Сергей Александрович Снегов: «Экспедиция в иномир»

Сергей Александрович Снегов
Экспедиция в иномир




«Экспедиция в иномир»: Детская литература; Москва; 1983
Аннотация Четверых прославленных космонавтов выбирают для самой необычной экспедиции в истории космонавтики... Сергей СнеговЭкспедиция в иномир

Часть первая МИР НЕ ПО АРИСТОТЕЛЮ Глава перваяПУТЕШЕСТВЕННИКИ В ДЗЕТА-ПРОСТРАНСТВО 1 Отчёт послан в центр. Мы четверо можем лечиться и отдыхать в полную силу. Николай ворчит, что отдых мощностью в десять лошадиных сил ему невмоготу. Вчера он объявил врачу:— Полный курс лечения в вашем санатории могут вынести только отменные здоровяки.Что до меня, то на второй день в санатории я сказал друзьям:— Считайте себя жертвами медицины и покоритесь!Артур и Жак без энтузиазма смирились. Я веду себя безукоризненно: по самым строгим врачебным правилам: хожу, лежу, сплю, просыпаюсь, натираюсь, вытираюсь, охлаждаюсь…В строжайшем режиме выздоровления имеется существенная недоработка, и я ею воспользовался: больным не запретишь думать. Под моей подушкой лежит мыслеграф, он записывает все, что мне взбредёт на ум. А в уме моем оживают детали экспедиции в миры иных измерений, я все снова возвращаюсь к пережитому. Отчёт составлял Артур, мы помогали ему и потом трое скрепили своими голосами, я первый «расписался» — так по-древнему именуется эта операция превращения плёнки в официальный документ. Артур гениален, но педант. Могу лишь пожалеть экспертов Института Иномиров, когда они примутся расшифровывать его абстрактные рассуждения по любому мелкому конкретному поводу. Выслушать Артура способен и профан, но понять его могут лишь те, у кого лоб шире плеч. Это моё личное мнение. Я его никому не навязываю. Теоретические объяснения я часто пропускаю мимо ушей, они выше моего понимания. Но к деловым выводам не только прислушиваюсь, но и стараюсь превратить их в практические действия; в выводах он редко ошибается. Жак, его сокурсник и давний помощник, как-то рассказал, какой конфуз вышел на защите Артуром докторской диссертации. Профессор Нолайер, тот самый — знаменитость, автор теории ротоновых ливней, взрывающих вакуум, — махал на трибуне руками, как крыльями, и чуть не со слезами признавался:— Впервые встречаюсь с таким парадоксом: все теоретические предпосылки диссертанта — полный вздор. Все его выкладки — галиматья пополам с ерундой, а окончательные результаты до невероятия верны, я каждый проверял своим методом и обнаружил, что все они неправдоподобно точны.Вот таков Артур Хирота, теоретик нашей экспедиции. И я собираюсь заново, не торопясь, задерживая в воспоминании любое событие, то шире, то уже реального времени его существования — как мне пожелается, — повторить нашу экспедицию в иномиры. Нет, это высшее из удовольствий — зная наперёд, что будет в следующую минуту, все снова ждать с опасением, с тревогой, с радостью эту уже не загадочную следующую минуту. Каждому суждена лишь одна жизнь. В воспоминании мы можем прожить нашу единственную жизнь многократно — преимущество, каким не следует пренебрегать.Итак, я вспоминаю начало экспедиции в дзета—пространство. Наш «Орион» в те дни вернулся на Латону из ближнего рейса — обследовали подходы к «чёрной дыре» Н-115. Задание было простенькое: установить кривые безопасного пролёта мимо этого грозного местечка, расставить на трассе автоматические планеты-маяки и определить, что же таится за разверстыми воротами в неведомое, куда уже были втянуты звездолёты «Дракон» и «Медея», — они лишь успели сообщить, что гибнут, внезапно захваченные неведомым исполинским полем. Границы допустимого пролёта мы начертили быстро, активного вещества в трюмах «Ориона» в избытке хватало, чтобы скатать дюжину планеток—маяков в дополнение к крутившемуся там шатуну Немесиде, а что до мощности «чёрной дыры», то мнения наши разошлись: приборы показывали, что на этом месте сколлапсировала звезда средних размеров, а наш астрофизик Николай Дион доказывал, что в преисподнюю рухнуло целое звёздное скопление в миллион или два светил, — некоторые наблюдения допускали и такое экстравагантное заключение.Я честно зафиксировал в отчёте расхождение оценок и приступил к тому, что на Латоне именуется плановым отдыхом. У меня не было сомнений, что через одну—две недели «Орион» срочно загрузят доверху активным веществом, разыщут меня, в каком бы уголке латонских рощ я ни прятался, и предпишут срочно мчаться куда-нибудь к Тельцу или Гончему Псу, чтобы и там вокруг новооткрытой дыры в космосе расставлять маяки и прокладывать трассы безопасности, — скоро четырнадцать лет, как я только этим и занимаюсь.