.. В посадке же рядовых членов партии был видимо секретный, нигде прямо в протоколах и приговорах не названный мотив: преимущественно арестовывать членов партии со стажем д о 1924 года. Это особенно решительно проводилось в Ленинграде, потому что именно все те подписывали "платформу" Новой оппозиции. (А как бы они могли не подписывать? как могли "не доверять" своему ленинградскому губкому?) И вот как бывало, картинка тех лет. Идет (в Московской области) районная партийная конференция. Ее ведет новый секретарь райкома вместо недавно посаженного. В конце конференции принимается обращение преданности товарищу Сталину. Разумеется, все встают (как и по ходу конференции все вскакивали при каждом упоминании его имени). В маленьком зале хлещут "бурные аплодисменты, переходящие в овацию". Три минуты, четыре минуты, пять минут они все еще бурные и все еще переходящие в овацию. Но уже болят ладони. Но уже затекли поднятые руки. Но уже задыхаются пожилые люди. Но уже это становится нестерпимо глупо даже для тех, кто искренно обожает Сталина. Однако: кто же первый осмелится прекратить? Это мог бы сделать секретарь райкома, стоящий на трибуне и только что зачитавший это самое обращение. Но он - недавний, он - вместо посаженного, он сам боится! Ведь здесь, в зале, стоят и аплодируют энкаведисты, они-то следят, кто покинет первый!.. И аплодисменты в безвестном маленьком зале, безвестно для вождя продолжаются шесть минут! семь минут! восемь минут!.. Они погибли! Они пропали! Они уже не могут остановиться, пока не падут с разорвавшимся сердцем! Еще в глуби зала, в тесноте, можно хоть чуть сжульничать, бить реже, не так сильно, не так яростно, - но в президиуме, на виду?! Директор местной бумажной фабрики, независимый сильный человек, стоит в президиуме и понимая всю ложность, всю безвыходность положения, аплодирует! - девятую минуту! десятую! Он смотрит с тоской на секретаря райкома, но тот не смеет бросить. Безумие! Повальное! Озираясь друг на друга со слабой надежной, но изображая на лицах восторг, руководители района будут аплодировать, пока не упадут, пока их не станут выносить на носилках! И даже тогда оставшиеся не дрогнут!.. И директор бумажной фабрики на одиннадцатой минуте принимает деловой вид и опускается на свое место в президиуме. И - о, чудо! - куда делся всеобщие несдержанный неописуемый энтузиазм? Все разом на том же хлопке прекращают и тоже садятся. Они спасены! Белка догадалась выскoчить из колеса!.. Однако, вот так-то и узнают независимых людей. Вот так-то их и изымают. В ту же ночь директор фабрики арестован. Ему легко мотают совсем по другому поводу 10 лет. Но после подписания 206-й (заключительного следственного протокола) следователь напоминает ему: - И никогда не бросайте аплодировать первый! (А как же быть? А как же нам остановиться?..) Рассказано Н.Г - ко.
И вот это и есть отбор по Дарвину. Вот это и есть изматывание глупостью. Но сегодня создается новый миф. Всякий печатный рассказ, всякое печатное упоминание о 37-м годе - это непременно рассказ о трагедии коммунистов руководителей. И вот уже нас уверили, и мы невольно поддаемся, что 37-й 38-й тюремный год состоял в посадке именно крупных коммунистов - и как будто больше H 57 672 681 2 0 672 0 87Hникого. Но от миллионов , взятых тогда, никак не могли составить видные партийные и государственные чины более 10 процентов. Даже в Ленинградских тюремных очередях с передачами больше всего стояло женщин простых, вроде молочниц. Состав захваченных в том мощном потоке и отнесенных полумертвыми на Архипелаг, так пестр, причудлив, что долго бы ломал голову, кто захотел бы научно выделить закономерности. (Тем более современникам они не были понятны.) А истинный посадочный закон тех лет был - заданность цифры, разнарядки, разверстки. Каждый город, район, каждая воинская часть получали контрольную цифру и должны были выполнить ее в срок. Все остальное - от сноровки оперативников. Бывший чекист Александр Калганов вспоминает, как в Ташкент пришла телеграмма: "Шлите двести!" А они только что выгребли и как будто "некого" брать. Ну, правда подвезли из районов с полсотни. Идея! Взятых милицией бытовиков - переквалифицировать в 58-ю! Сказано - сделано. Но контрольной цифры все равно нет! Доносит милиция: что делать? на одной из городских площадей цыгане нахально разбили табор. Идея! Окружили - и всех мужчин от 17 до 60 загребли как Пятьдесят Восьмую! И - выполнили план! А бывало и так: чекистам Осетии (рассказывает начальник милиции Заболовский) дана была разверстка расстрелять по республике 500 человек, они просили добавить, им разрешили еще 230. Эти телеграммы, слегка зашифрованные, передавались обычной связью. В Темрюке телеграфистка