"рога" - к
сугробу, а противоположный конец - поглубже в снег. Рулан
держал рогатину, чтобы она не опрокинулась в самый
неподходящий момент, а Релан взял тяжелое копье с длинным и
острым металлическим наконечником. Оба замерли.
Ниун обогнул сугроб, примерился и изо всех сил воткнул
длинное копье в рыхлый снег. Ожиданию, казалось, не будет
конца, но вот из-под снега, донеслось глухое рычание
разбуженного зверя, быстро перераставшее в дикий свирепый
рев. Сугроб заходил ходуном, и Ниун понял, что ему пора
присоединиться к братьям. Кто знает, как поведут себя эти
юнцы, оказавшись один на один со злобным голодным медведем?
Вдруг снег начал быстро осыпаться, и прямо над головой
варвара показалась оскаленная медвежья морда. С желтых
клыков длинной не менее пальца крупными хлопьями падала
пена, стекавшая по бледно-розовому языку. Охотник
замахнулся, но зверь, испугавшись спросонья, отпрянул.
Неожиданно оттуда, где стояли Рулан и Релан, донесся
пронзительный крик. Сжимая в кулаке тяжелое оружие, Ниун
ринулся к братьям. Открывшаяся картина ужаснула его: на
истоптанном окровавленном снегу выделялась косматая бурая
туша, отчаянно молотившая лапами, а из-под нее торчали ноги
Рулана. Побледневший от страха или от ярости - кто
разберет? - Релан изо всех сил вонзал в хищника копье,
вытаскивая его и снова вонзал. Медведь, похоже, не замечал
ничего, кроме своей жертвы.
Ниун в два прыжка очутился возле зверя и, повинуясь
природному чутью, нанес один-единственный резкий удар.
Медведь рванулся назад, и древко копья с громким треском
переломилось. Зверь изумленно посмотрел на обломок и,
совсем как человек, ухватился за него палами. Постояв в
оцепенении, он вдруг рухнул навзничь. Ниун бросился к нему,
выхватывая на ходу большой охотничий нож, и. подбежав к
поверженому медведя, одним быстрым движением перерезал тому
глотку. Кровь хлынула на снег, хищник последний раз
дернулся и затих.
Релан хлопотал возле брата, вытирая ему лицо
пригоршнями чистого снега. Рулан вдруг открыл глаза, слабо
улыбнулся и спросил:
- Добили гадину?
- Добили, добили, - успокоил его Ниун. - Лежи спокойно.
Сейчас сделаем носился и доставим тебя домой. Ничего
страшного. Скоро встанешь на ноги.
- Так ты возьмешь нас с собой?
- Молчи, тебе надо беречь силы.
- Возьмешь?
- Вот упрямец! Возьму.
Рулан удовлетворенно вздохнул и мгновенно погрузился в
глубокий сон.

4

Ниун никогда не нарушал данного слова. Недаром
говорили: "Киммериец никогда не сделает то, что ему
приказывают, но всегда выполнит то, что обещал". И не его
вина, что он не смог выполнить до конца обещание, данное
Рулану. Раны юноши оказались, хоть и не опасными для жизни,
но все же достаточно серьезными, чтобы тот еще долго не
мог покинуть дом. Лекарь, который, по счастью, жил
неподалеку, осмотрел его и заявил, что выздоровление будет
долгим и вряд ли Рулан сможет ходить на большие расстояния
прежде, чем листва на деревьях сменит цвет с зеленого на
желтый и начнет падать на землю.
Так долго Ниун ждать не мог, и поэтому тронулся в путь,
взяв с собой лишь одного из братьев, Релана. Идти вдвоем
оказалось намного легче и веселее, и за два дня путники
продвинулись довольно далеко на юг. Чем дольше они шли, тем
сильнее чувствовалось приближение весны. Пару раз Ниун с
Реланом попали под сильнейший дождь, который почти смыл
остатки снега, еще серевшие под корнями деревьев с
развесистыми кронами и в густых низких кустарниках, словно
слизнул их длинным влажным языком. На открывшейся черной
земле начали пробиваться первые робкие цветы, мхи, умытые
живительной влагой, заиграли радостной зеленью, все чаще и
чаще слышалось щебетание птиц, которые принялась вить
гнезда, почки на лиственных деревьях набухли, и в лесу
запахло свежестью и теплом.
Еще одни день подошел к концу, и путники, увидев
могучий дуб, корни которого высоко поднялись из земли и
образовали некое подобие пещеры, решили остановиться тут и
заночевать. Разожгли невысокий костер, развязали дорожные
мешки и вынули снедь. Припасов оказалось не так уж и много,
и Релан, тщательно пережевывая спинку вяленой рыбы,
задумчиво проговорил:
- Сейчас бы кусок свежего, слегка обжаренного на костре
мяса...
