Единственной их проблемой является сверхизобильная ее
поставка. Они должны придумать пути ее использования, которые не были бы
просто необходимы, в эмпирическом списке.
И поэтому они постоянно изменяли форму.
Каждая искажающая волна - их частота менялась каждые десять минут, до
полудюжины в минуту - давала повод для изменения ландшафта. Это была
ритмическая часть. К тому же, жизненные формы могли использовать
сэкономленную энергию, чтобы внести изменения между волн. Каждая биоформа
испускала такой флюид, какой хотела. Она могла занять любую желаемую ею
форму, или вовсе никакой, в точности на такое время, чтобы удержаться на
мгновение или два. И так как искажающая энергия из солнечной области была
крайне обильна, то не было пределов изобилию форм жизни, кроме самой
жизни. Изменяющаяся система, рассуждал я, должна осуществить очень быструю
эволюцию только в одном направлении. Полная возможность изменения была
пассивным сбросом энергии. Владение подачей и приемом. Но означает ли это,
что мы - как агрессоры - были в безопасности? Возможно, нет - ловчая яма
весьма пассивный вид западни.
Дальше мы не пошли до тех пор, пока я не определил, что местные
жизненные формы не так уж многосторонни, как мне казалось вначале.
Существовал определенный набор форм, которые они могли принимать. Все было
достаточно ординарно. Не было резких углов и прямых линий, не было и
осевых соединений. Цилиндры и сферы были, вероятно, предпочтительнее, но
изогнутость и волнистость вполне обычны, и несколько раз я видел изогнутые
мебиусом существа.
Вначале я думал, что подобная жизненная системы должна легко
достигнуть разумности, но позднее понял, что это невозможно. Интеллект
необходимо улучшать своеобразной медитацией между стимулом и действием: на
человеческом примере это рационализация. Есть расы, которые не рациональны
- у них нет памяти и языка - но они все еще могут квалифицироваться, как
разумные, но они получили псевдоэмоциональную систему воздействия как
интерпретатор физических сигналов и своеобразный прибор по принятию
решений, который модифицирован чисто интроспективными значениями, ничего
общего не имеющими с условием Павлова. Они не работают на чистом рефлексе.
Это совершила жизненная система. В ней нет расхождения между стимулом и
сигналом. Не было расхождения, которое могло привести к появлению разума.
Я решил, что это скорее всего простейшая биосфера. Тем не менее, я не
отбросил свои первоначальные предположения и здоровую порцию
подозрительности. Мы с дель Арко были вооружены, Джонни - которому мы
поручили остаться с транспортным средством - имел разнообразнейший арсенал
у себя наготове. Огненная мощь, конечно, была неотъемлемой частью
конструкции пенафлорцев.
Мне не нравилось передвижение внутри форта. Одно дело нести мобильное
небольшое оружие, чтобы защитить себя от непредвиденных опасностей. И
совершенно другое - иметь с собой что-то, что постоянно тревожит чужой мир
и имеет достаточное количество жара, чтобы испепелить континент. Это
слишком много, чтобы задумываться над каким-то решением. И конечно, чужаки
точно такие же, как и люди - в некоторых отношениях. Все, что они делают
после того, как вы в них выстрелите, так это превращают ад во много раз
более проклятое место. Это происходит чаще всего из-за сумасшествия или
испуга, но разве можно было полагаться на ребенка вроде Джонни? Правильно,
когда приказывают не стрелять без крайней необходимости; ведь так редко
можно узнать наперед, что есть крайняя необходимость, чаще всего это
выясняется, когда все уже позади, слишком поздно.
Первые сто миль мы преодолели весьма быстро, и никто нас не
беспокоил. Прибор вспышками подавал нам сигналы, указывающие на возмущения
искаженного поля, несмотря на нашу защиту, но пока шли сигналы, мы не
могли сбиться с курса. Радиосвязь с кораблем была громкой и четкой, но сто
миль это не так уж и много, а нам предстоит пройти еще несколько сотен. Мы
путешествовали большей частью по растительности, которая резко меняла и
цвет, и форму, поэтому за одну минуту мы проезжали вдоль яркой голубой
долины с желтыми пятнами, а в следующее мгновение она могла быть красной
или черной. Я никогда не видел поверхности, покрытие было таким толстым,
что наши колеса имели достаточно прочную и ровную опору - растительность
под колесами дрожала от прикосновения и старалась ускользнуть из-под них.
Ковер растительности был плотным, но не высоким - после нашего продвижения
он быстро поднимался.
