Это был неудачник, типичный неудачник, и, что хуже всего, стареющий.
Жалость ли была причиной того, что Мегрэ не отдал распоряжения арестовать его? Или то, что против Флорантена накопилось такое множество улик, хотя он был далеко не глуп?
Ну, например, тот факт, что он обернул коробку из-под печенья со сбережениями Жозе в свежую газету. Разве не мог он найти другой тайник, помимо своей убогой конуры на бульваре Рошешуар, куда неминуемо нагрянула бы полиция.
Или те четверть часа, которые он провел в стенном шкафу после выстрела.
Не боялся ли он лицом к лицу столкнуться с убийцей?
Было так просто поднять по тревоге ближайший к месту преступления комиссариат. Так, например, поступил бы Мегрэ…
У него были все основания задержать Флорантена.
К тому же несколько недель назад появился некий молодой рыжеволосый герой, может быть претендовавший на место Флорантена возле Жозе, то есть лишавший его средств к существованию.
Постучав и не дожидаясь ответа, в кабинет вошел Жанвье и рухнул на стул.
— Наконец-то, шеф.
— Хромой?
— Да. Уж не знаю, сколько я просидел на телефоне, названивая повсюду, в том числе в Бордо. В управлении железных дорог чуть не на коленях умолял тут же начать поиск среди постоянных клиентов. — Он закурил, вытянул ноги. — Надеюсь, мой хромой — тот самый. Не знаю, правильно ли я поступил, но я попросил его зайти к вам.
Через четверть часа он будет здесь.
— Я предпочел бы сам навестить его.
— Он проживает в Бордо. В Париже у него снят номер в отеле «Скриб», в двух шагах от его конторы на улице Обера.
— Кто он?
— Если мои сведения верны, это важная шишка с набережной Шартрон, где находятся частные особняки самых родовитых семейств Бордо. Торгует вином, в основном ведет дела с Германией и Скандинавскими странами.
— Ты его видел?
— Говорил с ним по телефону.
— Он был удивлен?
— Сперва он взял очень наглый тон и спросил, не шучу ли я. Когда я подтвердил, что действительно являюсь сотрудником уголовной полиции и вы хотели бы его видеть, он заявил, что ему нечего делать в полиции и что ищейкам лучше оставить его в покое, если они не хотят неприятностей себе на голову. Я заговорил о квартире на улице Нотр-Дам-де-Лоретт.
— Какова была его реакция?
— Сперва молчание, затем он проворчал: «Когда комиссар Мегрэ примет меня?» Я ответил: «Как можно скорее». — «Я только разделаюсь с почтой и прибуду на набережную Орфевр», — ответил он. Зовут его Ламотт, Виктор Ламотт, — добавил Жанвье. — Если хотите, во время вашей беседы я свяжусь с уголовной полицией Бордо, чтобы получить о нем дополнительные сведения.
— Неплохая мысль.
— Вы как будто не слишком довольны, шеф?
Мегрэ пожал плечами. Не был ли он таким всегда на определенном этапе расследования, когда ничто еще не вырисовывается? За исключением Флорантена, ему еще накануне ничего не было известно обо всех этих господах.
Утром он принял у себя маленького, кругленького, довольно-таки нелепого на вид человечка. Если бы Курселю не посчастливилось родиться в семье крупного заводчика, что бы с ним стало? Пошел бы в коммивояжеры?
Или превратился в такого же вот Флорантена, полупаразита-полумошенника?
Жозеф доложил о посетителе, Мегрэ поднялся ему навстречу. Входивший хромал. Мегрэ поразили его седина, дряблое лицо; на вид ему было лет шестьдесят.
— Входите, господин Ламотт. Прошу прощения за беспокойство. Надеюсь, регулировщики позволили вам припарковать машину во дворе?
— Это дело моего шофера.
Ну разумеется! У такого наверняка имеется и шофер, и целая стая прислуги в Бордо.
— Полагаю, вы догадываетесь, зачем мне понадобилось вас видеть?
— Один из ваших инспекторов говорил мне что-то об улице Нотр-Дам-де-Лоретт. Правда, я не очень-то понял, куда он клонит.
Мегрэ уселся за свой стол и принялся набивать трубку; посетителю был отведен стул перед столом напротив окна.
— Вы знали Жозефину Папе…
— Интересно, как вы об этом узнали, — после долгой паузы и колебаний ответил наконец хромой.
— Вы, должно быть, догадываетесь, что мы владеем определенными навыками, без чего тюрьмы пустовали бы.
— Мне не по нраву ваши последние слова. Если это намек…
— Вовсе нет. Вы читали утренние газеты?
— Как все.
— Значит, вам известно, что Жозефина Папе, в узком кругу известная под именем Жозе, была убита вчера во второй половине дня в своей квартире. Где были в это время вы?
— Уж во всяком случае не на Нотр-Дам-де-Лоретт.
— Вы были на службе?
— В котором часу?
— Ну, скажем, от трех до четырех дня.
— Гулял по Большим бульварам.
— Один?
— Вас это удивляет?
— И часто вы так гуляете?
