С той только разницей, что судьбу этик героев можно было изменить собственной рукой.На массивном дубовом стуле, стоявшем в противоположном углу, ерзал суетливый старикашка. Был он крайне тощ, и комичным образом напоминал суслика с орлиным клювом. Не обращая внимания на вошедших, суслик рылся в недрах письменного стола. Наконец резко, рывком обернулся. Тусклые серые глазки впились в Кронова. Посостязавшись с ним мгновенье, Саша опустил голову, словно провинившийся мальчишка. Удовлетворенный старик трескуче прервал затянувшееся молчание.— Так, кажется, все в порядке. Наум, ступай. А молодой человек останется, мы сегодня побеседуем. Ну-с, прошу вас садиться, Александр... э... Юрьевич?Кронов молча кивнул. На столе лежало его личное дело, так что осведомленность старика не была удивительной. Его судьба и жизнь теперь зависели от подшитых в папку бумажек и от того, кто и как ими распорядится.— Итак, дорогой, располагайтесь. Вам удобно? Теперь будем знакомиться. Николай Арнольдович, ваш лечащий врач... — речь была тихой и размеренной, глаза — пристальными и пытливыми. — Как вам на новом месте? Соседи по палате не беспокоят? Полагаю, вы нашли с ними общий язык? Если у вас есть проблемы, расскажите мне о них. Мой долг помочь вам.Голос и внешность врача внушали доверие. Такой человек поймет его. С выпитым залпом стаканом воды к Кронову возвратилась частица былой уверенности. А с ней и надежда.— Доктор! То, что случилось со мной, — это какой-то кошмар. Произошла ошибка.Его сбивчивому рассказу врач внимал молча, согласно кивая, ни разу не перебил. Встал, задумчиво прошелся по кабинету. Вернулся к столу, ручка засновала по бумаге.— Напишите, Саша, свою биографию. Не спешите. Время у вас есть.На протяжении получаса, пока Кронов излагал свою недлинную пока еще жизнь, врач, чтобы не мешать пациенту, о чем-то негромко перешептывался с женщиной.— Николай Арнольдович! Вот, готово, — Саша протянул исписанный листок.Врач прочитал быстро, но внимательно. Под некоторыми словами ставил точки карандашом, словно нанизывая их. Поднял сочувствующие глаза.— Вот что, Саша. Не стоит так сильно волноваться. В обиду вас никто не даст. Разберемся, даю слово. Только обещайте мне, что будете вести себя благоразумно.«Неужели поверил? Неужели удалось убедить его, что действительно пострадал невиновный?»— Обещаю!!!По дороге в палату хотелось прыгать, кричать: ему поверили впервые с того самого страшного мига, который разделил жизнь на «до» и «после» начала кошмара. В палате его встретил ободряющий взгляд Эдика. Ему не терпелось услышать, как идут дела.— Ну, что молчишь и сияешь, как новая копейка?На душе было действительно легко — странновато для тюремной психбольницы.— Эдя, мне поверили! Слышишь — поверили! Он сказал — во всем разберутся.Глаза Эдика не изменили выражения, только губы скривились в недоброй усмешке.— Ты, случайно, не со старичком с птичьим клювом имел счастье общаться?.. Ага, точно — с Арнольдовичем. «Лично займусь вашей проблемой!» Похоже? В общем, можешь уши не развешивать. Я-то думал, тебя к следователю вызвали или весточка с воли. Не вздумай доверять им, Саня! В особенности этой старой крысе. Я его знаю уже пару месяцев, и какие сюрпризы он преподносит — ты и представить себе не можешь.— Эдик, это мой последний шанс...— Чем такой — лучше вовсе без шанса.