Я постоянно осматривал поверхность. Она была неодинаковой, и это
требовало от меня значительных усилий, чтобы фиксировать все отличия. Я
обманулся в надежде найти "более высокий" уровень жизненных форм. Нет
пасущихся стад, нет мух, нет быстрого движения.
Не было стандарта, который я мог бы обратить к системе, сделав ее
более всесторонней. Место охотящегося четвероногого с огромными клыками
по-прежнему оставалось свободным. Самой большой опасностью здесь было то,
что мы не знали, что здесь может представлять опасность.
Затруднения возникли, когда мы достигли места, которое выглядело как
гигантская плоская равнина. Снизу нас слегка постукивало, а сверху мы
видели бесконечный пестрый ковер с цветами, растущими и лопающимися от
масла. По мере приближения мы могли видеть листья, ветки и цветы, которые
все время менялись. Они уходили в сторону, съеживались и разряжались,
беспомощно перекатывались. Но дальше мы не видели никаких очертаний -
только цветы и сверхъестественное однообразие. Долина тянулась до самого
горизонта во все стороны от нас. Далеко справа начало заходить солнце. Его
непостоянный свет угасал, диаметр изменялся и мерцал. В ослепляюще белом и
резком, по-электрически желтом были ясно видны выступы.
Джонни спускал нас по склону - где я видел голую скалу, впервые
взгромоздившуюся из этих живых ножек - и на равнину. Тут мы быстро
остановились.
- На колесах не доберемся, - сказал он. - Я спущусь вниз. Продеремся.
- Не продерешься, - поплывешь, - сказал я. - Это море.
- Покрытое растениями?
- А почему бы и нет? Даже на прекрасных обычных мирах существуют
саргассовы моря. Поверхность их затянута сорной травой, обтягивающей их
словно кожа, - гроздь растительных островов. Тысячи квадратных миль на
многих мирах. Это вполне обычно.
Он запустил турбины, и винты начали толкать нас через эту мешанину.
Это была в большей степени вода, чем растительность. Растения не оказывали
нам сильного сопротивления. Оно изменило приспособляемость к нам - из
желания оказать услугу. Очень вежливо.
- Далеко ли другая сторона? - угрюмо спросил дель Арко? Ему было
скучно.
- Как знать? Может быть, "Потерянная Звезда" погрузилась на целых
пять морских саженей в глубину. Лучше вызвать "Лебедя" и сообщить им, что
до завтрашнего ужина мы не вернемся.
Капитан проинформировал Ив, что мы наткнулись на болото и
продвигаемся медленно.
- Между тем, - предположил я, - давайте все вспомним, что терпение -
это достоинство и очень хорошая черта характера.
Неожиданное снижение скорости превратило пятьсот миль в очень долгую
дорогу. Я был рад, что справился и посадил корабль так близко - вернее,
"ветер" справился. По масштабам планеты пятьсот миль - это небольшое
расстояние.
- Мы можем сыграть в карты, - сказал Джонни, - или еще во что-нибудь.
- Если тебе скучно, - сказал я, - пусть тебя сменят.
- Кто сменит? - ответил он. - Я здесь сижу, не делая ничего. Мы
движемся одним курсом по неподвижному морю при спокойной погоде. Кто еще
нужен?
- Не знаю, - сказал я. - Мы можем встретить морское чудовище.
Никто не рассмеялся. Я был похож на юмориста, стоявшего перед лицом
смерти. Когда события подавляюще обыденны, сардоническая ирония так же
привычна, как и подавленность.
Я предостерегал о реальной возможности встретить морское чудовище, но
в целом это было предостережение о том, что нам может встретиться все, что
угодно. Ничего не случилось. Ничто не предвещало, что что-то может
случиться. Даже дождя не было.
Я удовлетворился мыслью, как прекрасно было бы разрешить кому-то еще
управлять, и это было лучшим шансом расслабиться с тех самых пор, как меня
подобрала "Элла Марита".
Мы передвигались на колесах, пока не съехали в океан - это был океан,
а не просто соленое озеро или канал. Безграничность его начинала угнетать.
Постепенно я определил, что наша дорога должна приближаться к концу.
"Потерянная Звезда" не могла полностью находиться под водой, если ее
сигнал все еще доходил до нас. Если бы она оставалась в воде, то не смогла
бы так хорошо сохраниться. Космические корабли сконструированы в расчете
на воздух, а не на воду. Если она просуществовала восемьдесят лет, то
только потому, что была на поверхности и на суше.
