— И прав будет, Иван Зурабович. Дело тяжелое, моментального признания ждать не приходится, нахрапом не возьмешь, поэтому надо продолжать работать. Вся надежда на тебя.— Проблема мне ясна, может быть, лучше, чем кому-либо другому. Я сам с Кавказа, и знаю, что такое землячество, со всеми его хорошими и дурными сторонами. Это структура чрезвычайно прочная, особенно при наличии больших денег. Кстати, о деньгах. До сих пор неясно, откуда у Абуталибова такие крупные средства. На подношения пациентов, даже и высокопоставленных, так не размахнешься. А профессионал он действительно блестящий. Эта операция по изменению пола своему бывшему «сыну», — я верно выражаюсь?.. Впрочем, я и сейчас не уверен в его отцовстве, зато уверен, что Сашу в данном случае никто не спрашивал...— Позвольте мне? — Брайнин поднялся. — Этого подростка, в прошлом мальчика, сейчас совершенно определенно можно именовать женщиной. Установлено, что она довольно долго жила регулярной половой жизнью, в том числе и в извращенных формах. Виртуозная операция была проведена лет восемь назад, примерно в семилетнем возрасте. При наружном осмотре Саши, скажем, школьным врачом, следы такой операции обнаружить практически невозможно. Они выявляются только при вскрытии.— Да, вскрытие, к счастью, дело нечастое в пятнадцатилетнем возрасте.— Подожди, Иван Зурабович, дай я закончу. Так вот, в принципе, никто не стремится поскорее оказаться на секционном столе. Это от возраста не зависит. Однако я этого избежал только чудом. Специальными терминами я вас утруждать не стану, отмечу только, что яд использовался редкий для наших мест, практически не описанный в литературе. Собственно, его и ядом не назовешь — высококультивированные штаммы бактерий — возбудители редкой у нас, не частой и на Кавказе — их родине, болезни. Заболевание протекает быстро, тяжело, приступами, после инфицирования часто возникают глубокие обмороки. Исход, если сразу не начать интенсивную терапию, как правило, летальный, а при внутривенном введении препарата смерть наступает почти мгновенно. При попадании бактерий с пищей в кишечный тракт недомогание тоже протекает тяжело. Только чудом, из-за спешки, я не притронулся в столовой к чаю, который принес Абуталибов, а о термосе вообще забыл в ходе вскрытия. Тут расчет был простой, не надо быть семи пядей во лбу...— Лев Вольфович! — Лобекидзе нетерпеливо поглядывал на часы.— Погодите, погодите. Совершенно ясно, что Абуталибов шел на убийство. Глотни я из термоса, немедленно почувствовал бы себя плохо, а через какое-то время отправился бы к праотцам. Экспертизу все-таки надо довести до конца. Кто под рукой? Конечно же, сам Абуталибов. Небось в Москву бы не кинулись, когда рядом специалист.Хирург, патологоанатом — все в одном лице, к тому же блестящая репутация. А старый Брайнин похворал бы, похворал, да и дал дуба. Никто бы не удивился — старость, и не вспомнил бы, что месяц назад с теми же симптомами скончался один неприметный гражданин, некто Буров. Повторное вскрытие здесь просто необходимо.— Буров, говорите? — Тищенко саркастически ухмыльнулся. — О вскрытии придется забыть. На сегодняшний день — ни трупа, ни свидетелей. Некого даже расспросить о течении болезни. Жена его практически не видела в те дни, а любовница Бурова, заставшая начало болезни, исчезла. Эту Зинаиду Жихорскую так и не удается найти.Подполковник, начиная накаляться, пристукнул ладонью по столу, отодвинул пачку сводок, словно их строки раздражали его.— Давайте по делу. Прошу высказываться.Однако высказываться желающих больше не нашлось.Расходились с совещания, обмениваясь на ходу короткими и негромкими фразами, рассчитанными только на слух собеседника. Лишнего не следовало знать и своим. Шиповатов шел рядом с Лобекидзе, ловя каждое слово.— Абуталибов у нас в розыске, дом — под наблюдением. Не дурак — не сунется. Если прячется у земляков — найдем. Они стеной, пока за них всерьез не взялись. А если базарным торгашам фальшивые справки перекрыть?.. Что смотришь? Знаю, что МВД Азербайджана, да и прочие тоже на запросы не отвечают. Им наши запросы — конфетка! Повод для лишней взятки. Ничего, я их прижму по-своему, отдадут они нам светило, не потерпят, чтобы товар гнил. Правда, бывает, отдадут только тело, но этого как раз и нельзя допустить. Кстати, не верю я, что Абуталибов вот так, налегке, далеко успел убежать. Розыск начался почти сразу, так что скорее всего где-то он здесь затаился.— А жена с сестрой? — вставил Шиповатов.— И это тоже. Но Роза Мамедова пока у нас. Задержана, но, думаю, до ареста дело не дойдет: я-то понимаю, что она врет, путается в датах, а вот доказать... Ничего не могу, это и прокурор понимает. Славный, кстати, парень, этот Бережной, и не трус. Короче — придется Розу выпускать, больше толку будет.