— Ладно, замнем. Полежим — разжуем. Есть о чем подумать. * * * Вбежав в подъезд, едва не ступил в лужу темной, уже начавшей сворачиваться крови. Сердце сжалось: «Опоздал!» Подкосились ноги, колени коснулись ступеней. Не сел — упал на холодный бетон. Вдруг почувствовал: чья-то рука легла на плечо, клещами сдавила ключицу. Вскрикнул: «Оленька!» — и обернулся. За спиной стоял рассыпающийся скелет в пыльном балахоне.Очнулся от собственного крика. В упор смотрели глаза. Эдик.— Чего орешь? Успокойся. Санитары набегут. Поначалу здесь всех кошмары мучают.— Извини, чертовщина снится. О, вот они, легки на помине.В открывшуюся дверь действительно проскользнула фигурка в белом халате — розовые щечки, нежные лукавые глаза. Воздушное создание, Наташа, палатная медсестра. Следом, любопытствуя, ввалились двое санитаров.— Успокойтесь, Кронов, не нервничайте. Идемте со мной в манипуляционную.Пошел с радостью, лишь бы рядом звучал негромкий мелодичный голос с умиротворяющими интонациями. Можно стерпеть все — и укол этот, и тошнотворный привкус таблеток.— Пожалуйста, примите лекарство. Вам уже назначен курс лечения. Это от нервов. Спать будете спокойно. Вам повезло, что наблюдаетесь у профессора, — объяснила Наташа, протягивая пластиковый стаканчик. Кронов махом проглотил пестрые таблетки и капсулы.Возвращался с мыслями об Оле, разбуженными коротким разговором с медсестрой.Палата-камера жила своей жизнью. В углу у окна, перемешивая спертый воздух беспорядочными жестами, Игорь загибал очередную байку. Разинув от удовольствия рты, ему внимали сельчане. Эдик, лежа на койке, в который раз листал старый «Человек и закон». Грузин о чем-то шушукался с санитаром у «кормушки». К ним Кронов не подходил. Жизнь научила не соваться в чужие дела. Приходилось укорачивать шаги, меряя и без того небольшое помещение, чтобы не попасть в пространство у двери, занятое Грузином.Муть перед глазами появилась совершенно внезапно. Тело цепенело прямо на ходу. Подвернулась на ровном полу нога. Мышцы словно сковало незримым панцирем. И уже вовсе ничего не виделось — снежная пелена сомкнулась окончательно. Подумал бы: «навсегда» — но не стало и мыслей. Одеревенел язык, и Кронова понесло в неведомую сумрачную бездну.На мгновение открыл глаза — снова увидел склонившегося Эдика. Смысл его слов не доходил до сознания, которое постепенно угасало...Чувства возвращались медленно и мучительно. Проступающие сквозь мутную пелену пятна складывались в знакомые очертания. Донесся мурлыкающий тенорок Николая Арнольдовича:— Ну, друг мой, и напугали же вы нас!На лице Кронова всплыло жалкое подобие улыбки, но и это обеспокоило профессора.— Не напрягайтесь. Все прошло. Вам нужно уснуть. Когда проснетесь — все будет хорошо. Вы у себя в палате, вокруг — друзья.Тихо, ступая едва не на цыпочках, с прижатым к губам пальцем, профессор удалился, а следом и его свита. Молчание нарушил моментально подскочивший Эдик.— Как ты? Я когда увидел — меня словно током ударило! Белее стены, конвульсии, судороги...— Эдик, что это... было?— Было! Это еще не конец. Таблетки! Что ты принял и сколько?— Четыре, в стакане.— Белые, большие, с вдавленной полоской посередине?— Маленькие розовые.— Да такой дозой слона можно угробить!.. Сволочи! — Эдик влажной белой ладонью отер Саше лицо.— Запомни, эта кошачья повадка врачей рассчитана только на новичков. Я это на собственной шкуре испытал. Здесь всех берут в оборот, только не сразу. Никуда не денешься. Рано или поздно станешь роботом. Посмотри на наших селян — они же как игрушки, у которых батарейка садится. Еще увидишь, какими отсюда увозят! Будешь принимать эту дрянь — они своего добьются.— Так что же делать?