..— Не спорь, не заводи ты меня. И тебе бы не говорить, да больше некому! Обложили меня! Да нет, сам... Сам облажался, как щенок...— Не убивайся ты так, Сережа. Все утрясется. Как в песне: «Все вернется, обязательно вернется. А вернется — значит, будем жить». Ты же любил ее. Помнишь пели...Устало уронил голову на сомкнутые руки, так, что она едва не провалилась между широко раздвинутыми коленями, просипел глухо, через силу, словно горло стягивало петлей:— Жить... будем! Хорошо тебе, несмышленой. Позавидуешь... Лишнее там было, в машине. Меня и без того мутило... ну да это от путча, не меня одного — всю страну пучило. Знаешь же — на миру и смерть красна. А тут в одиночку гнут. Хорошо, если этих щенков-угонщиков не повяжут с моей «девяткой». Только начнут номера сверять на двигателе — а там пакеты... Под капотом искать не долго. А если сопляки еще и в аварию влипнут — совсем класс. Уж наверняка не корма у них пострадает. До тюрьмы, разумеется.— Да что ты заладил — тюрьма да тюрьма?— И верно, чего это я? До тюрьмы еще и дожить надо. Товар не мой — платить за него придется. Не здесь, так на зоне. Москва — не Баланцево. Если я у себя в деревне авторитет, то там живо хвост обрубят, отучат перья подымать. Как чувствовал — с машины началось — машиной и кончилось... * * * Бурные августовские дни благополучно миновали. Впрочем, не для всех. Помимо растасованных по камерам самой известной в стране тюрьмы незадачливых спасителей отечества, пострадал и еще кое-кто. Разворачивался поиск пособников «хунты» — и важных, и помельче, а порой и вовсе мнимых. Не много, правда, отыскалось кандидатов из сфер высокой политики за решетку. Но количество компенсировалось качеством. Со сталинских времен не видывали тюрьмы столь представительных подследственных. Впрочем, были и иные, рангом пониже, но и они в камеры не рвались...В кабинет следователя Углов вошел ровной, твердой походкой, как и полагается честному, ни в чем не замешанному человеку. Уселся на привинченный к полу табурет основательно, не делая попыток придвинуть его поближе к столу, как человек бывалый, не склонный к пустым усилиям. Однако поговорка «языком молоть — не мешки ворочать» здесь себя не оправдывала Каждое слово давалось с трудом, словно процеживаясь сквозь плотный фильтр. Любое лишнее могло стать роковым.Майор Лобекидзе свое дело знал и умел обнаружить даже ничтожную зацепку. Известность среди криминальных элементов Баланцево он приобрел вполне заслуженно. Допрос вел ровно, не повышая голоса, но на эту обволакивающую мягкость беззаботно покупались лишь последние фраера. Да и то редко — Лобекидзе обычно принимал дела особой сложности, с серьезными фигурантами.— Да, Сергей Александрович, вы совершенно правы — иной раз новички таких дел наворочают, что и корифеям уголовного мира эдаких дров не наломать. Обидно, конечно, что под вас, как вы выражаетесь, такой номер кто-то сооружает. Мало того, что угнали машину, так еще и наркотики подбросили. Два пакета. И, — майор назидательно поднял указательный палец свободной левой руки, — представьте, с вашими отпечатками пальцев.— На наркотике «пальчики»? Впервые про такое слышу! — искренне удивился Углов, расплываясь в любезной улыбке. — Сдается мне, на номер убрать хотите. Только я локш не потяну — в признанку сроду не ходил. Могли бы и посвежее что-нибудь выдумать, а то зациклились — «пальчики», «пальчики»... С меня хватит и прошлой ходки. Только тогда вы не меня — судью убедили, что «на деле» я свечкой капнул на палец, и по капле воска..— А что — что-нибудь напутали?— Не напутали, а меня припутали ни за что. Ну да на пересуд после срока я уж подавать не стану, компенсацию не потребую. Однако хватит под меня капканы мочить. Неужто такой гладкий наркотик изобрели? Сам-то я не балуюсь, но вроде не лыком шит. Или ампулы какие-то стеклянные я щупал? Где там эти самые, потожировые?..— Не надо, Углов. Чего лезть на рожон? Лучше дружить, чем ссориться.— Я с вами не ссорюсь. Только и дружбе особой взяться неоткуда. Предпочитаю мирно сосуществовать. Я — обыкновенный, вполне лояльный гражданин...— В машине у которого оказалась партия наркотика. Ну ладно, о лояльности мы еще поговорим. Так вот, отпечатки ваши обнаружены на полиэтиленовой упаковке...— В которую я заворачивал цветы для девушки, а потом выкинул рядом с урной. Ну да, конечно, нарушил общественный порядок — следовало бы в урну, да поглубже. А то кто-то подобрал, да и в своих целях и воспользовался — расхлебывай теперь...— Плотно, значит, за вами следили враги. Очень хотели напакостить. Что ж, будем искать их, нехороших. И, сдается мне, далеко ходить не придется. Вы мне, Углов, расскажите об этом дне с самого начала.