Лолита заметила, что Данилыч тоже наблюдает за детьми, сочувственно скосив свои крупные желто-карие глаза.
Автобус двинулся. Но Руссо продолжала держать группу в поле зрения, пока ее не закрыл поток транспорта, несущегося по оставленному ими позади Невскому проспекту.
Глава 34. Больничные встречи
Несмотря на то что Виктор Сучетоков считался ветераном отделения ВИЧ-инфицированных, он каждый раз, оказавшись в кабинете главного врача, с тревогой покашивался на зарешеченное окно и с неизменным сладостным трепетом вспоминал случай, ставший причиной его зарешечивания.
Виктор Казимирович тогда, кажется, первым увидел милицейский «воронок», подкативший к их корпусу. Дверца отворилась. На тротуар соскочил милиционер. Следом показался молодой африканец. Носорог сразу оценил внешние достоинства иностранного гостя.
Через несколько минут новые действующие лица уже проникли в отделение и спросили Виктора, где им найти главврача. Сучетоков указал на застекленную дверь, и вскоре посетители скрылись в кабинете. Виктор тоже подошел к кабинету и приблизил лицо к маленькому просвету, давно процарапанному им в масляном покрытии дверного стекла.
Главврач сидел за столом. Африканец встал недалеко от входа, а милиционер приблизился к столу и положил перед врачом большой конверт. Медик достал адресованные ему бумаги, просмотрел их и со строгим сочувствием уставился на негра.
— Господин Али, результаты проведенных анализов оказали, что вы уже несколько лет больны СПИДом. — Врач сообщал больному приговор не спеша, но в то же время не оставляя в своей речи паузы, куда мог бы кто-то вклиниться. За свою многолетнюю практику медик говорил уже подобные слова не одному десятку жертв смертельной болезни.
— Мне не надо болезнь! — возопил Али.
— Если вас интересует примерная дата вашего заражения, — спокойно продолжил доктор, — то мы сможем вам ее указать в ближайшее время. Особенно, господин Али, если вы нам в этом слегка посодействуете.
— Нет, так не будет! — взорвался африканец новым криком. — Я не могла заболеть!
— Сейчас вам необходимо подписать некоторые документы. — Врач обратился к хорошо известным Сучетокову бумагам. — Чуть позже я объясню вам, что нам следует делать дальше.
На этот раз Али издал какой-то нечленораздельный звук, и Виктор увидел, как африканец сделал несколько шагов к окну, прыгнул и, разбив в полете стекла, исчез из поля зрения. Через несколько секунд, показавшихся Виктору безмерно долгими, раздался удар за окном.
Сучетоков так увлекся молниеносно разыгранной сценой, что не рассчитал силы нажатия на хлипкую дверь и неожиданно для себя ввалился в кабинет. В обычной обстановке это, конечно, выглядело бы крайне дерзко, но в данный момент главврач и милиционер восприняли больного чуть ли не как равного и едва ли не способного как-то исправить ситуацию. Они уже стояли у окна и наблюдали за тем, что происходило перед входом в здание. Там, на тротуаре, рядом с бетонной клумбой, в которой доцветали анютины глазки, агонизировало тело африканца, череп его был расколот, на асфальт вытекал мозг…
* * *
Да, разных чудес насмотрелся Виктор Казимирович за годы лечения. Впрочем, какое там лечение — так себе, общеукрепляющие процедуры, чтоб не сразу сдох, а могли докторишки на тебе несколько экспериментов поставить и пару диссертаций защитить. Так он понимал все эти методики.
Сегодня в отделение поступил новенький, и, как в таких случаях действуют в отношении лиц, невинно пострадавших или достаточно известных, его поместили в двухместную палату, а застекленную дверь заклеили несколькими рядами газет. Впрочем, Сучетоков уже успел разузнать, что за птица приземлилась в их вполне уютном по нынешним временам гнезде, и теперь лишь выжидал удобного момента ошеломить высокого гостя своим явлением.
К сожалению, варианты встречи с новеньким, откровенно говоря, были ничтожны. Палата была снабжена всей необходимой сантехникой, еду видному человеку заносили внутрь, процедуры ему делали также в палате, а телефонная трубка у него была с собой, — на что еще мог надеяться Сучетоков? Инсценировать пожар? Нарядиться в белый халат и прикинуться врачом? Вывернуть вечером на щите пробки? А если понарошку перепутать свою палату? Или зайти, чтобы позвать к телефону совсем другого человека? Ведь после того как они увидятся, их отношения резко изменятся. Правда, еще неизвестно, в какую сторону.
Наибольший интерес для Виктора представляла история болезни нового обитателя их безнадежного отделения. Неужели голубой? Да нет, вряд ли — эдакий шерстяной кабан может быть только гетеросексуалом. А если?