в святой простоте передала на коммутатор НКВД: чтобы завтра отправили в Краснодар 240 ящиков мыла. Наутро она узнала о больших арестах и отправке - и догадалась! и сказала подруге, какая была телеграмма. Тут же ее и посадили. (Совсем ли случайно зашифровали человека как ящик мыла? Или - зная мыловарение?..) Конечно, какие-то частные закономерности осмыслить можно. Садятся: - Наши за границей истинные шпионы. (Это часто - искреннейшие коминтерновцы или чекисты, много - привлекательных женщин. Их вызывают на родину, на границе арестовывают, затем дают очную ставку с их бывшим начальником из Коминтерна, например Мировым-Короной. Тот подтверждает, что сам работал на какую-нибудь из разведок - и, значит, его подчиненные автоматически, и тем вреднее, чем честнее!); - ка-вэ-же-динцы. (Все поголовно советские служащие КВЖД оказываются сплошь, включая жен, детей и бабушек, японскими шпионами. Но надо признать, что их брали уже и несколькими годами раньше); - корейцы с Дальнего Востока (ссылка в Казахстан) - первый опыт взятия по крови; - ленинградские эстонцы (все берутся по одной лишь фамилии, как белоэстонские шпионы); - все латышские стрелки и латыши-чекисты - да, латыши, акушеры Революции, составлявшие совсем недавно костяк и гордость ЧК! И даже те коммунисты буржуазной Латвии, которых выменяли в 1921 году, освободив их от ужасных латвийских сроков в 2 и в 3 года. (Закрываются в Ленинграде: латышское отделение института Герцена; дом культуты латышей; эстонский клуб; латышский техникум; латышская и эстонская газеты.) Под общий шум заканчивается и перекладка Большого Пасьянса, гребут еще недовзятых. Уже незачем скрываться, уже пора эту игру обрывать. Теперь социалистов забирают в тюрьму целыми ссылками (например, Уфа, Саратов), судят всех вместе, гонят на бойни Архипелага - стадами. Нигде особо не объявлено, что надо стараться побольше сажать интеллигенцию, но ее и не забывали никогда в предыдущих потоках, не забывают и теперь. Достаточно студенческого доноса (сочетание этих слов давно не звучит стран но), что их вузовский лектор цитирует все больше Ленина и Маркса, а Сталина не цитирует - и лектор уже не приходит на очередную лекцию. А если он вообще не цитирует?.. - садятся все Ленинградские востоковеды среднего и младшего поколения. Садится весь состав Института Севера (кроме сексотов) - Не брезгуют и преподавателями школ. В Свердловске создано дело30 преподавателей средних школ во главе с их Завоблоно Перелем, одно из ужасных обвинений: устраивали в школах елки для того, чтобы жечь школы! Из них пятеро замучены на следствии, умерли до суда. 24 умерло в лагерях. 30-й - Иван Аристоулович Пунич, вернулся, реабилитирован. (Умри и он, мы пропустили бы здесь всех этих 30, как и пропускаем миллионы.) Многочисленные "свидетели" по их делу - сейчас в Свердловске и благоденствуют: номенклатурные работники, персональные пенсионеры. Дарвиновский отбор. А по лбу инженеров (уже советского поколения, уже не "буржуазных") дубина опускется с равномерностью маятника. У маркшейдера Микова Николая Меркурьевича из-за какого-то нарушения в пластах не сошлись два встречных забоя. 58-7, 20 лет! Шесть геологов (группа Катовича) "за намеренное сокрытие запасов олова в недрах(!- то есть за неоткрытие их!) на случай прихода немцев" (донос) - 58-7, по 10 лет. В догонку главным потокам - еще спец-поток: жены , Че-эСы (члены семьи)! Жены крупных партийцев, а местами (Ленинград) - и всех, кто получил "десять лет без права переписки", кого уже нет. Чеэсам, как правило, всем по восьмерке. (Все же мягче, чем раскулаченным, и дети - на материке.) Груды жертв! Холмы жертв! Фронтальное наступление НКВД на город: у С.П.Матвеевой в одну и ту же волну, но по РАЗНЫМ "делам", арестовали мужа и трех братьев (и трое из четверых никогда не вернутся). - у техника-электрика оборвался на его участке провод высокого напряжения. 58-7, 20 лет. - пермский рабочий Новиков обвинен в подготовке взрыва Камского моста; - Южакова (в Перми же) арестовали днем, за женой пришли ночью. Ей предъявили список лиц и потребовали подписать, что все они собирались в их доме на меньшевистко-эсеровские собрания (разумеется, их не было). За это ее обещали выпустить к оставшимся трем детям. Она подписала, погубила всех, да и сама, конечно, осталась сидеть; - Надежда Юденич арестована за свою фамилию. Правда, через девять месяцев установили, что она не родственница генерала и выпустили (ну, там ерунда: за это время мать умерла от волнений); - в Старой Руссе смотрели кинофильм "Ленин в Октябре". Кто-то обратил внимание на фразу: "Это должен знать Пальчинский!" - а Пальчинский-то защищает Зимний дворец. Позвольте, а у нас медсестра работает Пальчинская! Взять