Потом начались будни. Нечастая, с придирчивым отбором клиентов «работа», зависть подруг к новенькой, сумевшей привязать к себе Евгения Павловича. И день за днем копились крохи сведений о той, к которой можно было уже не ревновать возлюбленного, из-за которого приняла она всю эту муку и унижение. Задумчивость Оли в самый «рабочий» момент замечали многие. Посмеивалась и Машенька, которая, прослышав об особенной близости Оли и Евгения Павловича, набивалась в подруги.— Ну, Оленька, ты даешь! Такая умница, такая милочка! Дались тебе все эти ужасы. Что тебе эта Нина? Хорошая девочка, но все в прошлом, все с водой ушло... Она и при жизни была уже с червоточиной. Быстро ее на иглу посадили.— Кто?Взгляд Машеньки заметался. Почувствовала, что сболтнула лишнее. Оля посмотрела на двух парней у выхода, которые неторопливо прихлебывали ананасовый сок, расслабленно оглядывая зал. Спортивные, широкоплечие фигуры, короткие стрижки, белоснежные рубашки и сдержанные жесты — все в них, казалось бы, внушает симпатию и доверие. Настораживала только твердая, все подминающая под себя ухватка, полная уверенность в себе. От этих парней хотелось держаться на расстоянии, и желательно — почтительном.— Ты куда смотришь, Ольга? Тебе что, скучно живется? Эти и Евгения Павловича прищучат — рад не будет. Что-то он в последнее время слишком открыто работает. А без них нынче шагу здесь не ступишь, — Машенька разрумянилась, помахала ручкой бармену:— А ну-ка, Сережа, плесни мне еще «конинки». Не ленись, подойди к дамам, а то за стойкой совсем застоялся. Так когда мы с тобой наконец серьезно встречаться начнем?Последние слова произнесла, понизив голос, так что кроме Оли их услышал только молодой, упитанный бармен. Приблизившись к столику, он чисто по-пионерски засмущался.— Ну что ты, Машенька? Ты у нас буфетчику не по карману. И не приставай, а то дяди оттуда подумают, что я и вправду доллары трачу на девочек. Потом спрашивать начнут, а я человек слабый, сердце у меня мягкое. Им ведь не объяснишь, что и душой и телом нищ, а миг счастья так короток.— Придется, Сереженька, ввести для тебя скидку. А хочешь, на абонемент возьмем?— Ладно, обращусь, как поднакоплю чуток. Все, побежал, а то вон клиенты идут.В бар входила пожилая чета иностранцев. Оба в больших роговых очках и длинных пестрых бермудах. Белорубашечники в углу допивали сок, перебрасываясь короткими фразами.— Ты смотри, смотри, как Серега суетится? За «деревянные» небось бы так не прыгал. Скользкий типчик. Полупедик. Вероятно, через него Нинка и наркотики доставала. Стучит, да и все здесь стучат, вся обслуга.— Только обслуга?— Остынь, Оля. Не туда тебя повело, так и с трассы слететь недолго. Как Нинка трепалась: «Все они у меня в руках. По гроб жизни платить будут. Сами придут и все принесут». Вот и принесли девку на кладбище... Нет, уж — порхай, пока порхается, да только помни, что у нас тут этих энтомологов как собак нерезанных. Вот и Нинку для коллекции пришпилили. Здесь, думаешь, мы с тобой погоду делаем? Или Женя? Ха! Видала, сколько возле «Континенталя» краль гуляет? Из тех, что с нами и разговаривать не станут. А ведь тоже шлюхи, но со званиями. Всему обучены, все как по нотам разыгрывают. Ну а нас они не трогают, мы им для фона нужны.— Да что ты все ходишь вокруг да около? Начала, так говори! — зашептала Оля, уже догадываясь, в чем дело.