Стоя около загазеченной двери с мечтательным лицом, Сучетоков увидел, как открывается дверь последней перед спортзалом палаты. Виктор знал, что там разместился еще один недавний постоялец, Парамон Синевол, убежденный (как он себя представлял) натурал, даже учинивший Виктору при их знакомстве скандал за навязчивые расспросы сентиментального Сучетокова. Да это же очень кстати! Сейчас он затеет с Парамошей, не пожелавшим добровольно даже рассекретить своего имени (благо есть вполне доступные Виктору истории болезни), свару, ненароком заденет дверь и, как бы не по своей вине, станет для новенького непредсказуемым сюрпризом.
— Послушайте, любезный! — Сучетоков театрально простер руку к высокому, плечистому парню, годившемуся ему в сыновья, который проходил мимо Виктора, направляясь, очевидно, в процедурный кабинет.
— Я тебе сказал: не базарь со мной. Понимаешь, я не только говорить — видеть тебя не могу. — Синевол ткнулся в дверь, расположенную рядом с палатой, около которой дежурил Сучетоков, но процедурная оказалась закрыта, и он слегка остолбенел, рассуждая, как теперь правильней поступить: сразу уйти к себе или все-таки подождать медсестру, отлучившуюся, должно быть, совсем ненадолго.
— Мне на тебя тоже, может быть, смотреть неинтересно, а куда денешься? Как говорится, связаны одной цепью! — Виктор привычно растирал правой рукой нарост на лбу.
— Да это вы, педрилы, эту цепь и создали! Из-за вас теперь и натуралы подыхают! — Парамон с ненавистью уставился в полузакрытые глаза Сучетокова, который уже чувствовал, что безнадежно влюбился в этого черноволосого дегенерата, мерцающего, словно лакированными, янтарными и вроде бы беспощадными глазами, однако же таившими, по наблюдению Виктора, пусть ничтожную, но все же уловимую долю кокетства.
— Да брось ты! — бодрым, несколько подростковым голосом выкрикнул Сучетоков. — Ну а сам-то где заразился? По вызову ездил?
— Какое твое козлиное дело?! — Синевол навис над Виктором и одурял его своим приторным потом. — Я не болен! У меня анализы берут. В расклад попал, понимаешь ты, черт драный?!
— Четвертый раз, что ли, анализы? Ладно лапшу-то вешать! Да ты даже самому себе теперь правду не скажешь — от кого инфицирован. Потому и разницы никакой нет, будь ты весь из себя прямой или из нашего профсоюза. — Сучетоков увидел, как одеяло, которым было занавешено стекло на двери, расположенной напротив процедурной, отъехало в сторону и предъявил постоянно грустное лицо Марии Азиатской — героини нашумевшего телесюжета аппетитной Лолиты Руссо. — Я тебе дам один бесплатный совет: раз уж так судьба сложилась — тебе лучше быть среди тех, кто тебя поймет и оценит, поможет, когда станет тяжело, решит твои проблемы.
Парамон отследил взгляд Виктора и повернул голову в сторону палаты Марии Азиатской. При этом его бревноподобная шея напряглась и на ней вызывающе выперла сонная артерия. Сучетокову показалось, что, если эта провокация продлится чуть дольше, он просто вопьется зубами в столь притягательную для него шею. Но собеседник вновь уставился на Виктора наглым, таранящим взглядом, словно уже умудрился забыть о том, кто перед ним стоит и о чем они сейчас говорили.
— Сам посуди, разве я виноват в том, что ты ВИЧем обогатился? Не нужно на весь мир сердиться и на меня полкана спускать. — Сучетокову показалось, что Парамон несколько растерялся и, возможно, уже готов к некоторым уступкам. — Кто знает, сколько нам еще плыть в одной лодке, вдруг мы как-нибудь и столкуемся?
Парень вдруг издал лающий звук и толкнул Виктора в грудь. От удара Сучетоков навалился на дверь и, испуганный, но довольный, вторгся в манившие его пределы, оказавшись во вместительном предбаннике.
— Ребята, вы что, очумели?! С утра такой хай устроили! Если вам у нас не нравится, мы вас выпишем, а скандалить здесь никому не позволено. Здесь же лечиться надо. Вот так! И девочку нашу не пугайте! — Голос медсестры затекал в палату из коридора.
Парамон удалялся, негодующе ворча в пространство: «Погоди, гад, скоро тобой другие люди займутся!» Мария приоткрыла дверь и равнодушно следила за Виктором, который с тревожным вниманием вперился в рослого, полного мужчину, стоящего лицом к окну. Распаленная медичка, буркнув «Извините!», машинально закрыла Сучетокова в чужой палате и перешла на ласковый, кукольный голосок:
— Что, Машенька, разбудили тебя наши дяди невоспитанные? Иди, доченька, досыпай. Хочешь, я тебе в палату завтрак принесу?
