Шутка ли, четверть миллиона! Последний допрос Углова в райотделе Лобекидзе вел, подозревая, что не исключено прослушивание. Очень осторожно, обиняками, дал подельнику понять, как следует себя вести. Я и подумать не мог, что такое возможно! А чтобы мне еще раньше вспомнить о приятеле Лобекидзе — Маркусе, который эмигрировал довольно давно, проверить номера переговоров с Нью-Йорком... Нет... теперь не прослушиваем, — ответил капитан на скептическую улыбку Фреймана. — Конфиденциальность обеспечена. Не до того. Но ведь номера все равно фиксируются. А о чем мог ему сообщить Маркус, если не о смерти Татьяны Барановой! Соболезновал, конечно, но и поздравил дочь с наследством. Лобекидзе об этом никому не сообщил; кроме того, он был занят ходом операции с машиной. Звонок из Нью-Йорка привел его в ярость. Эти деньги не должны были достаться девчонке, которая того и гляди сбежит из дому, и поэтому он не колеблясь принял решение. Но появление маньяка следовало обставить как можно более правдоподобно. Нужна была первая жертва — на стороне. Осуществляя комбинацию с машиной, Лобекидзе неотрывно думал о своем, и, когда все провалилось, а чеченцы скрылись с деньгами и стало ясно, что вернуть их не удастся, изнасиловал и со зверской жестокостью убил мальчишку. Углов, узнав, едва ума не лишился. Павел Петрович Тушин тоже был не в восторге, невзирая даже на то, что Лобекидзе теперь мертво сидел у него на крючке. Только троим посвященным, включая Хутаева, и было известно, что за маньяк объявился в Баланцево, из-за кого взбудоражена местная милиция. Но и они ничего не знали о наследстве, не обманываясь, впрочем, в том, кто покончил с дочерью и свояченицей майора. Дальше — больше. Лариса Минеева, погибшая в пригородном колхозе, не стала бы доверяться совершенно незнакомому человеку. Столкнувшись же с приятелем Абуталибовых безропотно ему подчинилась.— Что же такое этот «Ник»?— Всего лишь плод фантазии Саши Абуталибовой. Ее «отец», регулярно принуждая девочку участвовать в оргиях, сотворил с психикой ребенка нечто невообразимое. Она мечтала о некоем благородном Нике, о ком-то из персонажей голливудских кинолент типа Стивена Сигала — мужественного и в то же время мягкого и нежного. Как-то «отец» подарил ей кроссовки «Nikе» — и это странным образом сыграло свою роль в создании образа этого мифического персонажа. Что касается убийства подруги, то она его просто не видела... В конце концов, ее сознание не выдержало жизни в непрестанном ужасе.— Во всяком случае, причина куда более веская, чем в случае с другой девочкой, где был замешан этот самый Чуб.— Тут другое. Хрупкое, инфантильное создание впервые столкнулось с обыденной гнусностью и мразью. Кстати, ее смерть Тушин тоже приписал Лобекидзе, и после этого у них созрело решение покончить с озверевшим маньяком, чтобы и самим не оказаться в сфере пристального внимания. Избавиться от него нашими руками они могли мгновенно, после первого же сигнала, но тогда и им приходилось гореть. Проще было убрать майора самим, тихо, по-семейному. Тем более, что и Углова пришла пора устранить. Все было расписано и выверено, как часовой механизм, но одним поворотом руля вы, Майкл, им все порушили. Во время этой встречи в парке. Как, собственно, вы там оказались?— Я начал приглядывать за Лобекидзе, исключительно в целях его же безопасности. И, по-моему, вовремя: еще чуть-чуть, и его бы прикончили. Углов, хоть и не профессионал, но настроен был отчаянно. Я тогда ни о Углове, ни о Хутаеве не имел связного представления, но заметил, что последний гораздо опаснее.— И на всякий случай сшибли двоих? А Лобекидзе?— Знал бы о нем то, что знаю теперь...— Бросьте, Майкл, вы же юрист. Лобекидзе сразу сообразил, кто направил удар, и моментально отреагировал. И все-таки на стоянке у Большого театра сорвалось у него. Ушел Тушин — тот, ради кого все было затеяно. Ушел и стал гораздо осторожнее: засел под охраной дома и другой возможности для покушения не представил. Лобекидзе он, разумеется, подозревал, но не исключал и предательства Хутаева. А когда мне удалось разговорить Хутаева-младшего и возникла опасность, что Степан расколется полностью, Тушин решил не рисковать, полагая, что и в самом деле контролирует ситуацию. Но для Хутаева любовь к сыну-предателю оказалась выше «закона», и, уж конечно, благополучие босса в счет не шло. Взвесив все, подстегиваемый еще и жаждой мести, Хутаев решился предпринять попытку взять власть в свои руки.— Почему же там, на пруду, он не прикончил Анатолия Зудова с его азербайджанцами?