— Вот-вот, и Нина тоже так выпытывала. Ну, ей-то, понятно, все время деньги нужны были, а тебе эта фигня зачем? Да и платят меньше, вот разве что с «лекарствами» помогут. Но тебе ведь не надо. Или ты опять в девственность поиграть задумала? Собираешься, не снимая юбки, денежку заколачивать? Посмотри на этих — там, за столиком в углу. Хороши работнички?Разволновавшаяся Машенька перешла на шепот, стараясь, чтобы ее слышала только Оля.— Ну, Маш, ну не сгущай краски! А то как в старом анекдоте про неуловимого Джо, который потому и неуловим, что никому и на фиг не нужен. Парни как парни, сидят себе, пьют...— Быстро ты забыла, что нормальных людей сюда и на порог не пускают. И еще напомню: я три года здесь тусуюсь, а ты три недели!— Все, успокойся, Машенька. Гляди, кажется, клиент идет. Улыбнись.— А, это все равно твой. Я свое только что отработала.— Ему виднее. Японец, что ли?Желтолицый джентльмен зачастил что-то на ломаном английском, с лица его не сходила вежливая улыбка. Машенька зачертила пальцем на столе, японец кивнул и, подтверждая платежеспособность, продемонстрировал две стодолларовые купюры и как бы невзначай извлеченный из кармана белого пиджака брелок с ключами. Там стояла цифра «906».— Удобный номер. Легко запомнить, как его ни крути. А то я на первых порах в чужие часто попадала. Повезло тебе, японцы — народ ласковый.Оля засмеялась:— Уступаю тебе ласкового. Эти парни не в моем вкусе...— Да ты что, Ольга? Всерьез? Ну, девка, даешь! Ладно, я твой должник, с меня — полсотни.— Иди уж, не отсвечивай, да таблетку не забудь принять.— Исчезаю, исчезаю.И Машенька действительно исчезла, словно ее и вовсе не бывало. Девочки из «Континенталя» таинственно отмалчивались, уходили от разговора. Неохотно касался этой темы и Евгений Павлович. Вел вечером «форд», подвозя Олю, то многословно болтая о пустых мелочах, то неожиданно надолго замолкая. Но когда девушка подступила с расспросами впрямую, Друмеко неожиданно сдался.— Ну что ты меня терзаешь? Вечно я должен за вашу глупость отдуваться. При чем тут я? Может, она отдыхать уехала или к какому-нибудь фирмачу села на содержание.— Женя, Машенька была у меня здесь единственной подругой!— Перестань, Оля. Кто она тебе, кто ты ей? Случись что с тобой, она бы и не вспомнила о тебе.— Так все-таки что-то произошло? Или может произойти?— Нет. С тобой — нет. А Машка просто дура. Нашла, где языком трепать: там микрофоны под каждым столиком. Тебе просили передать совет — вести себя тихо, а подружку твою просто вышвырнули из города, как шкодливого котенка. Все могло быть и хуже... Упросил.— Ну, спасибо... А что, могли бы и шлепнуть? Автокатастрофа или, чтобы уж наверняка, под трамвай?— Смеешься... А как насчет папиной партийной карьеры?Друмеко говорил вполне искренне, с горечью.— Это шантаж?— Оленька, детка, успокойся. При чем же здесь я? Дело в том, что у Маши, сказать по правде, были известные обязательства. И она их нарушила. Ты же связана только со мной, а я за тебя костьми лягу. Хочешь не хочешь, а вышло так, что я очень привязался к тебе. У меня ведь, в сущности, никого больше нет.— Вот как?— Что поделаешь — жизнь.— Значит, все правда, о чем Маша говорила: и видеокамеры в номерах, и микрофоны, и шлюхи в погонах?— Да, много-таки она наболтала. И не только тебе, если ее так быстро прибрали.— Во всяком случае, о тебе разговора не было.— Я и не сомневался. Оттого-то мне так больно слышать от тебя все это. Ни перед кем я еще не раскрывался.— Ну что же, Евгений Павлович, откровенность за откровенность. Притормози где-нибудь, на ходу трудно об этом... И постарайся понять меня.