Даже сам удивился: да кто еще такова,
чтобы краснеть перед нею, с чего бы?.. Ратша что-то говорил девчонке, наклон
яясь, касаясь усами ее щеки… Ласково говорил. Потом накинул на нее свой ши
рокий кожаный плащ, укрывая от дождя.
Пелко отвернулся от них, посмотрел вперед и с тяжелой дурнотной тоской п
одумал о том, что капище и деревянный Перун помещались, должно быть, в этой
крепости, поближе к хранимой ими дружине… И что усы у Перуна, наверное, вп
равду были золотые, а лицо Ц как у Ратши… И вновь темным словом сам себя в
ыбранил за трусость!
Вот съехались с вышедшими из крепости, и Ратша поднял руку над головой:
Ц Здрав будь, Ждан Твердятич!
Воевода Ждан, которому князь Рюрик оставил город и половину дружины с на
казом слушаться, как себя самого, всего более походил на поседелого, укра
шенного шрамами зубра. Не было в нем той стальной гибкости, что отличала Р
атшу. На версту веяло от воеводы неподъемной, несокрушимой, медлительной
мощью! Как дубовая палица рядом с острым мечом. Стоял воевода Ц ни дать н
и взять лобастый обомшелый валун, и голова в сивой гриве и такой же бороде
росла прямо из плеч: мало не одинаков был Ждан Твердятич что в рост, что в ш
ирину! Только маленькие голубые глаза поблескивали из-под бровей, как из-
под еловых лап, дружелюбно и вовсе не грозно.
Родился этот воин, как сказывали, в словенской земле, но долго жил у варяго
в, женился на бодричанке и даже позднего единственного сына назвал варяж
ским именем Ц Святобор.
Ратше слезть бы перед ним с коня да поклониться старшему поясным поклоно
м!.. Но не слез, и воевода не осерчал Ц чего только не простишь за удальство
такому молодцу.
Ц И ты здравствуй, Ратша! Ц прогудел он приветливо. Ц Ну, показывай, ког
о привел!
Ц Да простых ратников все, Ц отозвался Ратша. Ц Был один муж нарочитый,
да от ран умер в дороге. Ц И добавил: Ц Князь велел, чтобы по уговору с ним
и.
Пленников выстроили перед воеводой, и Пелко принялся разглядывать Ждан
а Твердятича с тем жадным вниманием, с каким приносимый в жертву разгляд
ывает жертвенный нож. А и то, чем не Перун! Такой как размахнется Ц у любог
о змеища все головы прочь… Вот только усы не золотые, а седые почти совсем
. Сам рубить примется или кликнет кого?
Пелко больно прикусил губу, мотнул головой: боярина, девка сопливая, попо
мни! Умирал, и то о себе не плакался, а уж ты-то заранее горазд…
Воевода оглядел взятых в бою и заложил пальцы за пояс.
Ц Слыхали, люди Вадимовы? Рюрик-князь миловать вас велел, по домам сказа
л отпустить. Да чтобы мне воды в реке впредь не мутили!
Кто-то из молодых пленников ответил со спокойной дерзостью:
Ц А что ее, реку, мутить, и так Ц Мутная.
Воевода нахмурился было, но потом упер кулаки в бока и захохотал от души.