— Это когда я пленку мимо урны бросил?— Может быть. Но в первую очередь, как вы с «девяткой» своей расставались. Понимаю, что воспоминание неприятное, но все-таки интересно. Лица угонщиков хоть чуток, а рассмотрели? Вы же говорите, что столкнулись с ними...— Столкнуться-то столкнулся. Да толком разглядеть ничего не успел. Стекла у меня сплошь тонированные, снаружи и днем ни черта не разглядишь. Знал бы, что эта сволота мне такую пакость подсунет! Точно, нанял их кто-то.— И до врагов ваших скоро доберемся. Только хорошо бы поменьше этих «не видел, не знаю»... * * * Не так уж много интересного сообщил любопытному следователю Углов, гораздо больше о своем умении ловко обходить подводные камни, мгновенно, инстинктом, их распознавая. Удивляться было нечему. При его обширной уголовной биографии сомнений в этом и не возникало.Лобекидзе встретился с начальником райотдела в буфете — пусть и не самом изысканном в окрестностях и не слишком баловавшем стражей закона разносолами, но и умереть с голоду не дававшем. Не случалось там и отравлений — чего не было, того не было.Угловой, у самой, как всем было известно, теплой стены, столик был отведен начальству. Не то чтобы его поспешно освобождали при появлении обладателей крупных звезд — их и всего-то в райотделе насчитывалось двое. Просто при наплыве народа прочие столы как бы пользовались большей популярностью. Что же до погон, то далеко не все являлись на службу в форме — милиция не слишком заинтересована в шумной популярности. Один только строгий, благообразный и розоволицый начальник райотдела — подполковник Сидор Федорович Рева — неизменно был при полном параде.— Что, Иван Зурабович, позволишь присоединиться? Повоюем вдвоем с винегретом?— Да уж, Сидор Федорович. Как-то он смахивает на тот набор дел, которыми я сейчас завален. Мало мне прочего добра, так еще и Углов с этими наркотиками.— Кто, если не ты, Иван? Ряды-то редеют. Старой гвардии раз — и обчелся. Хихикали над кооперативами, а не успели и охнуть, как все эти «апексы» людей сманили.— Что говорить, с зарплатой там дело серьезно поставлено. Тебя еще как, не зовут туда в начальники?Ну, начальствовать всегда найдется кому. Они таких, как ты, ищут, помоложе да позубастее.— А чего меня искать? На профессиональную подготовку, правда, не жалуюсь, да и фигуранты довольны. А вот молодости уже нет. Во всяком случае той, когда взгляды легко меняют. Не гожусь я уже для частного сыска. А на жизнь себе и дочке как-нибудь заработаю. С Татьяной потруднее было — та тратила не глядя. Ну, зато теперь у нее такая возможность есть, да и не тощие же рублишки...— Что, тянет еще?— Чего тянуть-то? За рубеж? А что я там буду делать? В полицию подамся со своим прононсом?— Ну, специалист ты классный, и в ФБР...— Ох, Федорович, ты лучше помолчи. Вот девчонке моей действительно хочется посмотреть заграницу. Тем более, что сейчас не так уж это и сложно. Только ни черта не поймешь, кто сделал верный выбор десять лет назад: то ли я, чтобы жуликов ловить за гроши (сам знаешь — предлагают иной раз такую сумму, что за всю жизнь не заработаешь), то ли Татьяна, когда сунулась туда за длинным рублем.— За долларом, майор.— Верно. За долларом... А я из-за этого до сих пор майор, пока она там «зеленые» пересчитывает.— Брось. Это раньше: «Родственников за границей имеете?» И тут же прочерк в «кадрах». А сейчас, по-моему, наоборот: перспективный клиент, глядишь, когда-никогда бутылку «смирновской» подбросишь.— Подбросишь! Тут и самому некогда стопку пропустить.— Что, на Углова много времени уходит? Ничего, работай. Все-таки старый знакомый.— Удивляюсь я. Как раз потому, что хорошо его знаю, был уверен, что уже досыта он насиделся. Парень неглупый, прекрасно понимает, что сейчас легально можно нагрести столько, сколько никакому «медвежатнику» и не приснится.— Да, паренек он у тебя с фантазией. Лихо в свое время режимные предприятия потрошил, пока и сам не угодил на «режим».— Это на какой именно?— И действительно, он их все прошел, ни одного не миновал.— Да, в последние годы мать Углова общалась с сыном исключительно по почте. И, — обратил внимание? — кроме ее писем, ни одного послания от женщин. Только друзья-приятели, и то не часто. А пришлось мне потолковать с одной из дамочек Углова. Сейчас он с ней не живет, но принципов придерживается все тех же. Мол, не высовываться ни при каких обстоятельствах. Отношения не афишировать...— Ну, сейчас-то Углов на легальном положении, — подполковник покончил с обедом чуть раньше начальника угрозыска, увлеченного беседой. — Странно, что директор совместного предприятия, тем более недавно и с немалым трудом занявший эту должность, вновь полез в уголовщину, причем крайне опасную.