ее! И взяли. И оказалось, действительно - жена, после расстрела мужа скрывшаяся в захолустье. - братья Борушко (Павел, Иван и Степан) приехали в 1930 году из Польши еще МАЛЬЧИКАМИ, к своим родным. Теперь юношами они получают ПШ (подозрение в шпионаже), 10 лет; - водительница краснодарского трамвая поздно ночью возвращалась из депо пешком, и на окраине на свою беду, прошла мимо застрявшего грузовика, близ которого суетились. Он оказался полон трупов - руки и ноги торчали из-под брезента. Ее фамилию записали, на другой день арестовали. Спросил следователь: что она видела? Она призналась честно (дарвиновский отбор). Антисоветская агитация, 10 лет. - водопроводчик выключал в своей комнате репродуктор всякий раз, как передавались бесконечные письма Сталину. Кто помнит их?! Часами, ежедневно, оглупляюще одинаковые! Вероятно, диктор Левитан хорошо их помнит: он их читал с раскатами, с большиим чувством. Сосед донес (о, где теперь этот сосед?), СОЭ (социально-опасный элемент), 8 лет; - полуграмотный печник любил в свободное время расписываться - это возвышало его перед самим собой. Бумаги чистой не было, он расписывался на газетах. Его газету с росчерками по лику Отца и Учителя соседи обнаружили в мешочке в коммунальной уборной. АСА, 10 лет. Сталин и его приближенные любили свои портреты, испещрялии ими газеты, размножали их в миллионых количествах. Мухи мало считались с их святостью, да и газеты жалко было не использовать - и сколько же несчастных получило на этом срок! Аресты катились по улицам и домам эпидемией. Как люди передают друг другу эпидемическую заразу, о том не зная - рукопожатием, дыханием, передачей вещи, так рукопожатием, дыханием, встречей на улице они передавали друг другу заразу неминуемого ареста. Ибо если завтра тебе суждено признаться, что ты сколачивал подпольную группу для отравления городского водопровода, а сегодня я пожал тебе руку на улице - значит, я обречен тоже. Семь лет перед тем город смотрел, как избивали деревню и находил это естественным. Теперь деревня могла бы посмотреть, как избивают город - но она была слишком темна для того, да и саму то ее добивали; - землемер (!) Саунин получил 17 лет за... падеж скота (!) в районе и плохие урожаи (!) (а головка района вся расстреляна за то же); - приехал на поле секретарь райкома подгонять с пахотой, и спросил его старый мужик, знает ли секретарь, что за семь лет колхозники не получили на трудодни ни грамма зерна, только соломы, и то немного. За вопрос этот получил старик АСА, 10 лет; - а другая была судьба у мужика с шестью детьми. Из-за этих шести ртов он не жалел себя на колхозной работе, все надеялся что-то выколотить. И впрямь, вышел ему - орден. Вручали на собрании, речи говорили. В ответном слове мужик расчувствовался и сказал: "Эх, мне бы вместо этого ордена - да пудик муки! Нельзя ли так-то?" Волчьим смехом расхохоталось собрание, и со всеми шестью своими ртами пошел новый орденоносец в ссылку. Объединить ли все теперь и объяснить, что сажали безвинных? Но мы упустили сказать, что само понятие вины отменено еще пролетарской революцией, а в начале 30-х годов объявлено правым оппортунизмом! Сборник "От тюрем...", стр.63.
Так что мы уже не можем спекулировать на этих отсталых понятиях: вина и невиновность.
Обратный выпуск 1939 года - случай в истории Органов невероятный, пятно на их истории! Но впрочем этот антипоток был невелик, около одного - двух процентов взятых перед тем - еще не осужденных, еще не отправленных далеко и не умерших. Невелик, а использован умело. Это была сдача копейки с рубля, это нужно было, чтобы все свалить на грязного Ежова, укрепить вступающего Берию и чтобы ярче воссиял Вождь. Этой копейкой ловко вбили оставшийся рубль в землю. Ведь если "разобрались и выпустили" (даже газеты бестрепетно писали об отдельных оклеветанных) - значит остальные-то посаженные наверняка мерзавцы! А вернувшиеся - молчали. Они дали подписку. Они онемели от страха. И мало кто мало что узнал из тайн Архипелага. Разделение было прежнее: воронки - ночью, демонстрации - днем. Да, впрочем, копейку эту быстро добрали назад - в тех же годах, по тем же пунктам необъятной Статьи. Ну, кто заметил в 40-м году поток жен за неотказ от мужей? Ну, кто там помнит и в самом Тамбове, что в этом мирном году посадили целый джаз, игравший в кино "Модерн", так как все они оказались врагами народа? А кто заметил 30 тысяч чехов, ушедших в 1939 году из оккупированной Чехословакии в родную славянскую страну СССР? Нельзя было поручиться, что кто-нибудь из них не шпион. Их отправили всех в северные лагеря (и вот откуда во время войны выплывает "чехословацкий корпус").
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35