Через несколько минут, судя по выражению лица Друмеко, можно было решить, что ему пришлось испытать сильный удар. Однако собрался он моментально, только костяшки пальцев, лежащие на руле, побелели.— Неплохо, ты, детка, меня использовала. А я-то, фраер! Даже не задумался, с какой стати девчонка из такого семейства на панели оказалась, да еще с жуликом спуталась. Снизошла! Век буду благодарен.— Ты же обещал!— А... Вот ты о чем... Можешь быть спокойна: я в вашу жизнь вмешиваться не стану. Ты с твоим папашей сами по себе, а я — где-нибудь... в другой плоскости.— Женя, я люблю этого парня. Кроме меня, ему некому помочь. Придумай что-нибудь, ты умный, ты все можешь. Не мог он людей убить!— Много ты в этих делах понимаешь! Вон, в тюрьме каждый второй, кого с поличным не взяли, спроси — сидит ни за что. Навидался я их — во! — Друмеко полоснул себя по горлу ладонью. — А обо мне ты что знаешь? Да ничего, кроме того, что крепко стою. Так вот, я тебе говорю: те, которые твоего хлопчика упрятали да жену его шлепнули, не в игрушки играют. Выброси всю эту историю из головы, о себе подумай, и чем скорее — тем лучше.— Я для себя все решила.— Ну, раз решила... Но меня уволь. Я в игры умалишенных не играю. Подростковая романтика...— А я тебя, Евгений Павлович, романтиком никогда и не считала. Речь идет о деловом сотрудничестве. Оплата в долларах, не считая искренней благодарности. В общем, восемь тысяч у меня найдется.— Ну что ж, так я и полагал — значит, не обманывала ты меня при расчетах. Доллары — это хорошо, но и помощь нынче дорого стоит. Попробуем помозговать, что мы можем для Саши Кронова сделать... * * * Крики и топот погони остались далеко позади. К счастью, влетев поначалу в «зеленую волну», грязно-бежевым «жигулям» удалось в считанные минуты раствориться в транспортном водовороте гигантского мегаполиса.— Давай, Саша, пошевеливайся. Переодеваться придется на ходу. Звать меня — Евгений. Твоя невеста наняла меня, чтобы тебя вытащить — и не только из психушки. Для тюрьмы ты должен стать не просто недосягаем, а неинтересен. Все. Приехали. Перепрыгиваем.В подворотне стоял видавший виды синий «форд-гранада». Выскочившая из салона «форда» девушка (темные очки в пестрой оправе придавали ей экстравагантность) быстрым шагом, но не бегом, чтобы не привлекать внимание, направилась к подъехавшим «жигулям», приветливо кивнула, словно час назад рассталась с обоими, прошла мимо, открыла забрызганный грязью багажник.— Быстрее, быстрее! На секунды счет идет. — Приняв пассажиров, «форд» рванул с места. — Покойником тебя посчитают только тогда, когда убедятся воочию. Слыхал про контрольный выстрел в затылок?— Это когда к стенке ставят? Слыхал. Но давай-ка немного определимся. Кто здесь кому платит, куда едем и почему осталась Ольга?— Ольга приедет. Номера промоет и приедет. С остальным — потом, но в пределах договорной суммы.— И сколько же стоит моя свобода?— Не обольщайтесь, юноша! От ухода в нелегалы до свободы — дистанция огромная. Больше, чем километров на спидометре у этого «форда». А пока — дыши, радуйся, что вытащили тебя из этого логова. А на дыбы сходу становиться не надо. Тебя не на «Днепр», случайно, собирались пересыпать? Или на Смоленск? Там, глядишь, разок пункцию неудачно сделают — и слюнявая улыбка идиота обеспечена на остаток жизни. И все в рамках закона, вежливо и доброжелательно.— Сам сказал — за большие деньги.— А на том свете никакие не нужны. Но я играю честно и голову свою подставляю не меньше тебя. А есть и еще вариант: когда нас возьмут, то раньше, чем адвокаты, заговорят «макаровы»... Приехали, теперь будем ждать в машине. Стекла затененные, а розыскники здесь если и бывают, то к «форду» моему привыкли и не присматриваются. Не обижайся, но больше я не хочу рисковать!