— Когда я в Париже — час утром, около десяти, и час после обеда. Мой врач подтвердит вам, что прописал мне движение. Я был слишком тучен, и сердце могло не выдержать нагрузки…
— Отдаете ли вы себе отчет в том, что у вас нет алиби?
— А разве оно мне необходимо?
— Да, как и другим любовникам Жозе.
Он остался невозмутим, даже не вздрогнул. Только спросил:
— И много нас было?
В его голосе сквозила ирония.
— Насколько мне известно, четверо, не считая того, кто постоянно жил с ней.
— А что, кто-то постоянно жил с ней?
— Если я правильно осведомлен, вашим днем была суббота; у каждого был более или менее определенный день.
— У меня есть свои привычки. Жизнь моя упорядочена. В субботу после визита на улицу Нотр-Дам-де-Лоретт я сажусь в скорый Париж-Бордо, чтобы к вечеру попасть домой.
— Вы женаты, господин Ламотт?
— Женат, имею детей. Один из моих сыновей работает со мной, на наших бордоских складах. Другой — наш представитель в Бонне и часто ездит в страны Северной Европы. Дочь, зять и внуки живут в Лондоне.
— Как давно вы познакомились с Жозефиной Папе?
— Четыре года назад, может быть, чуть больше или меньше.
— Чем она была для вас?
— Отвлекающим средством, — со снисходительностью, если не презрением процедил он.
— Вы хотите сказать, что у вас не было к ней ни малейшей привязанности?
— Слово «привязанность» представляется мне чересчур преувеличенным.
— А если заменить его на симпатию?
— Она была приятной в общении, выглядела такой скромной. Настолько скромной, что я удивлен, как вы на меня вышли. Могу ли я узнать, кто вам рассказал обо мне?
— Сперва было известно лишь, что есть хромой, который приходит по субботам.
— Несчастный случай: упал с лошади в семнадцать лет.
— У вас есть проездной…
— А, понимаю. Владелец проездного. Абонент линии Париж — Бордо, хромой…
— Одно меня удивляет, господин Ламотт. Проживая в отеле «Скриб», вы могли бы в любом близлежащем баре подцепить нестроптивую красотку.
Господина с Шартронской набережной не так легко было смутить, он терпеливо, но намеренно высокомерно отвечал на вопросы. Не является ли Шартронская набережная для Бордо тем же, чем Сен-Жерменское предместье для Парижа, и не там ли гнездятся подлинные династии?
Для Ламотта Мегрэ был всего лишь одной из ищеек.
Конечно, они нужны для охраны собственности граждан, но сам он впервые имел дело с представителем этой профессии.
— Господин… как вас?..
— Не важно. Мегрэ, если угодно.
— Так вот, господин Мегрэ, я сторонник порядка, человек, воспитанный в определенных принципах, которые сегодня уже не имеют хождения. Не в моих правилах посещать всякие там бары. Каким бы странным это вам ни показалось, ноги моей не было в бордоских кафе, за исключением студенческой поры. С моей точки зрения, просто неприлично и, помимо всего прочего, опасно привести в «Скриб» одну из тех женщин, о которых вы говорите.
— Говоря «опасно», вы имеете в виду шантаж?
— В моем положении это рискованно.
— Однако вы каждую неделю навещали Жозе.
— Риск был меньшим, не так ли?
Мегрэ стал проявлять признаки нетерпения.
— Но вы были весьма плохо осведомлены на ее счет.
— Вы предпочли бы, чтобы я сперва у вас навел справки о ее персоне?
— Где вы познакомились?
— В вагоне-ресторане.
— Она ехала в Бордо?
— Возвращалась оттуда. Мы оказались за одним столиком на двоих друг напротив друга. Она выглядела весьма добропорядочно и, когда я протянул ей корзинку с хлебом, недоверчиво взглянула на меня. Случилось так, что мы к тому же ехали в одном купе.
— До Жозе у вас была уже любовница?
— Вы не находите, что ваш вопрос дерзок и не имеет отношения к делу?
— Вы предпочитаете уклониться от ответа?
— Мне нечего скрывать от вас. Да, у меня была любовница, одна из моих давнишних секретарш, я поселил ее в квартирке на авеню Гранд-Арме. За неделю до той моей поездки она объявила мне о своем скором замужестве.
— Так что место было вакантным.
— Мне не по душе ваша ирония, и я склонен перестать отвечать на ваши вопросы.
— В таком случае вы рискуете задержаться здесь на более продолжительный срок, чем вы того желаете.
— Это угроза?
— Предупреждение.
— Я даже не стану утруждать себя вызовом своего адвоката. Задавайте ваши вопросы.
Тон его становился все более высокомерным и сухим.
— Как скоро после знакомства нанесли вы Жозе первый визит?
— Недели через три-четыре.
— Она сказала вам, что где-то служит?
— Нет.
— А на какие средства, по ее словам, она жила?
— На небольшую пенсию, назначенную ей одним из дядей.
— А она сказала, откуда родом?
— Из-под Гренобля.
Видно, Жозефину Папе одолевала та же потребность лгать, что и Флорантена. Каждому следующему она называла новое место рождения.