Но меня разыскали не через две недели, а на пятый день. И не строгий начальник базы, а непоседливый Николай. Он примчался на пляж, где я мирно жарился под двумя дневными солнцами, и ещё издали заорал, чтобы я немедленно поднимался.По-моему, в мире нет лучшего местечка для ничегонеделания, чем Латона: два белосияющих дневных солнца, три темно-красных ночных, полноводные реки, роскошные леса и такой ароматный воздух, что его хочется жевать или пить, а не равнодушно засасывать в лёгкие. Просто удивительно, что именно на такой райской планете разместили Главную Галактическую базу со всеми её космическими заводами, станциями связи и прочим хозяйством: чтобы понежиться в стороне от гула машин, нужно теперь улетать на сотню километров.Увидев Николая, я повернулся к нему спиной. Он так торопился, что песок, разбрасываемый его каблуками, жалобно визжал. Я закрыл глаза и притворился, что похрапываю. Николай воскликнул:— Казимеж! Неужели тебя не интересует, для чего я примчался? Ты же знаешь, я не терплю валяться на грунте.— До свидания! — пробормотал я. — Доклад переносим на завтра. Не застилай левого солнца.— Слушай, Полинг! — возгласил он торжественно. — На Латону прилетели Артур Хирота и Жак Бангалур.— Я это перенесу. Передай им привет. Скажи, что встретимся через пять лет на Земле. — И снова закрыл глаза.— Не спи, Полинг! — Он потряс моё плечо.Я вскочил и с упрёком заметил, что в добрые старые времена подчинённые относились к своим начальникам гораздо почтительней. Он возразил, что на отдыхе я ему не начальник, а друг, а с другом можно и не церемониться.— И вообще, ты больше не будешь надо мной начальствовать, — объявил он с воодушевлением. — Дело в том, что Земля разрешила экспедицию в дзета—мир. Именно для её организации и появились на Латоне Артур и Жак. Проектируют в эту экспедицию и тебя: Артур просил разыскать и без промедления доставить тебя к нему. В жизни не видел более бесчувственного человека, чем ты, Казимеж! На твоём месте я бы плясал от восторга!— На своём месте я продолжу заслуженный честной работой отдых под двумя солнцами!Я снова блаженно растянулся на нежном песке. Больше всего на Латоне люблю её речные пески — красноватозолотые, мелкозернистые, мягкие, тёплые… Я назвал песок нежным, это не выспренняя похвала, а сухая характеристика материала. Меня не тянуло бросить пляж. Что бы там ни навоображал себе Николай, Артур Хирота отлично обойдётся и без меня.Хорошо помню, что был в ту минуту безмятежно спокоен. Экспедиция в дзета—миры ни с какой стороны не могли коснуться меня. В мире не существовало человека, столь же далёкого от неё, как я. Я просто слишком невежествен для такого предприятия. Иной любознательный школьник тут мог дать мне десять очков форы. Конечно, я знал, что любое материальное образование, называемое миром, характеризуется определённым числом измерений; и что под измерением понимается такой признак, без какого ничто в мире не существует; и что только миры с числом измерений, кратным четырём, по теории устойчивы; и что первый такой мир, альфа-мир, четырехмерный, «нижележащий», пока не открыт и неясно даже, существует ли он во Вселенной; и что наш мир, именуемый гамма—миром, восьмимерный, каждый предмет в нем характеризуется восемью координатами, тремя пространственными — длиной, высотой, широтой, одной временной, одной массовой и тремя энергетическими константами — ротонным объёмом, бета—линией, корда—точкой; и что следующий по устойчивости мир, «вышележащий», дзета, обладает уже двенадцатью координатами, но никто из гениев Института Иномиров не может толково объяснить, что это за координаты. Вот и все мои знания по этому предмету.Могу лишь добавить, что, в отличие от специалистов по иномирам, не умеющих объяснить высшие координаты дзета—мира с девятой по двенадцатую, я не способен дать объяснения и нашим трём космическим — ротонным, корда— и бета—измерениям: знаю, что они существуют, притворяюсь, что что-то в них понимаю, и стараюсь, чтобы моё понимание не подвергли серьёзной проверке. Человек со столь высоким уровнем невежества не мог интересовать виднейшего из теоретиков иномиров, каким со студенческой скамьи считался Артур Хирота. А меня соответственно не интересовали другие миры, с меня вполне хватало моего родного космоса, его я знаю, не хвалясь, досконально!— Вставай — и полетели! — настаивал Николай.