- Почему бы и нет? - живо откликнулся его спутник. - Ты
видел неподалеку олений помет? На рассвете можем выследить
того, кто его оставил, и поедим вволю, и с собой возьмем.
На то и порешили. Ночная мгла еще не успела полностью
рассеяться, как путники были уже на ногах, готовые выйти на
охоту. Оба уже имели достаточный опыт, и им не надо было
объяснять, что и как делать. Пристально вглядываясь во
влажную лесную почву, они довольно быстро обнаружили свежие
следы животного, однако Ниун, покачав головой, сказал:
- Видишь, копыто широкое, тупое. Это самка. Ни один
уважающий себя охотник не тронет ее весной. Ей надо
растить детей. Но где-то недалеко должен быть и самец.
Пошли.
След самца обнаружился скоро, и охотники, затаив
дыхание, ступая почти неслышно, двинулись за лесным
красавцем.
- Смотри, - шепотом остановил Ниуна Релан. - Ветка
сломана. И еще покачивается. Олень был здесь совсем
недавно.
Ниун нагнулся, сорвал кусочек совершенно сухого мха,
подбросил его в воздух и проследил, куда он полетит. Затем
удовлетворенно кивнул:
- Ветер дует в нашу сторону, значит, зверь не может нас
учуять. Приготовь стрелы. Он должен быть где-то совсем
близко. - Неожиданно впереди раздался громкий треск,
который начал быстро удаляться.
- Отродья Нергала! Пьяные псы! - сквозь зубы выругался
Ниун и, повернувшись к своему спутнику, пояснил: - Похоже,
кто-то еще решил поохотиться на нашего оленя, но только
спугнул его. Придется пока забыть о куске свежего мяса.
- Давай пойдем к этому горе-охотнику. Таких олухов надо
наказывать, - разгорячился Релан.
- Не спеши. Мы о нем знаем, а он о нас нет. Лучше
сначала присмотреться. Может быть, там и не охотник вовсе.
Оба замолчали, прислушиваясь к лесным голосам. Стояла
тишина. Даже птицы перестали петь, и это насторожило Ниуна:
кто-то их потревожил, и они затаились. Значит, надо быть
осторожными.
- Сейчас вернемся к месту нашей стоянки, - сказал он
своему спутнику. - Соберем вещи, а потом постараемся
выяснить, кто это бродит по лесу, как хозяин. Похоже,
селений поблизости нет, и вряд ли это охотники зашли так
далеко.
- Ты слишком недоверчив.
- В чужом месте ничего не бывает слишком, а уж
осторожность и вовсе никогда не вредит. Не обижайся, но ты
еще молод и, наверное, не знаешь, что такое ванирские
набеги.
- Я слышал о них, но к нам эти собаки еще ни разу не
попадали.
- Тебе повезло. А мне приходилось с ними сталкиваться.
И не раз. Рыжие шакалы лишили меня и отца, и матери.
- Твоя мать тоже погибла?
- Нет, они украли ее, когда я был совсем мальчишкой.
Тогда из нашего селения пропали несколько самых красивых
женщин. Эти ледяные крысы часто охотятся на наших женщин,
и время от времени уходят с богатой добычей.
Ниун надолго замолчал, вновь переживая события того
ужасного дня. Было ласковое летнее утро, и ничто не
предвещало беды. Ваниры налетели неожиданно, словно
свалились с гор, как лавина или как камнепад. Их было так
много, что, казалось, все мужчины Ванахейма пошли в поход
на маленькое киммерийское селение. Они не грабили. Они
несли с собой смерть. Много хороших воинов полегло тогда,
но и стариков и детей не пощадили кровожадные враги.
Только женщин не трогали они. Захватчики ловили несчастных
на бегу, взваливали на плечи, как мешки, и тут же
молниеносно исчезали. Их прикрывали сильные и беспощадные
воины. Никто даже не успел толком понять, что происходит,
как набег закончился. Никогда еще киммерийцы не переживали
такого сокрушительного поражения. Даже старейшины не могли
припомнить случая, когда племя не успело бы послать соседям
Окровавленное Копье.
Этот древний обычай знаком каждому киммерийцу чуть ли
не с рождения. Если племя нуждается в помощи, вождь созывает
другие племена, направляя к ним гонцов с копьями,
вымазанными кровью. Если бой уже идет, то копье окунают в
кровь врага, если же просто угроза слишком серьезная, то
кровь жертвуют воины племени, посылающего зов. Так или
иначе, но на этот зов откликаются все, забыв даже о
внутренних распрях. Против собранного Окровавленным Копьем
войска за всю историю Киммерии еще не устоял ни один враг.