— Много ли вы платили ей?
— Вопрос не очень тактичен.
— Прошу вас ответить.
— Я давал ей две тысячи франков в месяц, в конверте или скорее оставлял его на камине.
Мегрэ улыбнулся. У него возникло ощущение, что он вернулся в ту пору, когда только начинал свою карьеру в полиции: тогда еще можно было увидеть, как господа в почтенном возрасте — лакированные штиблеты, белые гетры, монокль в глазу — увиваются на Больших бульварах за хорошенькими женщинами.
То была эпоха меблирашек и женщин на содержании, которые, должно быть, отличались тем же кротким нравом, скромностью и добрым расположением духа, что и Жозефина Папе.
Виктор Ламотт не был влюблен. Жизнь его протекала в основном в Бордо, в кругу семьи, в строгом родовом особняке, а частично — в отеле «Скриб» и в конторе на улице Обера.
Но и ему тоже был нужен оазис, где бы он мог сбросить маску респектабельности и поговорить с кем-то по душам. С такой женщиной, как Жозе, можно ведь позволить себе расслабиться, так что это не будет иметь никаких последствий.
— Вы не знакомы с кем-либо из других ее близких друзей?
— Не имел чести.
— Вы могли случайно столкнуться с одним из них.
— Этого не произошло.
— Вы где-нибудь бывали вместе?
— Нет.
— Пока вы были у нее, шофер дожидался на улице?
Он пожал плечами, словно его поражала наивность Мегрэ.
— Я всегда добирался к ней на такси.
— Известно ли вам, что она приобрела дом на Монмартре?
— Впервые слышу.
Все эти вопросы не представляли для него интереса, и потому он оставался безразличен.
— Кроме того, в ее квартире было обнаружено сорок восемь тысяч франков.
— Какая-то часть этих денег, по-видимому, исходила от меня, но будьте спокойны, я не потребую их назад.
— Вы были огорчены ее смертью?
— По правде сказать, нет. Столько людей умирает каждый день…
Мегрэ встал. С него было довольно. Если бы допрос продлился, ему трудно было бы скрыть охватившее его отвращение.
— Не должен ли я подписать свидетельское показание?
— Нет.
— Ожидать ли мне вызова судебного следователя?
— Сейчас я не могу вам ответить.
— Если дело будет передано в суд присяжных…
— Оно будет туда передано.
— При условии, что вы найдете убийцу.
— Мы найдем его.
— Предупреждаю: я ни за что не стану выступать в роли свидетеля. У меня есть друзья наверху…
— Не сомневаюсь.
С этими словами комиссар направился к двери и широко распахнул ее; перед тем как переступить порог, Ламотт обернулся, поколебался, стоит ли прощаться, и в конце концов вышел, не промолвив ни слова.
Вот и третий. Остается Рыжий. Мегрэ был не в духе, и, чтобы успокоиться, ему потребовалось некоторое время. Дождь давно кончился. Муха, может быть вчерашняя, влетела в кабинет в тот момент, когда он вновь уселся за стол и стал машинально чертить что-то на листе бумаги.
Черточки превратились в слово:
«ПРЕДУМЫШЛЕННОСТЬ».
Если, конечно, убийцей является не Флорантен, предумышленность маловероятна: преступник пришел без оружия. Это был не чужой жертве человек, поскольку ему было известно о существовании заряженного револьвера в ящике ночного столика.
А не строил ли он свой расчет как раз на этом револьвере?
Если по-прежнему допустить, что Флорантен находился в стенном шкафу, почему убийца около четверти часа оставался в спальне, где мог передвигаться, только переступая через труп?
Искал ли он деньги? Почему он не нашел их, ведь достаточно было взломать нехитрый замок?
А может быть, письма? Или какой-нибудь документ?
Ни высокий чин Франсуа Паре, ни кубышка Фернан Курсель, ни надменный Виктор Ламотт не нуждались в деньгах.
Но все трое, несомненно, весьма бурно отреагировали бы на шантаж.
И вновь все замыкалось на Флорантене, том самом, которого бы следователь, будь он в курсе дела, непременно заставил арестовать.
Мегрэ возлагал надежды на разговор с Рыжим — Жаном Люком Бодаром, но инспектор, отправленный на его поиски, вернулся ни с чем. Страховой агент был в отъезде и должен был вернуться только вечером.
Он снимал комнату в небольшом отеле «Босежур» на бульваре Батиньоль, питался там же, в ресторане.
Мегрэ не находил себе места, словно в ходе расследования что-то не ладилось. Он был недоволен собой, чувствовал себя не в своей тарелке. Ему недостало духу приняться за накопившиеся на его рабочем столе досье.
Приоткрыв дверь в кабинет инспекторов, он позвал:
— Лапуэнт, зайди ко мне. Пойдем покатаемся.
И только когда они уже выехали на набережную, пробурчал:
— На Нотр-Дам-де-Лоретт.
Ему казалось, что он упустил что-то важное, прошел мимо истины. За все время пути он не проронил ни звука и так грыз свою трубку, что ее эбонитовый мундштук раскололся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16