой сигарет и пакетиком леденцов в руке в разбитом «форде-консул», запаркованном возле чьего-то особняка, подстеречь разгневанного мужа или сбежавшую жену футболиста, которые могли бы украсить собой первую полосу нашей газеты перед тем, как навечно кануть в Лету. Я чувствовал себя частью привилегированной группы, которая является частью нашего общества и в то же время следит за ним со стороны, которой дано право порицать его и обязанность защищать, день и ночь. Рыцари пера, четвертая власть. И что самое удивительное – я был прав! Так оно и было, поскольку то, чем я занимался, – тоже часть свободы. Существование бульварной прессы свидетельствует о том, что в обществе по крайней мере с одним все в порядке – никто не диктует, что можно и чего нельзя писать журналисту (Пауза.) Извините, я заговорился. Обычно я не так навязчив, но тут я разволновался. Это был самый потрясающий день в моей жизни. Я оказался единственным репортером в Малаквангази, только представьте себе. Тот репортаж, который я собираюсь отправить, возможно, так и останется лучшим репортажем в моей жизни.
Рут. Вы, должно быть, устали?
Милн. Ничуточки.
Рут. Проголодались?
Милн. Как волк.
Рут. Тогда, может, перекусим?
Милн. Простите меня, я ужасно болтлив.
Рут. Что вы, мне было жутко интересно. (Она смотрит на Милна так пристально, что тому становится неуютно?)
Милн. Огромное вам спасибо, что терпели меня. Надо пойти отдохнуть перед дорогой.
Милн входит в дом, Рут остается стоять в темном саду.
«Рут». Беги, беги за ним, пока не поздно, глупая сучка.
Ночь сменяется днем.
Рут исчезла.
Светает.
На сцену въезжает джип. За рулем сидит Фрэнсис. Карсон выходит из дома, следом за ним появляется Гатри. Гатри частично переоделся, но на нем по-прежнему неизменные голубые джинсы. На плече у него висит кофр и еще одна сумка. Карсон кричит, адресуясь к открытому окну на втором этаже.
Карсон. Джейк! (Оборачивается и видит Гатри?)
Собрались? А где Джейк?
Гатри. Что это такое?
Карсон. Ваш джип. (Направляется к джипу, чтобы сказать что-то Фрэнсису?)
Гатри остается на просцениуме.
Гатри. Я вижу, что джип. Но Вагнер говорил про машину.
Карсон. Машина, джип – какая разница? Вам никто не обещал семейного микроавтобуса.
Гатри в бешенстве, но старается не показывать этого.
Гатри. Семейный микроавтобус – гражданский транспорт. Джип – потенциальная мишень. Послушайте, я знаю правила этой игры как никто другой. Я много где побывал: Конго, Ангола, Сомали, – и везде эти правила одинаковы. (Тут он замечает Милна, который выходит из дома, одетый в армейского типа камуфляжный костюм с тропической панамой цвета хаки на голове, и взрывается?) Черт побери, зачем он вырядился под военного! (Срывает панаму с головы Милна и швыряет ее на землю?)
Милн. В чем дело? (Поднимает панаму)
Гатри. В Африке на войну в рубашке цвета хаки с погонами может отправиться только псих!
Карсон. На какую такую войну? Сегодня войны не будет.
Mилн. У меня с собой в сумке есть тенниска – хотите, переоденусь?
Гатри. А ракетки вы с собой не прихватили? Вы все спятили! И вообще, ехать должен Вагнер.
Милн. А я-то думал, что вы на моей стороне. Ладно, поехали, Джиджи… (Милн направляется к джипу, около которого уже стоит Карсон)
Карсон. Не забыли взять?
Милн похлопывает по небольшому чемоданчику, который несет в руке.
Милн. Нет, не забыл. (Садится в джип)
Фрэнсис прогревает мотор, Гатри стоит около, упершись взглядом в землю.
Ну, так вы едете или нет?
Гатри (безразличным голосом). Черт. (Быстро вскакивает в джип, ставит рядом с собой на сиденье кофр и падает назад, когда джип рывком трогается с места)
Занавес
Действие второе
Ночь.
Гостиная занимает всю сцену.
Рут сидит в кресле лицом к публике. На ней длинное платье, свободное и уютное: его нельзя назвать вполне вечерним, но в любом случае одета она более торжественно, чем в предыдущих сценах.
