— Вы были вчера на Нотр-Дам-де-Лоретт?
— Как всегда. Я немного опоздал, меня задержал начальник секретариата министра. Я позвонил, никто не открыл, чему я очень удивился. Снова позвонил, постучал, безрезультатно.
— У вас не появилось желания расспросить привратницу?
— Эта женщина наводит на меня ужас, и я стараюсь как можно меньше общаться с ней. Домой я вернулся не сразу. Зашел поужинать в ресторан у Версальской заставы, нужно ведь было сохранить видимость, что я на заседании благотворительного общества.
— Когда вы узнали о случившемся?
— Сегодня утром, когда брился. Передали по радио, но без подробностей. Только придя на работу, я прочел заметку в газете. Я совершенно раздавлен. Не могу взять в толк…
— Вы не заходили на квартиру мадемуазель Папе между тремя и четырьмя?
— Понимаю, что вы имеете в виду, — желчно ответил Паре. — Нет, я не выходил из своего кабинета во второй половине дня, и мои сотрудники подтвердят вам это. Однако мне хотелось бы, чтобы мое имя не упоминалось…
Бедняга! Он был встревожен, напуган, потрясен. Все, за что он цеплялся на старости лет, рушилось, но он как мог сохранял свое человеческое достоинство.
— Я так и думал, что привратница или брат, если он в Париже, расскажут вам обо мне.
— Никакого брата нет, господин Паре.
Тот недоверчиво нахмурился, готовый обидеться.
— Мне очень тяжело разочаровывать вас, но я обязан сказать вам правду. Того, кто был вам представлен под именем Леона Папе, на самом деле зовут Леон Флорантен; так случилось, что мы с ним вместе учились в лицее в Мулене.
— Не понимаю…
— Стоило вам выйти от Жозефины Папе, как он тут же проникал в ее квартиру, от которой у него был ключ.
А у вас был когда-нибудь ключ от ее квартиры?
— Нет. Я не просил. Мне и в голову бы не пришло…
— Он постоянно проживал у нее и исчезал лишь на время, когда она ждала кого-нибудь из посетителей.
— Вы сказали «посетители», во множественном числе.
Я правильно вас понял?
Он сидел в своем кресле очень бледный, неподвижный, как скала.
— Вас было четверо, не считая Флорантена.
— Вы хотите сказать…
— Что Жозефина Папе была на содержании четырех любовников. Один из них появился у нее задолго до вас и много лет назад почти постоянно проживал в этой квартире.
— Вы видели его?
— Пока нет.
— Кто он?
В глубине души Франсуа Паре все еще не верил словам Мегрэ.
— Некто по имени Фернан Курсель, пополам с братом владеющий предприятием по производству шарикоподшипников. Сам завод в Руане, в Париже, на бульваре Вольтера, находится его представительство. Он должен быть примерно одних с вами лет и весьма грузным.
— Я с трудом этому верю.
— Его днем был четверг, он единственный оставался у нее на ночь.
— Надеюсь, это не ловушка?
— Что вы имеете в виду?
— Почем я знаю! Говорят, полиция пускает иногда в ход неожиданные методы. Все это кажется мне настолько невероятным.
— Есть еще один, субботний посетитель. О нем мало что известно, знаю только, что он хромает.
— А четвертый?
Он пытался не терять самообладания, но, несмотря на все усилия, его покрытые длинными волосами руки с такой силой вцепились в подлокотники, что суставы побелели.
— Это тот самый рыжий парнишка, страховой агент, с которым вы однажды столкнулись.
— Но он на самом деле страховой агент. Я лично в этом удостоверился.
— Можно быть страховым агентом и в то же время любовником красивой женщины.
— Ничего не понимаю. Вы не знали ее, иначе были бы столь же недоверчивы, как и я. Никогда не встречал я такой разумной, простой и уравновешенной женщины. У меня три дочери, и они научили меня разбираться в женщинах. Я скорей бы доверился Жозе, чем одной из своих дочерей.
— Я крайне сожалею о том, что пришлось открыть вам глаза.
— Полагаю, вы уверены в том, что сказали мне?
— Если хотите, я заставлю Флорантена подтвердить все это.
— У меня нет ни малейшего желания видеться с этим господином, как и с тремя остальными. Если я правильно понимаю, этот Флорантен был, что называется, ее сердечным другом?
— Вроде того: за что он только не брался в своей жизни. И все упустил. Тем не менее пользуется у женщин некоторым успехом.
— Мы почти одного возраста…
— Если не считать разницы в два года… Его преимущество перед вами в том, что он под рукой и днем и ночью. Кроме того, ничего не принимает всерьез. С ним что ни день, то белая страница, заполняемая по своему усмотрению и настроению.
У самого Паре были и совесть, и угрызения совести, и ответственность за других. Его лицо, повадки запечатлели всю важность, какую придают жизни иные люди.
Можно было сказать, что он чуть ли не несет на плечах свой отдел, если не все министерство, и Мегрэ с трудом мог вообразить себе его свидания с Жозе.