Растерянность Кронова отразилась в глазах Эдика.— Прежде всего научись прятать таблетки. Смотри — это довольно просто.Достав из кармана три круглых шарика и бросив их в рот, Эдик сделал глотательное движение. Заходил ходуном кадык, дрогнул живот.— Найди.Безуспешные попытки Саши вызвали только смех. Наконец Эдик отлепил от неба серую пластинку, протянул ее Кронову. Во влажном хлебе сидели три горошины.— Ну как, годится? Запомни: всем своим поведением ты должен показывать, что принимаешь лекарство. И Боже сохрани, если они обнаружат твою уловку. Тогда... вот тогда начнутся уколы. Как у меня. Только мне их назначили по другой причине, да и доза половинная — не знают, что таблетки в унитаз идут. Ага, вот, кажется, и по мою душу.С лязгом отворилась дверь, и в проеме возник мордатый санитар, движением пальца маня к себе Эдика. Последнюю фразу тот договаривал уже на ходу, углом рта:— Отдыхай, береги силы. Понадобятся. Не будет сил — от уколов вполне можно «уснуть». * * * «Спи спокойно, дорогой товарищ...» Эта замогильная фраза, словно бы прописавшись в палате, неотступно сверлила воспаленный мозг. Здешние медики славились умением моментально отличить симулянта от законченного психа. А что там на самом деле за диагноз, мало кого интересовало. При желании психику обследуемых ничего не стоило изменить. А в отношении симулянтов методы применялись еще более жесткие.Кронову ничего не хотелось. Упорно пытался слепить веки, но и при открытых глазах на него наваливались видения. Сквозь тощий матрац в тело вдавливались металлические полосы «кровати», не позволяя ни на минуту забыть о том, где он находится.Его оцепенение нарушили стоны слева. Стонал вернувшийся с укола Эдик. Он, скорее всего, был без сознания, и обитатели палаты старались неосторожным шумом не нарушить его спасительного забытья.Слишком тонок матрац под исколотой множеством разнокалиберных игл спиной... Но есть моменты, когда этот матрац, этот блин провонявшей потом и мочой ваты превращается в орудие пытки. «Скатка»! И хотя в психушке не совершают марш-бросков с полной выкладкой, на «скатке» можно выложиться полностью.Очнувшийся Эдик через силу повернулся к Кронову. Губы на сером, сморщенном лице прыгали от ненависти и бессильной злобы.— Жил я, Саша, и не знал, как люди мучаются... Видал наших санитаров? Половина этих сытых скотов у кавказцев на ставке. Те платят за то, чтобы меня кончали, но не сразу. Мне еще маяться и маяться... Кладут, гады, на «скатку» лицом, ноги подтягивают сзади к спине — и киянками по пяткам! Я — боли не боюсь, но и я орал...Не стал говорить парню Кронов, что его вопли слышны и через этаж от подвала, где обычно совершались экзекуции. Хотя, бывало, под настроение санитары баловались «скаткой» и прямо в палатах.— Успокойся, Эдик, все пройдет. Отстанут. Не век же мордовать будут. Где еще быдло властью потешится. При чем тут кавказцы, кругом одни ваньки.— Ну, конечно, ни при чем. Фантом больного сознания, — губы Эдика едва шевелились, слова выговаривал негромко, но отчетливо, будто отрезая одно от другого. — Ты телевизор смотришь? Заметил — все идет как надо, временны только трудности. Отчего только жрать нечего, если столько вокруг народных заступников? Вон, Карасева взять — ты его по телику, небось, видал, а я по жизни знаю. Этакий сладкопевец, оратор. Эх, сигаретку бы!..— Лучше потерпи, пока утихомирятся, — слышишь, в коридоре топчутся. Твой Карасев, небось, «Мальборо» курит?Эдик криво усмехнулся и охнул от боли.