Получив деньги от Абвера, он посулил их службе MI6 и поставил на кон.
— Он выиграл? — Я не забывал об осторожности, но рассказ начинал увлекать меня.
— В общем-то, да, — ответил Флеминг, вставляя новую сигарету в длинный черный мундштук. — Я просидел там ночь напролет, наблюдая, как Попов обирает до нитки бедного литовского графа, которого он невзлюбил. В один момент наш трехколесный приятель выложил на стол пятьдесят тысяч наличными... несчастный литовец не смог поддержать ставку и был вынужден с позором удалиться. Это зрелище показалось мне довольно поучительным.
Я не сомневался в этом. Флеминг всегда ценил отвагу превыше большинства иных добродетелей.
— Какова же мораль? — спросил я. Звук двигателей изменился. Мы начали снижение перед посадкой на Кубе.
Флеминг пожал плечами.
— По-моему, никакой морали тут нет, дружище. Я провел восхитительную ночь в Эстроли за счет своей конторы. Но порой результат бывает не столь удачным.
— Да?
— Ты знаком с еще одним Уильямом, по фамилии Донован? — спросил Флеминг.
— Нет, — ответил я. — Мы никогда не встречались. — Он говорил об Уильяме Доноване по прозвищу «Дикий буйвол», главе одной из американских организаций по борьбе со шпионажем, Координационной службе контрразведки (КСК) и самом грозном сопернике Гувера. Донован был любимчиком Франклина Делано Рузвельта — именно с ним президент совещался в ночь трагедии Пирл-Харбора — и тяготел к образу действий Уильяма Стефенсона и Яна Флеминга, экстравагантному, дерзкому, чуть безумному, в противоположность бюрократической методичности, которой придерживалось ФБР и его директор. Я знал, что Стефенсон и БКРГ все более сближались с Донованом и КСК, в то время как Гувер постепенно терял интерес к сотрудничеству с британцами.
— Тебе стоило бы познакомиться с ним, Джозеф, — сказал Флеминг. — Я знаю, что тебе нравился Уильям С. Уильям Д. понравился бы тебе по тем же причинам.
— Имеет ли этот Уильям Д. какое-либо отношение к твоей истории, Ян?
— В общем-то, да, — сказал Флеминг, глядя поверх моего плеча на зеленый остров, который, казалось, поднимался навстречу нам. — Тебе ведь известно о... э-ээ... неодобрительном отношении Эдгара к методам Уильяма, старина?
Я пожал плечами. Вероятно, я знал о ненависти Гувера к Доновану больше, чем сам Флеминг. Одной из наиболее успешных операций КСК за последние полгода было тайное проникновение в вашингтонские посольства — как вражеские, так и союзные — и похищение их кодовых книг. В ближайшие недели Донован собирался вломиться в испанское посольство, коды которого оказались бы настоящим сокровищем для американской разведки, поскольку фашистская Испания регулярно отправляла шпионские донесения в Берлин.
От своих источников в ОРС я знал, что Гувер намерен объявиться там в ночь операции с полицией, сиренами и проблесковыми маячками и арестовать агентов КСК в момент проникновения в испанское посольство. Юридические соображения вновь заставляли Гувера поступиться национальными интересами.
— Главное в том, — продолжал Флеминг, — что вскоре после замечательной ночи в Эстроли в августе прошлого года наш приятель Велосипед, по-видимому, посетил Соединенные Штаты.
Я знал, что это действительно так. В прочитанных мной донесениях указывалось, что 12 августа 1941 года Душан Попов прибыл из Лиссабона в США на «летучей лодке» «Боинг-314», которую называли «Клипером Пан-Америкэн». В Америку Попова направил Канарис, поставив ему задачу организовать там шпионскую сеть наподобие той, которая «успешно действовала» в Англии. Шесть дней спустя, 18 августа, Попов встретился с заместителем директора ФБР Перси Фоксуортом по прозвищу «Бад». По сообщению Фоксуорта, Попов показал ему 58 тысяч долларов в мелких купюрах, полученные от Абвера в Лиссабоне, и еще 12 тысяч, которые, по словам Попова, он выиграл в казино. Попов готовился сыграть с американской разведкой в ту же игру, которую столь удачно провел в Британии.
В докладе упоминалось о «многообещающей информации», которую выдал Попов, но подробности не приводились, что, на мой взгляд, было весьма необычно для Бюро.
От друзей в ОРС и в вашингтонском отделении ФБР я узнал, что Уильям Донован и другие горячие головы из КСК потребовали, чтобы им предоставили возможность встретиться с Поповым и ознакомиться с переданной им информацией.
Донован послал к Гуверу сына Рузвельта Джимми в надежде вытрясти из директора Бюро сколько-нибудь достоверные данные. Гувер держался вежливо, но сведениями не поделился. Их утаили даже от собственной контрразведывательной службы ФБР.