К счастью, она отличалась кротким нравом. И, должно быть, была способна не один час с улыбкой выслушивать излияния мужчины, сломленного судьбой и житейскими невзгодами.
Мегрэ вдруг стал яснее представлять ее себе. Она обладала практической жилкой, умела считать. Купила дом на Монмартре, хранила в тайнике сорок восемь тысяч франков. Не стояла ли на очереди покупка еще одного дома, а затем еще одного?
Иные женщины считают свое состояние домами, словно камень для них — единственная прочная вещь в мире.
— У вас никогда не возникало предчувствия, что должно случиться какое-нибудь несчастье, господин Паре?
— И в мыслях не было. Я не знал ничего более прочного, чем она сама, образ ее жизни, обстановка ее квартиры.
— Она не говорила вам, откуда она родом?
— Из Пуатье, если не ошибаюсь.
Должно быть, она из осторожности называла им всем разные места.
— Она казалась вам образованной?
— Она сдала экзамен на бакалавра, затем некоторое время работала секретарем у адвоката.
— Вы не назовете его имя?
— Я пропустил его мимо ушей.
— Была ли она замужем?
— На моей памяти, нет.
— Вас не удивлял круг ее чтения?
— Она была сентиментальной, довольно-таки наивной в глубине души и потому предпочитала дешевые романы.
И первая смеялась над этой своей прихотью.
— Впредь я не стану тревожить вас без особой на то надобности. Но прошу вас поразмыслить, попытаться вспомнить. Какая-нибудь незначительная на первый взгляд фраза, деталь могли бы помочь нам.
Расправляя свое большое, тяжелое тело, Франсуа Паре колебался, стоит ли подавать руку.
— В данный момент мне в голову ничего не приходит. — Затем нерешительно, более глухо спросил: — Она долго страдала?
— Судя по заключению судебного эксперта, смерть наступила мгновенно.
Губы его зашевелились. Должно быть, он молился.
— Благодарю вас за проявленный такт. Остается лишь сожалеть, что мы не встретились при других обстоятельствах.
— Мне тоже жаль, господин Паре.
Уф! Очутившись на лестнице, Мегрэ стал отдуваться.
У него было такое ощущение, что он вышел из туннеля на свежий воздух, в реальный мир.
Конечно, беседа с чиновником из министерства не дала ему какой-то точной, немедленно срабатывающей информации, однако она сделала для него образ молодой женщины более живым.
Интересно, было ли составление письма в добропорядочном кафе ее излюбленной тактикой при знакомстве или простой случайностью?
Первый из ее любовников, известных Мегрэ, Фернан Курсель, кажется, познакомился с ней, когда ей было двадцать пять лет. Чем она тогда занималась? Мегрэ никак не удавалось вообразить ее себе, такую благоразумную, на тротуарах близ площади Мадлен или Елисейских полей.
Была ли она и впрямь чьей-то секретаршей — адвоката или кого-либо другого?
От легкого ветерка затрепетала листва на деревьях бульвара Сен-Жермен; Мегрэ выглядел как человек, вышедший глотнуть утренней прохлады. На ведущей к набережным улочке он поравнялся со старомодным бистро, перед которым сгружали бочки с вином.
Он вошел, облокотился о стойку и спросил:
— Что это за вино?
— «Сансер». Я родом из тех мест, мне поставляет его свояк.
— Налейте стаканчик.
Сухое вино сохранило вкус винограда. Стойка в кафе была настоящей оловянной стойкой, а пол, выложенный красной плиткой, был посыпан опилками.
— Еще вина, будьте добры…
Ну что за странная у него профессия! Нужно повидать еще троих — троих любовников Жозефины, которая, судя по всему, торговала иллюзиями.
С трудом сыщет Франсуа Паре вторую такую, которой можно изливать свое переполненное стариковское сердце. Вернется в свою мастерскую на Монмартре, к убогому ложу в комнате без окон Флорантен.
— Следующий! — вздохнул Мегрэ, выходя из бистро и направляясь к зданию уголовной полиции.
Предстоит разочаровать, лишить иллюзий еще одного.
Когда Мегрэ добрался до своего этажа и двинулся по длинному коридору, где располагались помещения уголовной полиции, он непроизвольно бросил взгляд на застекленный зал ожидания, который шутники-инспекторы окрестили аквариумом.
Каково же было его удивление, когда он увидел Леона Флорантена, сидящего в компании незнакомца на неудобных креслах, обтянутых зеленым бархатом. Этот незнакомец был круглолицый и голубоглазый толстяк невысокого роста; от него просто веяло жизнелюбием.
Флорантен что-то тихо говорил ему, тот же подносил к глазам скомканный носовой платок.
Напротив них с безразличным видом устроился инспектор Дьедонне с газетой в руках, раскрытой на странице, посвященной скачкам.
Ни Флорантен, ни Дьедонне не заметили Мегрэ, и, очутившись в своем кабинете, он нажал на кнопку звонка. Почти тотчас приотворилась дверь и показался старик Жозеф.