— Знакомый домик... Ты, часом, не Ольгиным родителям меня сдать хочешь?Друмеко криво усмехнулся. В это время из-за угла буквально вылетела Ольга, направляясь прямо к «форду».— Отчего у дома, Женя? Мы же договорились...— Оля, не могу! Все, играем обратно. Я только сейчас, когда дело сделано, полностью представил, куда сунулся. И держать его у себя не стану.— А деньги?— Нет проблем. Сойдемся на половине. Ведь самая опасная часть уже сделана. Все срослось как положено.К заявлению Друмеко отнеслись по-разному: Кронов вновь впал в уныние, Ольга же не расстроилась вовсе, только немного натянуто рассмеялась.— Женя, не надо. Как бы там ни было, но ты в деле. Как из этой истории выбраться, я пока не знаю, но думаю, что надо держаться вместе.Друмеко разочарованно махнул рукой на обоих.— Знаешь что, Оля, играйте-ка в свои игры сами. А то мы как кодекс переберем: и соучастие в побеге, и валютные операции, и кое-что еще...— Только у тебя дома, Женя. Саше не полезен свежий воздух. Я, заметь, в побеге не участвовала. Саше же разница невелика, сколько ему за это добавят.— Значит, подставили меня. Молодец, девочка. Способная ученица: не даешь на ходу соскочить. Что ж, пошли наверх — будем разговаривать. * * * Родюков влетел в кабинет. Жадно глотая воздух, молча глядел на майора. Вместо заготовленных слов оправдания, махнул рукой и наконец выдавил:— Ничего.— Не густо, Игорь. Мне полчаса назад гораздо больше наговорили. И в каком тоне!— Генерал?— Нет, жена. За дырку в брюках.Убежденный холостяк, Строкач почему-то полагал верхом нелепости любые сравнения из области супружеской жизни, и если уж прибегал к ним, то лишь в состоянии крайнего раздражения.— Дело на контроле в самых верхах. Сегодня снова был человек из спецслужбы. Что-то здесь их беспокоит не на шутку. Толковал об особой ценности Ежикова для их ведомства. Я уж было поверил, да вот...— Может, из под удара кого-то выводят?— И кто же это по-твоему, может быть?— Ну, мало ли...— Действительно, не много. Ты знаешь, сколько сил и средств требуется, чтобы подготовить серьезный источник информации?— Еще бы, Павел Михайлович!— Наши цели и средства — мизер против спецслужб. С них спрос — будь здоров! Потому, видно, и зашевелились, что кто-то перебежал секретникам дорогу, да еще и так нагло. И вообще, давненько из тюремной психушки не бегали. Оттуда с маху, наудачу не побежишь.— И так ясно: все было подготовлено. Машина-то Кронова у забора ждала? Ждала. Санитар — тот определенно в сговоре. Какое он вообще имел право выводить убийцу на кухонную работу?— Подозреваемого, Игорь, — майор поднял палец. — Не горячись. Санитар замазан — это точно, только вот с доказательствами туговато.— Так прижать его как полагается.— Ну-ка, ну-ка, развей свою мысль, окажи любезность. А то после шести часов допроса санитара что-то я не сразу соображаю. Что значит — «прижать»? Наши методы исчерпаны, голубчик. Этот парень будет до упора держаться, знает же: кроме его собственного признания, улик не добыть.— Это пока Кронова не задержим.— И, судя по всему, не одного Кронова. Откуда взялись у него сообщники — ума не приложу. Во всяком случае, сообщник, но очень, очень профессионально подкованный.— Что-то это не слишком изящно укладывается в версию убийства из ревности.— Да я и раньше, Игорь, не особенно в это верил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16