Ниун сжал кулаки так, что хрустнули суставы. Он любил
мать. Она была гордая, сильная, смелая, умела обращаться с
мечом и кинжалом, но в то же время походила на доверчивого
ребенка. В ее голосе, походке, жестах сквозило столько
нежности, ласки, изящества, что порой она выглядела
совершенно беспомощной, ее хотелось укрыть, защитить,
окружить заботой. Что с ней теперь? Ниун нисколько не
сомневался, что она ни за что не согласилась бы разделить
ложе с немилым ей человеком, она скорее отправилась бы на
Серые Равнины, прихватив с собой, если бы только смогла, и
насильника. Но она была лучшей в селении мастерицей. Так
что, скорее всего, ей сохранили жизнь, но, видимо, она
вынуждена работать на жестокого хозяина и тихо умирает
тоскуя о навсегда потерянных для нее родных краях и близких
людях.
О, как ненавидел он своих врагов! И если только они
снова отважились опоганить киммерийскую землю своими
грязными ногами, они пожалеют о том дне, когда появились на
свете.

5

Собрав вещи и тщательно уничтожив все следу костра,
Релан и Ниун, ступая бесшумно, словно тени или Духи Леса,
отправились на поиски тех, кто спугнул их охотничью добычу.
Дойдя до того места, где они повернули обратно, путники
затаились и прислушались. Ни одного постороннего звука, лишь
ветер шелестел ветвями деревьев, да снова щебетали
умолкнувшие было птицы. Стараясь наступать на кочки,
покрытые плотным мхом, или на выглядывавшие из земли корни
деревьев, чтобы не оставлять следов, киммерийцы очень
медленно двинулись дальше. Вдруг Ниун остановился и
тихонько тронул за рукав Релана: слева виднелось кострище,
которым еще курился легкий дымок. Небольшая полянка была
густо усеяна всевозможными следами, и варвары, опустившись
на четвереньки, принялись читать оставленное им "послание".
- Смотри, - шепнул Релан, указывая на раскинувшийся
неподалеку кустарник.
От поляны к кустам шли четкие цепочки отпечатков,
которые надежно сохранила мокрая от недавнего дождя земля.
Маленькие ножки, оставившие одну из цепочек, похоже, очень
спешили: передняя часть следа была явно глубже. За ними
гнался обладатель огромных широких ступней. Возле кустов
он, видимо, нагнал жертву: вся земля там была истоптана.
Затем следы вернулись к костру, возле которого сидели еще
не менее пяти-шести человек. Ниун внимательно осмотрел
поляну и в низких кустиках вереска нашел длинную изящную
серьгу, сделанную из тончайших медных нитей, которые
сплетались в тонкий замысловатый узор. Таких великолепных
украшений ему еще никогда не приходилось видеть. Он молча
протянул ладонь с лежащей на ней находкой Релану. Тот
изумленно вскрикнул, но быстро зажал себе рот рукой, а
затем шепотом сказал:
- Я видел однажды такую блестящую работу. Эти украшения
делают мастера из селения, лежащего далеко на юге, у самого
подножия гор. Они, правда, иногда торгуют своими изделиями,
но очень редко. Как эта серьга могла попасть сюда?
- Боюсь, что кому-то опять приглянулись наши женщины.
Видишь, здесь не только мужские следы. И одна из пленниц
пыталась скрыться. Если бы они просто шли куда-то, никто не
стал бы убегать.
- Но почему они забрались так далеко? Ты ведь говорил,
что женщин воруют в основном ваниры. А если это так, то на
их пути лежала не одна деревня.
- Вот это нам с тобой и предстоит выяснить. Не оставим
ведь мы беспомощных женщин в руках у вонючих шакалов!
Ниун был очень близок к истине. Они с Реланом
наткнулись на следы остатков ванирской шайки, которая,
возомнив, что никто не сможет сравниться с ними в силе и
ловкости, двинулись на промысел в Аквилонию. Но там с них
быстро сбили спесь, и почти все разбойники бесславно
полегли на чужой земле. Остались лишь четверо, которые
еле-еле смогли унести ноги.
Разозленные неудачей, они выкрали в трех разных
селениях девушек. Невелика, конечно, добыча, но в открытую
ваниры не рискнули напасть, а потихоньку сумели справиться
только с тремя беззащитными созданиями. Правда,
киммерийских женщин трудно было назвать беззащитными, но
совладать каждая с четырьмя могучими мужчинами уж никак не
могла.
"Добыча" оказалась с характером, и похитители
торопились поскорее привести свои жертвы в Ванахейм, чтобы
выручить за них хоть что-нибудь, что оправдало бы неудачный
поход, ибо вернуться домой совсем с пустыми руками они не
могли.
1 2 3 4 5 6 7 8