— А если улики уничтожит, Иван Зурабович?— Какие улики, Максим? Дом перерыли по миллиметру, искать там нечего. Мамедова шумит: «Отпускайте, на ферме нутрии дохнут!». Впрочем, я и на ферме побывал, поглядел, как ее сестра там управляется: ничего не скажешь, не хуже, чем в ЖЭКе. Давай, проходи в кабинет...— Да мне ехать пора, Иван Зурабович...— Вот мы как раз и согласуем действия. Сегодня любая накладка может дорого обойтись. На ферме ничего для себя нового я не увидел. С Алией мы давно знакомы, а с Наликом вообще были приятелями... Ей-богу, не могу никак поверить... Может, вообще все это какое-то чудовищное стечение случайностей? Вот объявится он, и все разъяснится само собой... В общем, спрятаться на ферме негде. Все на виду, смрад стоит. Возможно, Алия была со мной откровенна. Да и Роза... Одно дело рассуждать вообще, но я-то их семью не первый год знаю. Посмотрел сегодня на Розу — не могу понять...— Так вы и к Мамедовой успели?— Был. Толку — ноль. Плачет, уверяет, что действительно костюм купила на рынке, ни о чем знать не знает.— А о дочке Абуталибовых? Неужели Мамедова не знала, что Саша — как это... бывший мальчик?— Понимаешь, Саша — ребенок Налика от первого брака. В принципе сестры могли ни о чем не догадываться: операция по изменению пола была сделана примерно за год до свадьбы Налика с Алией. Роза уверяет, что в ту пору они с Наликом были в чрезвычайно натянутых отношениях. Только позже, когда переехали в Подмосковье и поселились в одном доме, немного потеплели друг к другу. Сестры, кстати, обе в молодости имели отношение к медицине. Роза, в частности, работала хирургической сестрой. Однако, как видишь, предпочла пациентов американским грызунам, с утра до ночи пропадала на ферме...— Значит, Роза с сестрой...— У них слишком разная жизнь, не было и близких отношений.Телефонный звонок прервал разговор. Лобекидзе снял трубку, хмыкнул, сказал «жду» и нажал рычаг.— Это, между прочим, Максим, тебя. Мамедова пожелала дать показания. Просит следователя, но мне дает отвод по личным мотивам. Мол, старый знакомый. Это и отлично. Тебе, молодому, душевному, всегда готовому войти в положение — и карты в руки. Тактика чередования «плохого» и «хорошего» следователей всем, конечно, известна, но плоды по-прежнему дает. Что ж, будем двигаться в изолятор временного содержания! * * * Пруд свой колхоз «Заря коммунизма» обнес изгородью на средства, предназначенные для благоустройства села. У шлагбаума неусыпно, в три смены, дежурили сторожа, и сюда, как на важнейший объект, даже провели телефон. Жители деревни посмеивались, но диспетчер названивал в сторожку в любое время дня и ночи, проверяя, все ли в порядке. Зеркальные карпы предназначались вовсе не для местных любителей ужения, а водоем был самым близким к Баланцево. Беспрепятственно пропускалось сюда только худосочное колхозное стадо — на водопой, причем сторожа с подозрением оглядывали брезентовый плащ старого пастуха — нет ли под полой сетки или иной браконьерской снасти.Не посещали уже этот райский, но запретный уголок и шумные компании, если не считать редких наездов самого председателя с высоким районным начальством. Время пышных чиновничьих пикников миновало. Получив самостоятельность, колхозный председатель власть держал крепко, жилось здесь сытнее, чем в соседних хозяйствах.К шлагбауму подкатили обыкновенные светлые «жигули». На заднем сиденье располагался темноволосый худощавый юноша, за рулем — румяный увалень. Кто-то еще был внутри. Скрипнули тормоза, и увалень, оказавшийся на диво поворотливым, моментально очутился рядом со сторожевой будкой. Сторож реагировал спокойно, во всяком случае к трубке не потянулся, наоборот — скроил на темном, морщинистом лице подобие улыбки.— Ты, Толя, никак отдохнуть здесь решил? Нельзя же, меня председатель с потрохами съест...— Спокойно, Филиппыч, — упитанный Толя выставил короткопалую пятерню. — Рыба вся цела будет. И с председателем все улажено. По рюмочке с друзьями не грех опрокинуть на лове, как говорится. Потолковать надо, парни дальние. А тут у тебя тихо, зелень. Держи! — крепыш точным движением переправил старику бутылку. — Чтобы «на сухую» не сидеть. Забыл, поди, как она и пахнет... — И, не дожидаясь ответа Филиппыча, снова унырнул в «жигули», тут же скользнувшие за шлагбаум, к нетронутым луговинкам, обрамлявшим пруд.