Ян Флеминг внимательно наблюдал за мной. Он медленно кивнул, подался ко мне и зашептал, перекрывая усиливающийся рев моторов:
— Попов привез с собой вопросник, Джозеф. Это был жест помощи Желтого адмирала своим желтолицым союзникам...
Я перевел это так: Канарис и Абвер прислали с Поповым список вопросов для абверовских оперативников в Америке — вопросов, ответы на которые должны были помочь японцам. Такие случаи бывали, хотя и редко. В ту пору до нападения на Пирл-Харбор оставалось четыре месяца.
— Он был снят на микропленку, — шептал Флеминг. — Парни Эдгара... ваши ребята, Джозеф... закончили перевод 17 сентября. Хочешь увидеть вопросник, дружище?
Я посмотрел ему в глаза.
— Надеюсь, ты понимаешь, что я обязан доложить о нашем разговоре до последнего слова, Ян.
— Совершенно верно, приятель. — Взгляд Флеминга был холоден и невозмутим. — Ты сделаешь то, что тебе повелевает долг. Так ты хочешь увидеть вопросник?
Я промолчал.
Флеминг достал из кармана пиджака два сложенных листа бумаги и протянул их мне. Я прикрыл их от стюардессы, которая прошла мимо, возвещая, что мы вот-вот приземлимся в аэропорту Хосе Марти, и предлагая пассажирам пристегнуть ремни. Если кто-нибудь из нас не умеет, она к нашим услугам.
Флеминг отделался от нее шуткой, и я заглянул в листки.
Увеличенные фотокопии микропленки. Оригинал был на немецком. На второй странице был перевод. Я выбрал первоначальный вариант. Для оказания помощи японским союзникам Попову предписывалось добыть в августе 1941 года следующие сведения:
1. Точный план государственной судоверфи, мастерских, энергетических и нефтеналивных установок, план сухого дока номер 1, а также нового сухого дока, строящегося в порту Пирл-Харбор, Гавайи.
2. План береговых сооружений и причалов для подводных лодок.
3. Местонахождение эскадры минных тральщиков, темпы работ по разминированию у входа в порт, а также у восточной и юго-восточной плотин.
4. Промеры глубин и количество якорных стоянок.
5. Существует ли в Пирл-Харборе плавучий док и планируется ли доставка туда подобного дока?
Отдельное задание — доложить о противоторпедных сетях, недавно взятых на вооружение американским и британским флотами. Какой процент торговых и военных судов уже оборудованы ими?
Я поднял взгляд на Флеминга и протянул ему листки с таким видом, словно они обрызганы кислотой. Нацистские агенты собирали информацию о Пирл-Харборе еще в августе 1941 года, хотя и не для себя, а для японцев. Я не был уверен, что этот вопросник помог бы нам предвидеть нападение, но точно знал, что летом и осенью прошлого года у Билла Донована в КРС работала большая группа аналитиков, пытаясь разгадать планы японцев — головоломку, решение которой прозвучало на весь мир 7 декабря. Быть может, микропленка оказалась бы тем самым кусочком, которого не хватало аналитикам, если бы Гувер ее не утаил?
Я не знал этого наверняка, но понимал, что вопросник, копию которого Флеминг держал в руках, — не подделка; я увидел на ней знакомые подписи и печати ФБР. В период истерии и потоков обвинений, захлестнувших страну в конце зимы после событий в Пирл-Харборе, она могла стоить Гуверу должности.
Я во все глаза смотрел на Флеминга. Вплотную приблизившись к разогретой земле, самолет качнулся и вздрогнул, готовясь соприкоснуться с посадочной полосой. В маленьком иллюминаторе противоположного борта я видел зеленые холмы, пальмы и синий океан, но мой взгляд был прикован к британцу.
— Зачем ты рассказал мне все это, Ян?
Флеминг вынул окурок из мундштука и медленно, аккуратно вложил длинную трубочку в тот же карман, куда спрятал фотокопии.
— Я лишь хотел продемонстрировать, что может произойти, когда одно из агентств... скажем так, чересчур озабочено своим престижем и забывает делиться с другими важной информацией.
Я продолжал таращить на него глаза, не понимая, какое отношение все это имеет ко мне.
Флеминг положил длинные пальцы на мой рукав.
— Джозеф, если ты направляешься в Гавану в какой-либо связи с этим вашим писателем и его забавами, то не приходилось ли тебе задуматься, почему Гувер выбрал именно тебя?
— Не понимаю, о чем ты, — ответил я.
— О да, конечно, — сказал Флеминг. — Разумеется. Но ты обладаешь уникальной способностью, которая может пригодиться в этом деле. Умение и опыт, которые, по мнению Эдгара, могут оказаться самыми ценными, если, к примеру, этот писатель сунет нос куда не следует. Умение и опыт, которые выделяют тебя из числа остальных работников Эдгара.
Я покачал головой. Теперь я и впрямь не понимал, к чему он клонит. Самолет коснулся земли. Завизжали шины, взревели винты. В салон хлынул воздух.
Сквозь шум я услышал негромкий, едва уловимый голос Флеминга:
— Ты убивал людей, Джозеф. И делал это по приказу.