— Насчет «Мальборо» это ты хватил. Если ему и лучше, чем нам, то ненамного. И «стенка» ему тоже светит. Запросто прислонят. Темный ты, Саша, тип. За прессой не следишь, Карасева не знаешь. Это же новый Адам Смит, экономист номер один.— Зато ты у нас светлая личность — директор универмага!— Коммерческий директор, Саша. Идиот, но коммерческий. Настоящий — он у себя в кабинете, в кожаном кресле, а тут того и гляди сам на барабан угодишь.— Ну и хрен с ним, Эдик. Ты лучше про Карасева давай.— Ты, конечно, лопух. Вся страна, чуть не весь мир знает, что Карасев сидит, а Саша в полном неведении. Ладно, и я не знал до поры до времени. Думал, самый умный, оказалось — есть и поумнее. А Карасев тоже в тюрьме. Про «Дело о ста миллиардах» слышал? Так вот, собирались они вывезти четыре миллиарда долларов — отконвертировать рубли. Оно, конечно, «деревянные» никому вроде бы и не нужны... Кроме иностранных строительных фирм, которые ведут у нас работы, покупают здесь материалы, зарплату рублями выплачивают. Желающие нашлись. В общем, дело сильное. Все зарубили уже на последнем этапе. Не знаю, кого там забыли подмазать: может Внешэкономбанк, может выше.— Тут не подмазывать надо — в дело брать.— Я этого и знать не хочу. В таких делах с тем, кто лишнее знает, особый расчет. Однако Карасев сидит. Когда его, такого интеллектуала, кабинетного ученого, брали — два «ствола» нашли. Про валюту и прочее не говорю. Ни «стволы», ни высокие связи, ни охрана, а точнее, дольщики в деле из Закавказья, не помогли. Эти отпетые, в тюрьму как домой идут. Года три, как в столице появились, а сейчас уже многие сферы контролируют. На таксистах они обожглись только поначалу. Перегнули палку — чересчур сильно прижали, начали «валить». Не надо было до «мокрого» доводить.— Да, таксисты — тоже ребята дай Бог. Свои пятьсот в день вынимают.— Вот и не стерпели, что какие-то пришлые их грабят. И пошло: везде, где увидят «черных», — выдают на всю катушку. Не до смерти, но кости трещали вовсю. Ну, а кого знали — разговор особый. Поутихли орлы, сбили с них спесь, пощады запросили. Но после таксистов они за других взялись.— За торгашей, вроде тебя — и безопаснее, и прибыльнее.— Вот-вот, тем более, что такие бараны, как я, сами стричься бегут. Тут уж не до шерсти, была бы шкура цела. Послал меня как-то хозяин за товаром. Езжай, говорит, в белокаменную — весь импорт оттуда идет. Будто я и без него не знаю. На Карасева меня как-то нацеливал один мужичок — товарищ отца. Отец шесть из своих пятнадцати только еще отзвонил, но друзья не забывают. Ну, думаю, хоть Карасев сидит, так кавказцы-то его гуляют, и двинул в столицу, хвост распустивши: в двадцать пять лет — замдиректора солидного универмага, то-се да плюс полномочия... Я уже этим делом занимался, и хозяин ко мне — с полным доверием.Прибыл, отыскал в центре столицы их малое предприятие, все честь по чести. Товар оказался, действительно, — экстра. Причем, не стоковый, а из фирменных магазинов. Договорились, что заберу контейнер — это на сорок миллионов. Для нашего города — жук начихал. За день разгребут, много — за два. А когда их главный, Вартан, открыл в офисе сейф, я просто поплыл, столько денег ни в кино, ни при инкассации видеть не приходилось. Долю мне назначили — миллион! Наличными! При том, что и от универмага кое-что бы отстегнулось за хороший товар. Конечно, по сравнению с миллионом — копейки. А главное — репутация фирмы. Личное состояние директора — четыре миллиарда, во дворе — «мерседес», «форд» и «БМВ»!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16