Солнце все еще летаргически догорало над горизонтом. Местное дневное
освещение могло продержаться еще часов пять, а нам, по общему мнению,
нужно было еще часов восемнадцать. Местная ночь могла быть длиннее или
короче, но я решил, что она, похоже, будет такой же продолжительности, как
и день. Данный мир не имел осевого наклона (Алахак дал мне раньше
примерное описание). Я подверг сомнению измерения "Карадок" (они слишком
давно их делали), что мы сумели сесть так близко, но все свидетельствовало
о том, что погрешность была невысока.
Я сообразил, что даже в течение ночи света было достаточно, чтобы
видеть. Последний луч солнца прочертил длинную сумеречную линию,
изломанную в искривляющих полях. Но даже такая, ночь была столь же удобна,
как и день. Ночь на чужой планете - всегда плохое место, где бы это ни
было.
Тем временем "Потерянная Звезда" сигналила все ближе и ближе. Солнце
зашло, а мы все еще были в море. Я спросил себя, неужели кто-то дожидается
ночи? Мы чувствовали себя в безопасности, но предполагали встретиться с
насмешливым приемом. Но я недолго размышлял об этом. Вы могли вскоре
получить удар в спину, и лучшее, что мы чувствовали, это желание
находиться подальше от Течения. Перспектива находиться в бронированном
трясущемся вездеходе два дня была отвратительной.
Я был прав, ожидая, что ночная тьма не будет слишком интенсивной.
Хотя этот мир и был безумным, но он был идеально сориентирован для того,
чтобы использовать естественную иллюминацию. Нас освещал слабо различимый
сектор ядра Алькионы и могучая когорта из тридцати ближайших звезд с
сильным световым излучением. Зияющая пропасть ядра висела в небе наподобие
огромного занавеса, исторгая бледный, но эффективный свет. Горизонт пылал
белым, окружая нас гигантским серебряным кругом, сияющим как драгоценный
камень.
Цвета сорной травы вокруг нас - я думал о ней как о морской траве,
хотя значительных отличий между земными и морскими растениями нет -
приглушенный индиго, темно-красные, бронзовые и серые. Ничего тусклого,
ничего яркого, но все еще могли различать жуткий танец теней и оттенков.
До "Потерянной Звезды" оставалось пятьдесят миль, сорок...
Я снова начал думать о том, что у нее за груз и что я намерен с ним
делать, когда его найду. Теперь, конечно же, я знал, что груз был. Алахак
подозревал, что он есть, но он не сказал мне многого, потому что не был
уверен. Мне было легко поставить себя на место капитана звездолета,
который - восемьдесят лет назад - случайно натолкнулся на остатки
неизвестной цивилизации за пределами Венца. Я знал, что привозят из
подобных миссий другие звездолеты. Я знал, что наиболее ценилось в
галактике, на чем концентрировалось воображение капитана. Ирония была в
том, что груз на сегодняшний день совершенно не имел цены, если убрать
один-единственный секрет. Не имел никакой цены в смысле выкупа. В смысле
цены, я не ошибусь, что есть люди, которые все еще желают оплатить удачу,
которая вовсе не очевидна.
В двадцати милях от "Потерянной Звезды" мы выбрались из воды. Мы с
Джонни в это время дремали, поэтому не заметили едва выглядывающие скалы,
а дель Арко подумал, что не стоит нас беспокоить, и не предупредил. Он
ускорил движение, как только колеса нашли береговую опору, и резкий толчок
разбудил нас.
Он свернул, чтобы исследовать наклон, по которому нам предстояло
подняться. Утес имел свирепый, неразрушимый и непреодолимый облик. Этот
берег представлял собой совершенно иную картину, чем то, что было до сих
пор. Раньше все было унылым и негостеприимным. Растения росли, но они
росли в высоту. В жесткой вулканической скале невозможно было остановиться
на якорную стоянку, поэтому они находили себе место в расщелинах,
расколах, поскольку пробить этот постоянный скальный монолит было
невозможно.
Путь, который выбрал дель Арко - вынужден был выбрать, так как
другого не было - был неровным и обходным. Но бронированный вездеход был
рассчитан именно на это. Раз или два я предупреждал, что мы можем
свалиться назад, но он был цепким зверем и взбирался на скалу с собачьей
настойчивостью. Уже на вершине утеса мы увидели, что возвращение к земле
не дало нам выигрыша во времени. Ландшафт был разрушен и весь изорван.
Растительность - высокая и кучкообразная на всех уровнях. Здесь не было
ничего простого - только серии разнонаправленных поверхностей, наползающих
друг на друга с разных направлений. Не было ни широкой дороги, ни легкой
тропы. Непрерывные возвышенности и впадины делали дальнейшее продвижение
совершенно невозможным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24