— Мне-то есть о чем вспомнить — не зря пожил, понимаешь, поэтому я и готов к смерти, а он еще ерепенится, думает, в жизни чудеса бывают. А чудес не бывает! — Виктор беседовал как бы сам с собой, на самом деле, все еще не решаясь первым заговорить с обитателем палаты, который теперь, уже явно оповещенный о вторжении, должен был обернуться и как-то прореагировать на незваного гостя. — Ой, извините меня великодушно! — Сучетоков, вместо того чтобы сделать шаг назад, прошел вперед и наконец-то очутился непосредственно в столь интересующей его палате. — Меня этот допризывник так огрел, что я думал, уже и не выживу. Просто нечеловеческая сила!
— Виктор Казимирович, вам действительно так нужно было добиться нашей встречи? — Игорь Кумиров не только развернул к вошедшему весь свой корпус, но и двинулся ему навстречу. — Вы думаете, здесь самое удачное место, чтобы ближе узнать друг друга?
— Да кто ж мог предположить, что вы и я, вот так… — Сучетоков с нескрываемым притворством в голосе попятился к выходу. — Игорь Семенович, дорогой вы мой, да вас-то как бес попутал?!
— Ладно, уговорил. Молчание — это тоже работа. — Кумиров остановился и даже с усилием улыбнулся. — Ты здесь надолго?
— Да на один денек, Игорь Семенович, на один денек. Да и вы, надо полагать, тоже ненадолго? — Сучетокова нисколько не удивил новый тон кандидата на пост генерал-губернатора. Странно, что он еще раньше не заговорил с ним на «ты», как когда-то поступали номенклатурные коммуняки. Да он и сам был в партийных рядах и тоже так вот иногда изгалялся над нижестоящими и зависящими. Что делать? Так, наверное, и должно быть. — Вообще-то, я здесь давно свой человек. Врачишки-то все удивляются — чего до сих пор не подыхаю. А я им: сам не знаю, внесите меня в отечественную Книгу рекордов.
— Хватит болтать! Не будешь о нашей встрече трепаться — проживешь еще дольше. Я оплачу тебе новейшие методы лечения, буду отправлять на курорты. — Кумиров все-таки подошел почти вплотную к этому музею всех грехов и, несмотря на все свое искусство общения, с некоторым напряжением изображал теперь приветливость и беззаботность. Правда, где-то в глубине души он потешался над собой, застигнутым в СПИДовской клинике не серьезными людьми, а вот этим заживо гниющим ничтожеством. Ну ничего, он найдет способ добиться от этой твари молчания. — Постарайся сейчас понять главное: будет мне хорошо, значит, и тебе тоже, а малейший намек просочится — не обессудь, к тебе применят самые изощренные методы. Подыхать будешь мучительно. Думай, голова!
Дождавшись, пока незваный гость закроет за собой входную дверь, Игорь Семенович принял решение изничтожить это существо, уже давно живущее в счет неоплатного кредита. Наиболее удачной ему показалась идея выдать Виктора за Людоеда Питерского (а почему бы ему, кстати, и на самом деле не являться любителем человечины, разве он не на все способен в своей никчемной и зловредной жизни?). Теперь оставалось только набрать нужный номер и сказать несколько слов.
Глава 35. Откровения в кабинете ОППН
— Знаешь, Морошка, до последнего времени мне казалось, что я с каждым годом понимаю в жизни все больше и могу достаточно просто разобраться в происходящем… Ты куришь? — Стас так внезапно перешел от рассуждений к вопросу, что Соня слегка оцепенела, складывая разбежавшиеся мысли.
— Курю… Да. А ты чего спросил? — Морошкина мягко улыбнулась, словно чувствуя вину за неловкую паузу, на которую Стас, кажется, даже не обратил внимания. Вообще же, он производил непривычное впечатление своей обескураженностью. — А ты ведь никогда не курил? Начал, что ли?
— Да нет. Я к тому, что если ты куришь, то кури. — Весовой тоскливо глядел в пространство. — Мне спокойнее, когда другие курят, хотя это вредно, то есть и курить, и дышать дымом.
— Так мне курить или нет? — Софья рассмеялась, сочувственно всматриваясь в подрагивающее лицо одноклассника. — Что вообще с тобой стряслось? Влюбился? Мне-то ты можешь довериться. Вдруг я тебе чем-то помогу? А не помогу, так хоть посочувствую. Мы, бабы, знаешь, для того и нужны, чтобы вас, мужиков, слушать да потихоньку сочувствовать.
— Понимаешь, Сонь, я собрался поговорить с тобой на одну очень серьезную тему, причем это больше важно для тебя, чем для меня, но вот прийти-то пришел, а как начать — не знаю. Попробую покрутить вокруг да около — вдруг как-нибудь само проклюнется. — Весовой внимательно, словно за жизненно важным для него делом, наблюдал за тем, как Морошкина достает сигарету и зажигалку, закуривает, выдыхает первую порцию дыма, пенящегося в солнечных струях, пронзивших закопченные оконные стекла. — А ты про меня, наверное, мало что теперь знаешь? Сколько не виделись-то? А если и виделись, то не откровенничали. Я тебе не говорил тогда, на встрече, ну чтобы не омрачать общий праздничный настрой, — от меня ведь жена фактически ушла, то есть даже уехала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45