- Я ведь говорила вам, что мой отец - необычный
плотник. Таких мастеров вы больше нигде не найдете. Идем
скорее.
На пороге самого большого и наиболее причудливо
украшенного дома возник высокий немолодой мужчина и,
прикрыв от солнца глаза ладонью, пристально посмотрел на
приближавшихся путников. Вдруг он охнул, схватился за
сердце и бросился с крыльца им навстречу.
- Доченька! - полувыкрикнул, полувыдохнул он и прижал
Лангу к своей широкой груди.
Потом он отодвинул девушку на расстояние вытянутых рук,
сквозь слезы, выступившие на глазах, посмотрел на родное
лицо и снова прижал дочь к себе. Наконец, с трудом придя в
себя, плотник обернулся к спутникам дочери.
- Отец, - сказала Ланга. - Эти два воина спасли меня от
разбойников.
Мужчина решительно шагнул к ним и молча крепко обнял
сначала Ниуна, а затем Релана. Как и все киммерийцы, он
был немногословным.
- Заходите в дом. Вы будете самыми желанными гостями.
Всегда.
Внутри жилище плотника почти не отличалось от домов,
которые обычно строили в Киммерии. Боги не баловали эту
страну теплом, и поэтому пороги мастера делали высокими, а
двери - низкими и тяжелыми, чтобы внутрь проникало как
можно меньше холодного воздуха. Углы большой комнаты были
скругленными, чтобы не промерзали, да и мыть такие стены
гораздо легче (мыть стены приходилось довольно часто, ибо
от печек, топившейся по-черному, на них густо садилась
копоть).
Комната была одна, просторная, почти квадратная, она
разделялась на отдельные закутки печью, где готовили еду,
большими окованными сундуками, на которых спали женщины,
лавками и мощными балками, поддерживавшими закопченным
потолок. В дальнем правом углу стоял большой стол. Возле
печи суетилась невысокая, ладная и уже немолодая женщина.
Когда гости вошли в дом, она повернула к ним посеревшее от
невыразимого горя лицо, вскрикнула и медленно опустилась на
лавку, словно все силы разом покинули ее.
- Матушка! - бросилась к ней Ланга и, опустившись перед
матерью на колени, ткнулась носом в подо ее юбки.
- Жена! Накрывай на стол. Не видишь, что ли, гости у
нас, - преувеличенно строго распорядился плотник.
Остаток дня прошел в нескончаемом празднестве. Гости
непрерывно ели и пили, рассказывали о своих приключениях
сначала родителям Ланги, потом многочисленным соседям,
которые, прослышав о возвращении девушки, все заходили и
заходили в дом плотника. Его любили и уважали, и поэтому
все дружно радовались его счастью.
В самый разгар пиршества плотник подсел к Ниуну и,
строго глядя на него выцветшими, а некогда, видимо,
ярко-голубыми глазами, сказал:
- Вижу, ты приглянулся моей дочери. Вон она глаз с тебя
не сводит. Оставайся. Поработаешь у меня, как положено,
а там и женой ее объявишь. Я для нее ничего не пожалею.
Ниун покачал головой:
- У тебя очень красивая дочь. Но я должен идти дальше.
Мои предки были кузнецами. И мне долг велит перенять их
дело. Не уговаривай. Я уже все для себя решил.
Плотник тяжело вздохнул и положил широкую ладонь на
руку Ниуна:
- Что ж, как ни жаль мне, неволить не буду. Но знай: я
твой должник. Ты всегда самый желанный гость в моем доме.
Он поднял красивую резную чашу, одним глотком осушил ее
и повернулся к гостям:
- Пора и честь знать. Люди устали с дороги. А завтра им
снова в путь. Пусть отдыхают.

9

Ясным тихим утром Ниун, Релан, Санта и Маев покинули
гостеприимное селение. Их дорожные мешки были наполнены
всевозможными припасами, приготовленными умелыми добрыми
руками матери Ланги. Она тоже понимала, какие чувства
переполняют дочь, но накопленная с годами житейская
мудрость не позволила женщине вмешиваться. Она лишь обняла
путников на прощание и сказала:
- Пусть Светлые Боги сопровождают вас в пути. А мы
всегда будем рады, если вы решите навестить вас.
Ланга в этот день проснулась на рассвете и вышла
проводить гостей до берега озера. По покрасневшим глазам
девушки даже не очень наблюдательный человек мог понять,
что ночь она провела беспокойную, но, стараясь не выдать
своего волнения, Ланга лишь проговорила:
- Доброго вам пути, - и, помолчав, обернулась к Ниуну и
добавила: - Твоя избранница будет самой счастливой женщиной
на свете. Ты настоящий мужчина.