— Ко мне кто-нибудь есть?
— Двое, господин комиссар.
— Кто пришел первым?
— Этот. — Жозеф показал Мегрэ визитку Флорантена.
— А другой?
— Он появился минут десять назад, казался очень взволнованным.
Это был Фернан Курсель, совладелец руанской фирмы «Братья Курсель, шарикоподшипники». На визитке значился также адрес парижского представительства фирмы.
— Кого позвать первым?
— Давайте-ка мне господина Курселя.
Мегрэ устроился за письменным столом и бросил взгляд в открытое окно, в которое струился теплый летний воздух.
— Входите, прошу вас. Располагайтесь.
Вошедший господин и впрямь оказался низеньким и упитанным, однако можно было определенно сказать, что это ему идет. От него исходила располагающая к себе жизненная сила, неподдельная сердечность.
— Вы меня не знаете, господин комиссар.
— Если бы вы не пришли сегодня утром, я сам наведался бы к вам, господин Курсель.
Голубые глаза посетителя воззрились на Мегрэ с удивлением, но без испуга.
— Так, значит, вы в курсе?
— Я знаю, что вы были очень близким другом мадемуазель Папе и сегодня утром, слушая радио или просматривая газеты, должно быть, были потрясены.
На лице Курселя появилась гримаса, которая могла предвещать слезы, но он взял себя в руки.
— Прошу прощения. Я действительно потрясен. Я был для нее больше чем другом.
— Знаю, знаю.
— В таком случае я не скажу вам ничего нового, поскольку не имею ни малейшего понятия о том, что могло произойти. Это была самая скромная и кроткая из женщин…
— Знаком ли вам господин, что вместе с вами дожидался приема?
Промышленник, так мало похожий на человека, имеющего отношение к шарикоподшипникам, с удивлением уставился на Мегрэ.
— Так вы не знаете, что у нее был брат?
— Давно ли вы познакомились с ним?
— Года три назад. Примерно тогда, когда он вернулся из Уругвая.
— А долго ли он там прожил?
— А его самого вы не спрашивали?
— Мне интересно узнать, что он рассказал вам.
— Он архитектор и по заказу уругвайского правительства разрабатывал проект нового города.
— Вы познакомились с ним у Жозефины Папе?
— Точно.
— В тот день вы, вероятно, пришли к ней раньше времени или нагрянули неожиданно?
— Признаться, не припомню.
Вопрос покоробил его, и он нахмурил свои совершенно светлые брови. Волосы у него также были светлыми, почти белыми, как у младенца, а кожа нежно-розовой.
— Не понимаю, к чему вы клоните.
— А потом вы встречались?
— Несколько раз.
— И всегда на улице Нотр-Дам-де-Лоретт?
— Нет. Он заходил ко мне в контору для разговора о проекте современного пляжа, с отелями, виллами, бунгало, между Ле-Гро-дю-Руа и Палавасом.
— Он пытался заинтересовать вас?
— Да. Именно. Я допускаю, что проект его неплох и наверняка будет осуществлен. К несчастью, не в моих силах изъять из дела какие-либо суммы, так как мы владеем им пополам с братом.
— И он ушел от вас с пустыми руками?
Курсель покраснел. Вопросы Мегрэ приводили его в замешательство.
— Я дал ему несколько тысяч франков на публикацию проекта.
— И тот был опубликован? Вы получили экземпляр?
— Я вам уже сказал: меня это не интересовало.
— А впоследствии он занимал у вас?
— Да, в прошлом году; хотя я и не люблю этого слова. Носители передовых идей непременно наталкиваются на огромные трудности. Его контора в Монпелье.
— Он живет в Монпелье?
— А вы не знали?
Каждый говорил о своем, и Фернан Курсель начал терять терпение.
— Почему бы вам не позвать его и не задать все эти вопросы ему?
— Придет и его очередь.
— Вы, кажется, настроены против него.
— Вовсе нет, господин Курсель. И даже признаюсь вам: мы учились в одном лицее.
Толстяк вынул сигару из золотого портсигара.
— Вы позволите?
— Сделайте одолжение. Сколько раз вы давали ему деньги?
Курсель задумался.
— Три раза. В последний раз он забыл в Монпелье свою чековую книжку.
— О чем он говорил с вами несколько минут назад в приемной?
— Я обязан отвечать?
— Желательно.
— Это так тягостно. Но что делать!
Он вздохнул, вытянул свои короткие ножки и выпустил изо рта сигарный дым.
— Ему неизвестно, на что сестра употребляла деньги. Мне тоже, да и не мое это дело. Так сложилось, что сейчас он на мели, поскольку все вложил в свой проект; поэтому он просил меня участвовать в расходах на похороны.
При этих словах лицо Мегрэ расплылось в широкой улыбке, отчего Курсель пришел в негодование. Да, Флорантен был не промах!
— Извините. Скоро вы поймете. Знайте, тот, кого вы считаете Леоном Папе, на самом деле является Леоном Флорантеном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16