— Думаю, что, если бы он обнаружил тело сына в раздувшемся брюхе дохлой коровы, не раздумывая кончил бы всех. Но этого не случилось, никто не стал осматривать падаль. Повезло убийцам Степана. Впрочем, ненадолго. Не стрелял Хутаев на пруду еще и потому, что не успел получить «добро» от столичной общины на решительные действия.— Соблюдал, значит, субординацию?— Со своими — да. А едва наши местные мафиози ослабили бдительность, их тут же сожрали. Просто поразительно, как легко местное бакланье позволяет себя подмять! Не говоря уже о смирном обывателе. Правда, не так давно прямо возле недоброй славы «Ахтамара» кое-кто получил хорошую плюху от некоего щуплого и не похожего на местного обывателя гражданина... — Тищенко прищурился, глянул с хитрецой.Фрейман шутку принял неохотно, постно улыбнулся.— Этих, кроме пули, ничего не остановит. Так что, я, вступившись за девушку, только раздразнил зверей. Сколько людей пострадало ни за что! Но ведь я и подумать не мог, что эти подонки, встретив сопротивление со стороны старика, всей стаей кинутся на слабых и беспомощных.— Хозяевам жизни все позволено. А наше куцее законодательство, устаревшее еще до рождения, не позволяет так, как следовало бы, пощипать перья этим горным орлам. Вот они и набирают высоту. А система все эти годы делала все, чтобы человек жил разобщенно, оберегая только свою шкуру. Соседа хоть режь, только меня оставь в покое. Если есть чем, я еще и откуплюсь. А все остальное — так, чушь, благие намеренья.— Те самые, которыми дорога в ад вымощена?— Об этом и речь, Майкл. Именно туда. Какое, к бесу, возрождение духовности, если старикам и больным жрать нечего, если кладбища загажены, а церкви порушены? В ноги кланяемся каждому, кто кусок бросит... Вы знаете, чем Мамедова кормила своих питомцев — там у нее, кроме нутрий, еще и норок с полсотни? Безотходное производство на базе похоронного бюро. Большая выдумщица: гробы шли обратно в реализацию, одежда покойных — в комиссионный, золотишко также не пропадало. Ну, а все остальное — на ферму. Инициатива помимо главного Дела в этой семье не поощрялась, но и не возбранялась. Прогорел, попался — выпутывайся сам, но семью под удар не ставь.— Ох, Алексей, тошно слушать, с души воротит.— Нежный, однако у вас, американцев, желудок. Советские покрепче. Но в Баланцево наворочено такого, что и самых крепких передернет... А ведь еще совсем недавно жили мы вроде и недалеко от столицы, но как в сонной провинции. Иным казалось — скучновато, а сейчас многие с сожалением вспоминают это время. Пропаганда пропагандой, но, когда приезжие захватили не только рынок, но и множество других сфер жизни города, я поймал себя на мысли, что, кажется, начинаю понимать, какие чувства движут белыми экстремистами в Америке. Бог им судья, с их методами, но цели их я понимаю. Я тоже хочу, чтобы мои соотечественники спали спокойно.— Вам, Алексей, проще, у вас семьи нет.— Зато информации о положении дел более чем достаточно. Как с пригорка — далеко видно. Ненависть — скверное чувство. Но почему должны безропотно молчать те, кого ограбили, избили, унизили, лишили человеческого достоинства?— Кто бы подумал? Подмосковный милиционер, разделяющий взгляды клана!— А какие бы у вас были взгляды, если бы вам, Майкл, предложили привести невесту в закут в общежитие? И в это время известная вам Алия Этибаровна, работая в ЖЭКе, такие проблемы щелкает как семечки. Никакой волокиты! К одинокому пенсионеру, проживающему в отдельной квартире, с официальным визитом являются работники ЖЭКа. «Квартира ваша, дедуля, нуждается в капитальном ремонте. Временно придется пожить в другом месте. Переезд, конечно, оплачивает государство». Старик поохает, покряхтит, да и съедет в комнатенку в коммуналке, которую уже обеспечили энергичные дамы. В квартиру вселяется новый жилец из тех, кто платит. Вот по этим делам и ведала документацией Алия Этибаровна.— Кого не возьми — все умельцы.— Подобная история случилась не так давно и с одной старушкой...— Ну, по-видимому, теперь все следует расставить по местам.— Тут уже ничем не поможешь. Пожилая женщина переезжать отказалась. Одинокая и больная, она имела неосторожность проживать в неплохой квартирке, которая, по ее мнению, ни в каком ремонте не нуждалась. А документы на нового хозяина были уже на подходе. В общем, тело старушки нашли в залитом водой подвале вместе с немудреными пожитками. Ее собачка — крохотная облезлая болонка — в первые дни выла от тоски и голода, потом стала глодать труп...— Все, все, Алексей, это уже чересчур...— Стоит послушать, Майкл, чтобы не совсем запамятовать, чем пахнет наша действительность.— Не стоит меня тыкать носом, как богатого туриста. Я ведь родился здесь и приехал сюда не на день-другой. У меня бизнес, и я на него крепко рассчитываю.