Гостиная неярко освещена, так что по краям ее полумрак. Милн стоит на пороге гостиной; видно, что он только что вошел. Он одет точно так же, как и при первом появлении. Рут не оборачивается.
«Рут». Привет, Джейкоб. Как я рада тебя видеть. У меня дыхание перехватило, как только я услышала, что к дому подъезжает джип. Я рада, что ты вернулся. Мне не хватало тебя, Джейк. Если честно, Джейк, то я… боже, как я по тебе скучала, Джейк…
Рут поворачивается.
Милн. Привет!
Рут. А, привет.
Милн. Я думал, что вы задремали.
Рут. Совсем нет. Удачно съездили?
Милн. Да, спасибо. Плевое дело.
Рут. Удалось добыть какие-нибудь сенсации?
Милн. Целую кучу.
Рут. Заходите и присаживайтесь. Выпить хотите?
Милн. Спасибо, нет. Где Джеффри?
Рут. Уехал.
Mилн. Я думал, что все уже спят.
Рут. Я хотела дождаться вас. С вами все в порядке?
Милн. Лучше не бывает.
Рут смеется.
В чем дело?
Рут. Да ни в чем. Я рада, что вы славно провели время, сражаясь за честь и славу «Мира по воскресеньям». Репортер из Гримсби сражается за честь и славу «Мира по воскресеньям».
Милн. Вы по-прежнему считаете меня наивным.
Рут. Да нет.
Милн. Слишком юным и романтичным.
Рут. Это не совсем то же самое.
Милн. Боюсь, что рано или поздно я стану таким же, как Дик.
Рут. Надеюсь, до этого дело не дойдет.
Милн. А чем плох Вагнер? По крайней мере, он…
Рут. По крайней мере, он все же лучше, чем Штраус.
Милн. Похоже, он уехал вслед за остальными корреспондентами.
Рут. Надеюсь, что так. Я рада, что вы вернулись к нам.
Милн. Конечно. Прямая связь с Лондоном – о большем нельзя и мечтать. Ах да, и ваше общество, разумеется…
«Рут». Спаси-те на-ши ду-ши!
Милн. Да, вы, наверное, уже собираетесь спать?
«Рут». Мне и здесь хорошо.
Милн. Мне нужно написать заметку.
«рут». К черту заметку.
Милн. Вы не будете против, если попозже я попытаюсь связаться с Лондоном?
«Рут». К черту Лондон!
Милн. Я уверен, что Джеффри не стал бы возражать. Он сейчас в Ка-Си?
«Рут». Ну почему ты не заткнешься и не поцелуешь меня?
Милн. Он сказал, чтобы я чувствовал себя как дома.
«Рут». Ну, так поцелуй меня.
Милн. Наверное, стоит попытаться связаться прямо сейчас – чтобы они знали, что я здесь.
Рут. А может быть, сначала все же стоит поцеловать меня?
Милн. Поцеловать вас?
Пауза. Рут зажмуривается и поворачивается к Милну.
Рут. Да.
Милн. О чем я говорил?… Ах да, надо попытаться связаться с редакцией.
Рут. Конечно. Это здравая мысль.
Милн. Спасибо.
Рут. Но разве сейчас не слишком поздно или, вернее, не слишком рано?
Милн. Самое время.
Рут. Похоже, мы с вами говорим о разном.
Милн. Вы сегодня куда-то ездили?
Рут. Нет. Почему вы так решили?
Милн. Ну, ваше платье.
Рут. Эта старая тряпка. Первое, что подвернулось мне под руку, когда я выходила из душа.
Милн. Вот как? Очень милое платье.
Рут. В клуб я его не рискнула бы надеть.
Mилн. А здесь есть клуб?
Рут. Кантри-клуб, в Джедду После провозглашения независимости там не слишком людно. А раньше, бывало, там устраивали танцы на день коронации. Теперь все развлечения – бар, бильярд да курительная комната. В бильярд я не играю, зато не прочь выпить и покурить. Кроме того, там можно почитать свежие журналы: «Сельская жизнь», «Журнал горного дела» и «Камбаве сегодня». Вам, наверное, будет приятно услышать, что туда поступают и некоторые лондонские газеты.
Милн. Звучит заманчиво. Их доставляют самолетом?
Рут. Не думаю. Они до сих пор получают «Морнинг пост», хотя ее закрыли уже год назад. Ладно, не хотите – не целуйте.