Я хотел было послать его в преисподнюю двадцатичетырехмерного мира, есть, наверно, и такой, но только теоретики до него не добрались — можно вообразить, что за страх там преисподняя! Вдруг прозвучал сигнал вызова, и у кромки воды сфокусировался экран, а на экране возник улыбающийся Кнут Марек. Этот человек всегда улыбается, особенно когда говорит неприятности, — ехидней, но и беззлобней, а кстати, и умней существа, чем он, не знают на наших далёких планетах. Вероятно, поэтому он девятый год командует Главной Галактической базой, стаж прямо-таки мафусаилов: ни один из его предшественников не задерживался больше двух лет.— Собери свои кости, старик, — сказал он сердечно, — и мчи ко мне. Хватит прохлаждаться!Спустя час мы с Николаем входили к Мареку. Его кабинет — чудо космической техники: в нем люди сияют. Именно так — не освещаются со стороны, а порождают собственное свечение, и как утверждает Марек, соответствующее их характеру. Штуку эту изобрёл астрофизик Павел Сидоров, погибший на «Медее» в чёрной пасти звёздной «дыры» Н-115, марековский кабинет остался единственным свидетелем технической фантазии несчастного астрофизика. В сумрачном зале передвигались три клубка света — ободряюще-золотой Марек, голубовато-синий, холодноватый Хирота, растроганно-салатный Бангалур, а к ним теперь добавилась настырная, стремительная оранжевость Николая и какая-то чудовищная комбинация из хмурого темно-красного и оживлённо-язвительного зеленого — таким изобразило меня настенное зеркало.— Садитесь, и начинаем, — ослепительно засияв золотой улыбкой, предложил Марек. — Мы слушаем тебя, друг Артур.— Ты, конечно, знаешь, друг Казимеж, какую задачу поставили перед экспедицией в дзета—пространство, поэтому говорить об этом не буду, — так обратился ко мне Хирота.— Я, конечно, не знаю ничего о задачах экспедиции. Поэтому, друг Артур, прошу поговорить и об этом, — учтиво отпарировал я.Мне показалось, что он рассердился. В глазах его погасла голубоватость, в них зажглось что-то негодующесинее. Но он сдержался. В выдержке он превосходит нас всех. Думаю, в ней одна из главных причин его успеха: теории его вызывали столько нападок, часто несправедливых и злых, что без слоновьей стойкости от одних язвительных шуток можно было рехнуться. Сам он утверждает, что, в отличие от нас, хорошо воспитан, и цитирует при этом какого-то древнего мудреца: «Воспитанность — это умение делать свои недостатки нечувствительными для окружающих». Возможно, и так. Мои недостатки окружающие чувствуют.Артур начал объяснение с таких азов, что я скоро потерял интерес к его речи. Я ещё терпеливо выслушал, как наши предки открыли, что пространственный вакуум — вместилище колоссальной энергии; что делалось много попыток овладеть этой энергией; что в результате бесчисленных неудавшихся попыток установили восьмимерность нашего мира, хотя раньше его считали четырехмерным; что восьмимерности мало для вычерпывания энергии вакуума, характеризующегося тридцатью шестью параметрами; и что в результате всех этих исследований доказано наличие устойчивых, параллельно возникших из вакуума материальных миров; и что нижний наш сосед, альфа-мир, неинтересен, а второй, повыше, двенадцатимерный дзета, наоборот, захватывает воображение, ибо нас связывают с ним шесть общих измерений, а это обеспечивает надёжный проход в тот мир; и что дзета—мир связан с вакуумом не восемью нашими измерениями, а ровно двенадцатью — это в полтора раза больше; и что полуторная связь, взятая в шестой степени — так почему-то надо, — обеспечивает ровно в четырнадцать раз более лёгкую возможность выкачивания энергии вакуума…В этом месте я зевнул, но Артур, уставясь синеватопылающими глазами в пол, не заметил, как я воспринимаю его лекцию. По-честному, меня раздражали все проекты утилизации энергии вакуума. Человечество уже триста лет твердит, что хорошо бы поставить её себе на службу и что для этого нужно лишь найти проход в сопряжённые иномиры. Такие общие истины преподносятся каждому юнцу ещё в школе, но практического значения не имеют, ибо самое важное неведомо — где находятся эти самые проходы в иномиры и как ими воспользоваться. О себе могу сказать следующее: я, пожалуй, больше всех налетал в космосе, но нигде не повстречал отверстых ворот в миры иных измерений.Чтобы больше не впадать в зевоту, я стал присматриваться к тому, кто как слушает. И меня вдруг заинтересовало одно забавное соответствие. На Земле давно забыли, что когда-то люди различались по национальностям. Уже к концу двадцать первого века человечество так перемешалось, что стало невозможно установить, какая у кого реально национальность. Но что существовали некие общие черты, называемые национальным характером, никто не оспаривал, просто и характеры перемешались, как и национальные языки, и национальные имена, и национальные обычаи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19