Глава 5
Мы встретились утром в пятницу в американском посольстве в комфортабельном кабинете Спруилла Брадена.
Я приехал заранее и обсудил положение с послом, который помнил меня по Колумбии, где я осуществлял взаимодействие Госдепартамента и ОРС; он знал, что меня следует представить Хемингуэю именно в этом качестве. После нашего разговора с Браденом с глазу на глаз появились Роберт Джойс и Эллис Бриггз. Джойс был одним из первых секретарей посольства — учтивый, хорошо одетый мужчина с крепким рукопожатием и мягким голосом. Бриггз, до назначения Брадена, занимал должность посла, однако не выказывал недовольства по поводу понижения в ранге, и атмосфера в кабинете была теплой и сердечной. Пробило десять утра — срок аудиенции Хемингуэя у посла. Прошло еще десять минут. Хемингуэя все еще не было.
Мы втроем болтали о пустяках. Бриггз и Джойс, по всей видимости, приняли на веру мою легенду, согласно которой я был сотрудником Государственного департамента, прикомандированным к ОРС. Вероятно, мое имя попадалось им в депешах из Колумбии и Мексики, а в сообщениях такого рода моя настоящая должность упоминалась крайне неопределенно.
Разговор зашел о запаздывающем писателе, и Бриггз рассказал об их общем с Хемингуэем увлечении стрельбой по тарелкам и живым голубям — они занимались ею как в местных клубах, так и в походах неподалеку от Сиенфуэгоса. Чтобы вспомнить, где находится Сиенфуэгос, мне пришлось мысленно обратиться к карте Кубы, которую я держал в голове; я словно воочию увидел нужное место, когда Бриггз, продолжая рассказ, упомянул об охоте за ягуарами в провинции Пинар дель Рио. Сиенфуэгос был бухтой, портом, городом и провинцией на южном берегу острова.
Пока Бриггз рассказывал о стрелковом искусстве Хемингуэя, я тайком бросил взгляд на часы. Двадцать минут одиннадцатого. Терпеливость Брадена изумляла меня. Большинство послов, которых я знал, отменили бы встречу, если бы человек, просивший о ней, так сильно опоздал.
Дверь рывком распахнулась, и в кабинет вошел Эрнест Хемингуэй, ступая энергичным пружинящим шагом, будто боксер, выходящий к центру ринга. На фоне нашего приглушенного разговора его звучный голос показался очень громким.
— Спруилл... господин посол... примите мои извинения.
Мне чертовски жаль. В проклятом «Линкольне» кончился бензин, и мне пришлось ехать аж до университета в поисках открытой заправки. Боб... извини, я опоздал. Эллис... — Хемингуэй пожал руку послу, приблизился к Джойсу и стиснул обеими ладонями его пальцы, потом быстро повернулся к Бриггсу и хлопнул его по спине, не выпуская руку первого секретаря. Наконец Хемингуэй, улыбаясь, вопросительно посмотрел на меня.
— Эрнест, — заговорил Браден, — это Джо Лукас. В Госдепе решили, что Джо может оказаться полезен в твоей «Преступной лавочке».
— Рад познакомиться с вами, Джо, — сказал писатель. Он пожал мне руку с силой, но не стараясь расплющить пальцы.
Его глаза сияли, он искренне улыбался, но на короткое мгновение в его взгляде мелькнуло беспокойство — вероятно, он пытался понять, что на самом деле может сулить мое присутствие.
Браден жестом предложил нам садиться.
Я быстро оценил физические данные Хемингуэя. Это был крупный человек, ростом чуть больше шести футов и весом около ста девяносто пяти фунтов, и эта масса в основном располагалась в верхней части его тела. Мы трое были в костюмах, а Хемингуэй носил грязноватые холщовые штаны, старые мокасины и легкую хлопчатобумажную рубашку, которую местные жители называют «гайаберра» — «рубаха навыпуск».
У Хемингуэя были массивные квадратные плечи, которые делали его еще крупнее, и длинные мускулистые руки. Я заметил, что левая рука писателя чуть вывернута в локте, и его пересекает неровный шрам. У Хемингуэя были выпуклая грудь и намечающееся брюшко, но из-за мешковатой рубахи его бедра казались очень узкими; он словно целиком состоял из мощного торса.
Как только он уселся и посмотрел на меня, я увидел, что у него прямые темные волосы — коричневые, почти черные, — а в густых, аккуратно подстриженных усах нет ни одного седого волоска. У него были карие глаза и яркий румянец — хотя он и загорел от долгого пребывания под карибским солнцем, на его лице проступала краска возбуждения, а от уголков глаз разбегались крохотные светлые морщинки. Улыбаясь, он показывал белые зубы, а на обеих щеках появлялись ямочки.
У него была массивная нижняя челюсть, но еще не заплывшая жиром, как это бывает в зрелом возрасте. У меня создалось впечатление, что при желании он способен вскружить голову любой женщине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12