Милн. Это не означает, что я не считаю вас привлекательной.
Рут. Конечно нет. Это означает, что вы многим обязаны Джеффри.
Милн. Да, но если бы даже я не был ему ничем обязан…
Рут. Не возжелай имения ближнего твоего, ни вола его, ни осла его, ни жены его…
Mилн. Постойте, постойте… (Он задумывается на несколько секунд, затем смотрит на Рут.) Дело совсем не в том…
Рут. Ну что ж, я рада, что вы передумали.
Милн. Я хотел сказать, что у меня есть на то другие причины. Удобно было бы сказать, что дело обстоит именно так, как сказали вы, но – нет. Я не вижу ничего зазорного в том, чтобы возжелать осла, вола или джип ближнего моего – поскольку это всего лишь его имущество. Но если я позволю себе возжелать вас, то это будет означать, что я и вас считаю всего лишь вещью. Но мне почему-то кажется, что жена – это не совсем то же самое, что джип. Очевидно, у меня чересчур передовые и просвещенные воззрения на этот вопрос. (Улыбается.) А вы как думаете?
Рут. Так я вам все же нравлюсь?
Милн. О, боже мой!
Рут. Я вызываю у вас непристойные желания?
M ил н. Я же сказал вам, что я считаю вас привлекательной.
Рут. Я спрашиваю вас про непристойные желания.
Милн. Нет.
Рут. Ну не будьте таким занудой! Представьте себе: вы едете в джипе. Солнце палит изо всех сил. Бвана Гатри запечатлевает на пленке виды природы и картины нищеты, чтобы украсить ими страницы иллюстрированных журналов. Проводник Фрэнсис напряженно следит за дорогой. Ваши мысли блуждают. Вы думаете: «А что, эта Рут Карсон очень даже ничего себе бабенка…» Теперь ваша очередь рассказывать.
Но Милн молчит.
Вы начали представлять, как вы раздеваете меня?
Милн. Нет.
Рут. Я так и осталась в одежде?
Милн. Вы начали раздеваться сами.
Рут. Ах вот как. В темноте или при свете? В постели? На полу? На траве? В джипе? (Пауза.) Уверена, что в джипе.
Милн (резко). Нет, не в джипе. (Пауза.) Это происходило в параллельном мире, где нет ни дня, ни ночи, ни проблем, ни ответственности. В мире, где нет силы тяжести.
Рут. Понимаю. Ну и как я вам понравилась?
Милн (в отчаянии). Рут!!!
Рут. Вы были великолепны. Кстати, давно пора было называть меня Рут.
Mилн. Рут. В самом звуке этого имени заложен укор. И ты, о Рут. Так падай, Цезарь!
Рут. На самом деле я совсем не такая уж распутница.
Милн. Нет, конечно же нет.
Рут. С моим первым мужем я чуть было не стала распутницей, но он был еще тот сукин сын. Очень гордился своим коронным хуком левой.
Mилн. Для этого были основания?
Рут. Никаких. Мне всегда удавалось уклониться и провести апперкот правой. Это был настоящий ад. Чтобы увести меня, Джеффри потребовалось всего лишь откашляться и постучаться в дверь.
Милн. Вы были влюблены в него?
Рут. О да! Я была влюблена в Африку. Совсем как Дебора Керр в «Копях царя Соломона», пока паук не забрался к ней в трусы. В браке с Джеффри я не распутничала. Ну, разве что один только раз, но это не считается, потому что случилось в гостиничном номере, а в гостиничных номерах действуют совершенно иные моральные законы. В любом случае я испытала ужасный приступ УУС.
Милн. Что такое УУС?
Рут. Утренние угрызения совести. Довольно бессмысленное занятие – глупо страдать от мысли о том, как дурно я поступила по отношению к Джеффри, если сам Джеффри пребывает в блаженном неведении о моем поступке. Вы согласны со мной?
Милн. Нет.
Рут. Нет. Ну что ж, начнем все сначала. Привет! Удачно съездили? (Пауза.) Не знаю, сегодня я чувствую себя несколько странно.
Рут начинает наигрывать пальцами по ручке кресла: мы слышим вдалеке звуки фортепьяно, которое играет «I've got you under my skin». После нескольких тактов голос Милна перебивает мелодию.
Милн. Странно?
Рут. Как-то не в своей тарелке. Я рассказываю вам это только потому, чтобы развлечь вас, – надеюсь, вы это понимаете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11