— Однако хорошо оплачиваемую. Наркотики — удел убогих, да только торгуют ими богатые.— Вот видишь, все-то ты понимаешь, а еще возмущаешься — загружен, загружен... В других районах розыск побольше твоего дел тащит. Так что, от Углова тебе не отвертеться. Ну и, конечно, убийство Спесивцева. Только на тебя и надежда. А то что-то долго раскачиваешься. Не годится. Смерть мальчика такого шуму наделала... Углов... Что это у него с машиной без конца за истории? В принципе, правильно, что задерживать ты его не стал. Улик нет, а на признание рецидивиста рассчитывать... — подполковник безнадежно махнул пухлой рукой и стал подниматься. — Глупо... * * * Терять время нельзя было не только следствию, но и тому, на кого нацелено его острие. Дичь обязана хоть ненамного, но опережать охотника. При этом особенно туго приходится дичи, которая еще недавно была в роли преследователя. Тигр, угодивший в ловушку, труднее смиряется с положением жертвы, нежели привыкшая к тому на протяжении всей трепещущей жизни лань.В том, что с такими уликами легко из лап следствия не уйти, Углов не сомневался. Оглядываясь на свою жизнь, он трезво сознавал, что представляет собой лакомый кусочек. Кстати, и выпустили его как-то до странности легко, без особого нажима. Будто понарошку.Шагая по улице, Углов головой не вертел. Есть «хвост» — не велика беда. Обрубить — минутное дело. И вряд ли розыск будет в открытую присматривать — знают, с кем дело имеют. Не на малолетку-первоходчика нарвались! Ведь отпустили, пусть и под расписку, но чего стоит эта филькина грамота? Чем она может грозить? Хуже тюрьмы не будет. Да и была бы реальная опасность — уже предупредил бы свой человек из райотдела. Он все знает — большой, высоко сидит, но крепко зацеплен, шутник этот. Без него и «жучка» в квартиру не поставят, побоится он, что имя всплывет в разговорах. А Углов в одиночку чалиться не будет — подвинуться «на скамейке» дело простое. И все же поглядывать надо — шнурок там завязать, в витрину глаза скосить... Нет, вроде чисто. Засветить квартиру Алены никак нельзя. Надежное логово, причем из последних. Конечно, если деньги есть, можно и без него какое-то время продержаться, только вот какое — Бог весть. Народ нынче жадный, трусливый. Будто не один у всех нас конец.Пронырнув узкий «собачий» переулок, где шествовали в сторону парка хозяева со своими питомцами, Углов юркнул в скрытый от неосведомленного глаза пролом в бетонной стене и исчез. * * * Бывшая генеральская вилла уютно тонула в зелени раскинувшегося едва ли не на гектар ухоженного сада. Строено было с размахом, дармовыми стройбатовскими руками, быстро и добротно. Стройматериалы обошлись еще дешевле, чем солдатский труд. Молодняк в защитных гимнастерках хоть и «топтал» казенный харч, но генеральша нет-нет, да и расщедривалась на бутылочку. Правда, казенный спирт был тоже бесплатным. И все то время, пока шло строительство виллы, кирпич либо какой иной материал на соседние участки завозить было не с руки. Выгруженные вечером соседские кирпичи за время ночной смены нечувствительно превращались во фрагмент стены генеральского «дворца».— Так кто же из нас вреднее: я, который накапливает деньги и в конечном итоге их приумножает, но при этом ходит под тюрьмой, или эти воры в погонах, рискующие в худшем случае выговором по службе? — седой, подтянутый, похожий на американского профессора нынешний хозяин импозантной дачи говорил без малейшей тени превосходства.Здесь никого не унижали пренебрежением. В острых ситуациях пуля считалась более приемлемым средством улаживания конфликта. Отвлекшись от надоевших текущих дел, хозяин дачи на минуту погрузился в воспоминания.— Да, детство — славная пора. Давненько заложили мы фундамент жизни в Баланцево. Ну, Георгий — парень молодой, здесь без году неделю, а вот мы с тобой, дорогой... Здесь ведь не стоит тебя гражданином начальником называть? Тут мы все товарищи, одно дело у нас. Это ты у себя в райотделе начальник, все Баланцево на поводке держишь...— Да и ты, извини меня, не бедствуешь. Не только статус повыше моего на голову — как-никак председатель районного товарищества кооперативов — а уж по деньгам...— Зачем чужое считать? Ведь я и на общак даю, да и мало ли куда еще, — добродушно подытожил благообразный Павел Петрович. — Да и крутиться приходится как проклятому: не то что какому-нибудь твоему участковому. Тому просто: закрыл глаза — получи. А ты ведь не какой-нибудь — ты у нас большой участковый. Шучу, не обижайся.— А мне, Павел Петрович, обижаться не на что. Одно дело, как ты говоришь, делаем. И неплохо делаем, есть молодым чему поучиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22