— Майкл, оставим это. Ну что, в самом деле. Я в страховом бизнесе не большой знаток, но и на свет не вчера появился. И поэтому прекрасно понимаю, что уехать в те годы, не имея родственников, да еще не в Израиль, а в Америку, была, мягко говоря, та еще задачка. Требовалась мощная поддержка, существует она и сейчас, судя по тому, как на месте и вовремя вы оказались в Баланцево, а следом — люди из отдела по борьбе с межрегиональной преступностью, растянувшие сеть под балконом, откуда бросился Лобекидзе. Тут не надо быть ясновидцем... — Тищенко умолк, потирая подбородок.Фрейман неожиданно широко улыбнулся, закинул руки за голову:— Ты, видно, вообразил, что тут задействован Интерпол? И напрасно. Они полицейских акций вовсе не осуществляют, их дело — информация, координация. Остальное — в романах.— Ну, спасибо, просветил. Уж мне ли не знать, какое ведомство занимается чисткой милиции... Я, Майкл, может, и ошибаюсь, но мне в конце концов безразлично, что за контора за тобой стоит. Комитет, не комитет... Был бы человек человеком. * * * Страницы истрепанной общей тетради пожухли. Неровно исписанные размашистым мужским почерком, они говорили не только о вещах обыденных, но и о таком, что не укладывалось в голове. Разного цвета чернила и паста, в двух местах появлялся даже карандаш; почерк менялся в зависимости от времени и настроения писавшего — все говорило о том, что немало времени и событий отделяют первую и последнюю страницы. И события эти были в большинстве своем горестные, раз за разом ломавшие человеческую судьбу.Тищенко выборочно просматривал листки, перечитывал по нескольку раз. Хотя мог уже и не возвращаться к ним: такое не забывается....Пропал Шурик. Что с ним могло случиться?.. Сам ушел, или — подумать страшно — кто-то увел его? Но я не слышал, чтобы у нас детей похищали. Зачем? Выкуп? Я бы и отдал все что угодно за малыша моего, но ведь нечего. Кому мы нужны? Бред какой-то. Верю, Шурик жив, надо искать, искать, не останавливаться. Жена к бабке бегала, та ворожила — да, жив. Как же так вышло, что спохватились мы только к вечеру, не почуяли неладное сразу? Не было бы тогда всего этого кошмара......Стоит навсегда перед глазами ужас той ночи: сухие, безразличные доклады патрульных и поисковой группы, самые первые, еще полные надежды, часы поиска. Обрывки фраз: «масштабная карта района», «изменения в ландшафте». Скрещение световых лучей, голос в мегафон: «Саша — мама и папа тебя ищут! Отзовись!». Все затихнет: слушают участок. В поселке уже прекратили поиски — все! Отрабатывали лесок, ближние поля. Каждый клочок почвы в радиусе двух-трех километров. Но вот зона расширяется до пятнадцати километров — дальше шестилетний мальчуган уйти не мог. Собака безуспешно пытается взять след, другая работает выборочно: на перекрестках дорог, на случайный след. Раз за разом кинолог сумрачно бубнит: «Нет, здесь он не проходил». Как же так — нигде ни следа? И все, все... Нет, при чем тут милиция, они сделали, что могли... А мальчика моего нет..."Полтетради полны были отчаянием, но когда Тищенко перевалил за середину, в записях внезапно стала проблескивать робкая, неуверенная, полубезумная надежда. Неровные строки успели поблекнуть."Время уходит, год за годом, но все свежо, будто еще вчера я держал в объятиях Шурочку, вдыхал чистый и сухой запах детских волос... С Тоней мы развелись, с Аней у нас дочь, Юлечка, но счастья нет, все отравлено воспоминаниями, и, наверное, хорошо, что Тоня перебралась в Ленинград, больно стало даже видеть друг друга. Шура был копия матери... особенно, когда она его, совсем маленького, в платьице наряжала... Вот и теперь — странное чувство... Смотрю я на дочку нашего нового хирурга, и он опять перед глазами, будто время разворачивается вспять. Какая-то тяга, и в этом нет ничего плохого, просто ощущение близости, чуть ли не родства. Нравится мне эта девчушка — из-за сходства с Шурой, что ли? И возраст тот же... Фу, черт, и какая только чушь в голову не взбредет... Но до чего же похожи!Однако ничего подобного быть не может. Я видел ее в школьном дворе во время урока физкультуры. Девчонка как девчонка, все на месте, грудка намечается. Но как быть с этой родинкой на плече? Я же помню ее, перед глазами стоит!.. В конце концов я решился на нелепый шаг — попытался заглянуть в женскую душевую. Лучше бы мне этого не делать; все равно — то, что я увидел, непостижимо. Это мой ребенок. Я знаю это со всей определенностью. Невозможно не видеть эту цепочку крохотных родинок на правом бедре, эту белую полоску шрама под правым соском от когтей Мурки... И все же он — девочка. Я схожу с ума... Возле душевой меня поймали дружинники, теперь по всему городу пойдут разговоры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22