Затем она резко повернулась и быстро пошла к дому,
расправив плечи и высоко неся гордую голову.
Какое-то время все молчали, пока тишину не нарушил
Релан:
- Ниун, мы с Сантой решили не идти в ее деревню. Родных
у нее нет, никого ее не ждет, добра она нажить не успела,
так что забирать из дома ничего. Мы отправимся прямо ко мне.
А ты, как я уже говорил, и один сможешь проводить Маев.
- Правильно решили, - отозвался Ниун. - Санта и так
натерпелась всякого, пусть поскорее окажется среди родных.
Будьте счастливы. И пусть у вас будет много детей,
здоровых, румяных, веселых.
Маев шагнула к подруге, обняла ее и даже слегка
всплакнула.
- Не знаю, - сказала она, - Увидимся ли мы еще
когда-нибудь, но я всегда тебя буду помнить.
Наговорив друг другу еще много хороших и ничего не
значивших при прощании слов, путники разделились: двое
отправились на север, а двое - на юг. Когда Релан с Сантой
скрылись из виду, Ниун спросил у Маев.
- Далеко ли до твоего дома?
- Если поторопимся, к концу третьего дня дойдем.
Ниуну очень не хотелось торопиться, он бы так шел и шел
с любимой девушкой, не считая дни, не измеряя расстояния.
Видеть ее, чувствовать легкое дыхание, изредка как бы
случайно касаться тонкой руки - это значило для него жить.
Но, будь прокляты все демоны вместе взятые, не мог он
жениться на ней, не мог предать память отца и отказаться от
своей мечты! Как только он отведет девушку домой, он снова
возобновит поиски и рано или поздно добьется своего. Но как
ему жить дальше без этих серых глаз? В душе Ниуна бушевала
буря, мешавшая ему говорить, и он шел молча, тяжело ступая
по влажной земле, сминая пробивавшуюся к солнцу траву, не
замечая ни синего неба, ни легкого ветерка, даже слегка
согнувшись под тяжестью своих невеселых дум.
Маев тоже молчала, но не потому, что боялась нарушить
размышления своего спутника. ЕЙ тоже было о чем подумать. С
первого взгляда на Ниуна она поняла, что именно его ждала
всю свою еще недолгую жизнь, что это он являлся ей в
беспокойных девичьих снах, что за ним она согласилась бы
пойти на край света. Но он не знав с собой, а гордость не
позволяла ей задавать вопросы. И еще у нее была одна тайна,
которую Маев боялся выдать. Сказав, что она единственная
дочь своего отца, девушка умолчала о том, что ее отец -
именно тот мастер, который так нужен Ниуну, кузнец. Он с
удовольствием взял бы в ученики мужа дочери и передал бы
ему дело. Но напроситься в жены, стать желанной только
из-за ремесла отца - от одной мысли об этом Маев начинала
бить дрожь отвращения. Она никогда не станет торговать
собой, даже если потом всю жизнь ей придется провести,
страдая от того, что рядом нет единственного человека, за
которого она согласилась бы умереть.
Так и шли они рядом, молчавшие каждый о своем, и ни
один не догадывался, что стоит лишь выговориться, снять
тяжесть с души - и беда отступит, боль утихнет, станет
легко дышать и жизнь снова покажется прекрасной. Но ни
Ниун, ни Маев ни за что не согласились бы поступиться
гордостью и честью.
- Ты не устала? - заговорил наконец Ниун, когда день
уже начал близиться к концу. - Не пора ли подумать о
привале?
Девушка была сильной и могла бы еще идти и идти, но ей
очень хотелось оттянуть возвращение домой, и поэтому она
с готовностью заявила:
- О, я с удовольствием отдохнула бы.
Потом они долго сидели у костра, задумчиво глядя, как
пляшет огонь, и стараясь не смотреть друг на друга.
...Как ты прекрасна, любимая. Я отдал бы жизнь за то,
чтобы обнять тебя, уткнуться лицом в твои пушистые волосы,
вдыхать их запах. Как мы могли бы быть счастливы с тобой.
Ты будила бы меня по утрам, нежно прикасаясь губами к щеке.
Я защищал бы тебя от всего мира. У нас были бы красивые и
добрые дети. Как ты прекрасна, чудесная. Я носил бы тебя
на руках. Как недоступна ты, мечта моя...
...Какие у тебя сильные руки, любимый. Я, наверное, всю
жизнь провела бы в твоих объятиях. Как мне хочется коснуться
тебя, прижаться к твоей широкой груди и захлебнуться от
восторга и счастья. А какие бы у нас были дети! Как близко
- стоит лишь протянуть руку, как далеко, как непоправимо
далеко ты от меня, жизнь моя и беда моя...