Спрятав, покряхтывая, «Столичную», сторож остался в будке наедине с разболтанной берданкой и тягучими мыслями. Однако уединение его длилось недолго. Еще одна машина подрулила к шлагбауму. «Эка! — подумал Филиппыч, почесывая за ухом. — По нашему грейдеру, да на таком корабле! Сразу видать, не начальство». Тридцать лет оттрубив механизатором, Филиппыч в машинах толк понимал, однако такого видеть ему не случалось. Дверца серебристого «мерседеса» распахнулась резким рывком. Небритый горбоносый человек, появившийся из затененного нутра машины, был откровенно разъярен. Его светло-карие, навыкате, глаза буквально метали молнии, рука то судорожно ныряла в оттопыренный карман куртки, то выныривала, сжимаясь в кулак. Филиппыч, тертый калач, отодвинул ногой берданку в дальний угол и поднялся навстречу. Стало не по себе.Приезжий презрительно процедил что-то по-своему. Затем заговорил отчетливо, слегка растягивая слова, точно хотел быть уверенным, что Филиппыч наверняка поймет смысл речи. Акцента у него почти не было.— Слушай сюда, старик. Здесь проезжала машина, белые «жигули-шестерка». Ты ее видел, ваш деревенский за рулем, Толька. Быстро говори, куда? Будешь молчать — с тебя начну. Был с ними Степа? Сын мой там был?— Ты че, ты че, парень! Не знаю я твоего сына. Ты ему отец — сам за ним и смотри, — Филиппыч уже овладел собой, с каждым словом говорил увереннее, но на рожон не лез — вон еще один лоб из «мерседеса» выставился.— Не знаешь? Ах ты, падла хромая! Я маму твою...— Ты мать не трогай!— Ну курва, смотри: случится что со Степой — всех резать буду.— Да не знаю я пацана твоего! Вон — туда Анатолий с товарищами поехал, там и ищи его по кустам. Дорога одна — не заблудишься. Ишь, завели моду — чуть что, сразу за грудки!Последние слова утонули в облаке пыли от машины, рванувшейся на охраняемую территорию.Спокойное зеркало воды, обрамленное со всех сторон зеленью трав, лозняка и старых ветел, не располагало к суете. Однако пассажиры «мерседеса» остались к этому равнодушны. Прибавив газу на последних метрах, его литой сияющий корпус с маху врезался в бампер «шестерки», и «жигули» уступили прославленной германской стали. Экипаж «жигулей» оцепенел, вжавшись в сиденья и каменея лицами. Из «мерседеса» выскочили Георгий и его напарник. В руке Хутаева сиял никелированный «магнум», прыгая по лицам черным зрачком ствола и требуя покинуть бесполезные теперь «жигули». Верзила застыл у «мерседеса», широко расставив ноги, со своим «афганским вариантом» — «калашниковым» с двумя скрепленными изолентой обоймами.— Давай, выходи! Руки вперед, без глупостей! Лицом к машине, ноги расставить! Шире! Где Степан? Будете молчать, через минуту открываю огонь.Тяжело опираясь на машину, пухлый Толик покосился в сторону пруда. У берега плавала дохлая коровенка, и ее вздутое брюхо было, как лоснящаяся спина какого-то морского зверя.— Ты успокойся, Георгий. Хочешь — стреляй, хочешь — нет, результат будет один. Ты, вообще, подумал, что делаешь? Сейчас, когда все качается, идешь на наглое убийство, причем несанкционированное?— Какое-какое? Это ты у своих «азеров» научился?Взгляды спутников Толика судорожно метались: то ли ища выхода, то ли прикидывая, нельзя ли напасть первыми. Однако все они помалкивали. Говорил один Толик.— Хорош изгаляться! Стреляешь — стреляй! Только напрасно все это — чист я перед тобой и перед пацаном твоим.— Ты за свои слова отвечаешь?— Не трепло. Перед кем угодно отвечу. Кто ты такой перед законом? В паханы, Георгий, ты еще не выбился, однако уважают тебя, в авторитете ходишь. Так и меня не на помойке нашли. Есть кому и слово замолвить, и курок нажать. Так что, подумай, долго ли вам гулять, и Степе твоему в том числе, который, скорее всего, где-то с потаскушками тусуется, после того, как ты нас положишь? Дело хозяйское, но живем все по закону: достал нож — режь, вынул «ствол» — стреляй. Если уверен, что прав.— Пулю просишь? Сейчас. Ты долго там копаться будешь? — поторопил Хутаев подручного. Тот вываливал на траву содержимое салона «шестерки». Однако голос Георгия звучал уже не столь гневно и отчаянно.— Багажник! Ключи в зажигании!Однако и содержимое багажника нисколько не прояснило ситуацию.— Значит, Степу ты не видел? Говори, Толян!— Видел, не видел... Пугает он, крутой... Захотелось пострелять — зачем тогда вообще какие-то предлоги?.. Ну, видел я твоего пацана утром.— Где, почему видел? Скорее!— Видел по делу. По какому — тебя не касается. Передавал поручение. Тебе позже скажут. Поезжай туда и выясняй, вместо того, чтобы своих шерстить. Не забывай — все мы в деле.— И больше ты ничего сказать не хочешь?— Да я и этого говорить не собирался. У нас свои проблемы, кое-что хотели обсудить. Ты здесь не прокурор, не ты и куски делишь.— Я сына искать приехал, мне ваши разборки...— Вот и ищи. Только место, по-моему неудачное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22