Они отводили друг от друга глаза, а в душе каждого
кричало, смеялось, пело и плакало великое чувство, на
котором строится жизнь, без которого человек не может
зваться человеком. Потом они лежали по разные стороны
костра, глядя в звездное небо, и делали вид, что спят, но
сон, который мог бы принести хоть недолгое облегчение, не
шел к ним.
Встав на рассвете, они тронулись в путь, медленно
передвигая ноги, ставшие вдруг невероятно тяжелыми, ибо
каждый шаг приближал их расставание, после которого жизнь
для обоих потеряет всякий смысл. Они обменивались лишь
короткими, ничего не значившими фразами, когда это было
необходимо: каждый раз опасаясь, чтобы вдруг дрогнувший
голос выдаст их.
Когда рядом шли спутники, и Ниуну, и Маев, было гораздо
легче прятать свои чувства, и сейчас оба догадывались, что
происходит в их душах, но упорно молчали, готовые
расстаться с жизнь, но не поступиться гордостью.
Вечер наступил неожиданно быстро, и они снова
остановились на ночлег. Костер уже едва тлел, и пора было
укладываться спать, тем более что бессонная ночь напоминала
о себе и глаза путников слипались. Неожиданно затрещали
кусты и из окружающей тьмы выскочил зверь размером с крупную
собаку и зарычал, ощерил белые клыки. Его немигающие глаза
горели красным светом, шерсть на загривке стояла дыбом.
Отбившийся от стаи волк, видимо, не сумел найти добычу, и
теперь голод привел его прямо к людям. Хищник боялся
огня, но и бороться с мучившим его голодом, похоже, больше
уже не мог.
Ниун резко вскочил на ноги и крепко сжал в кулаке
рукоятку большого охотничьего ножа. О том, что меч остался
лежать возле дорожного мешка, он даже не успел пожалеть.
Зверь, издав утробное рычание, прыгнул, но это был его
последний прыжок: с силой выбросив вперед руку, Ниун вонзил
острое лезвие в мохнатый живот, и из глубокой раны на землю
вывалились дымящиеся внутренности. Глаза хищника подернулись
пленкой, язык свесился из раскрытой пасти, лапы дернулись,
и зверь тут же испустил дух.
- Он мог убить тебя! - не думая о гордости, девушка
повисла на шее у Ниуна.
Он отшвырнул прочь мертвого волка, даже не выдернув
нож, крепко прижал Маев к груди, забыв на мгновение обо
всем на свете. Жаркая волна накрыла Ниуна с головой,
затуманив рассудок. Но железная воля тут же отрезвила его
и, рывком оторвав девушку от себя, Ниун срывающимся голосом
проговорил:
- Не бойся. Волк мертв. Других нет. Пора спать.
С трудом удержав готовые пролиться слезы, Маев
отвернулась, легла на еловые лапы, приготовленные заранее,
подтянула колени к подбородку и затихла: не то заснула, не
то просто постаралась скрыть обиду.
Ниун еще долго сидел у костра и сосредоточенно думал,
думал, думал... Наконец и его сморил сон. Сны, посетившие
его в ту ночь, были короткими и мучительными. То ему
виделось, как они с Маев катаются на лодке, сделанной
старым Вокнаном, то вдруг девушка исчезала, когда он
собирался поцеловать ее, то Маев склонялась над колыбелью,
вырезанной из дерева умелыми руками отца Ланги, то Ниун
смотрел вдаль и видел, как Маев уходит от него все дальше и
дальше.
Первая мысль, посетившая Ниуна утром, была о том, что
сегодня - последний день их общего пути. Скоро Маев
окажется дома, а ему вновь придется идти, но уже одному. "И
не надо будет больше надеяться, что внутренний голос
позовет меня. Он уже все сказал. Вот оно, счастье,
свернулось калачиком совсем рядом. Протяни руку -
дотронься. Больше такой возможности не будет. Сегодня я
попрощаюсь с ней. Лучше бы мне никогда не встречать ее, не
узнал бы, что душа может так болеть".
Тяжело вздохнув, Ниун разбудил девушку:
- Вставай, Маев. Уже утро. Пора в дорогу.
Девушка вскочила, словно давно не спала и только ждала
этих слов, чтобы отправиться в путь. Она торопливо, чуть
нервными движениями, поправила волосы, быстро проглотила
кусочек успевшей зачерстветь лепешки, запила скудный
завтрак водой и сказала:
- Я готова. Идем.
Как и говорила Маев, к вечеру лес неожиданно
расступился и вдали показались крыши домов. Откуда-то
издалека, с самой окраины доносился веселый перестук
кузнечных молотов. Ниун обязательно зашел бы в селение,
чтобы поговорить с кузнецом.
1 2 3 4 5 6 7 8