Тут площадь-торг перед крепостью стала быстро пустеть: родичи потащили
вызволенных по домам Ц отмывать, перевязывать раны, отпаивать парным мо
лочком… Пока не передумал воевода-то да не приказал в поруб засадить до в
озвращения князя! Разобрали всех, даже раненого датчанина увели с собой
какие-то люди, похожие на него и одеждами, и речью. Трое или четверо звали с
собой Пелко, но он не пошел, начиная прикидывать про себя, где тут между дв
орами ближе до леса: лес корелу Ц дом теплый и друг верный, он утешит, он на
кормит, он вылечит! Даст отсидеться, пока выпадет случай наказ боярина по
чести исполнить, а там и в сельцо родное, к матери, за руку отведет…
Но только шагнул Ц чавкнула под копытом раскисшая глинистая земля и кон
ский бок мокрой белой шерсти заслонил лесные вершины:
Ц Эй, корел!
Пелко посмотрел на Ратшу-оборотня и ничего не ответил Ц да что тут отвеч
ать! Лишь помимо воли начал убирать голову в плечи, а рука сама собой потян
улась к ножу. Девчушка больше не сидела перед Ратшей на коне, ссадил, навер
ное, пока разговаривал с воеводой: не девичья забота слушать воинские ра
зговоры… Она, поди, и убежала домой-то, что ей, славной, делать у Ратши на се
дле?!..
Отколе ни возьмись, подошел к ним русобородый корел-людик, посмотрел на П
елко, пожалел.
Ц Слышишь, Ратша, Ц сказал он, впрочем, не слишком уверенно. Ц Парнишка
этот мне не чужой вроде…
Ратша только показал в усмешке белые зубы.
Ц А клятвой поклянешься?
Корел пробормотал что-то и отошел.
Ц Он и мне не чужой, Ц сказал ему Ратша. Ц Кровь пролил, послужит пускай!
Ц И повернулся к Пелко: Ц Со мной пойдешь. Коня моего чистить станешь.
Тут Пелко подумал о том, что сотворил бы боярин, случись вдруг этому Ратше
начать вот так над ним издеваться. Ведь напал бы на ненавистного либо сам
себе всадил в сердце верный нож, чтобы хоть он избавил от срама!
Ц Не буду я коня тебе чистить! Ц заорал Пелко Ратше в глаза. Ц Твой конь,
сам за ним и выноси!.. А я тебе не холоп!
Он увидел только, как тот выпростал из стремени ногу в мягком кожаном сап
оге… Мог Пелко перехватить рысий прыжок, но против Ратши мало толку было
в охотничьей сноровке. Показалось, будто, разбежавшись на лыжах, со всего
лету грянулся в сухую лесину лицом! И кувырком полетел в жаркую темноту…
Ратша еще пустил на него жеребца, чтобы раз и навсегда вышибить из дерзко
го все непокорство. Но злой конь не пожелал топтать распластанного Пелко
Ц фыркнул, переступил бережно, не прикоснувшись копытом…

4

Двое молодых рабов тщательно отряхнули красноватые гранитные жернова
и поставили на гладкий стол белый берестяной короб.
Ц Принимай, хозяюшка ласковая, да смотри, пирожком попотчевать не забуд
ь…
Оба были крепкие, плечистые, и от трудной работы даже не взмокли, только ра
скраснелись. Обоих хозяин-боярин когда-то купил здесь же, на шумном ладож
ском торгу, пожалев заморенных тощих мальцов. Привел домой, приодел, за ст
ол посадил кашу есть подле себя… И вырастил румяных, смешливых нравом па
рней Ц двору подпора, а понадобится, и защита. Особенно же нынче, когда са
м надежа-хозяин далеко и надолго отлучился из дому для ратного дела, да и
задержался что-то, запропал, будто перелетная птица, жестокой бурей унес
енная с верного пути.
Ждала мужа боярыня, ждала Всеславушка Ц дочка любимая. Ждали Ц вот-вот в
ернется кормилец с остатками замиренного Вадимова войска, с полоном, кот
орый Ц все это видели Ц князь Рюрик велел безо всякого выкупа отпускат
ь по домам… Лучше прежнего зажили бы!
Но все медлил, все не торопился в Ладогу боярин, и Всеслава с матерью терял
и сон и покой. Боялись отлучиться со двора, на всякий шорох бросались к две
рям Ц вот уже сходит с коня, сейчас стукнет в ворота…
Однако нынче в этом доме день был совсем особенный Ц нынче здесь пекли к
оровай.
Так уж оно повелось с незапамятно старых времен, с тех еще, когда небо и со
лнце разговаривали на человеческом языке: при всяком большом начинании
класть требу Богам. Да и как не поклониться Перуну, животворящему поле те
плыми грозами, а с ним Яриле, дарующему всхожесть семенам и потомство все
м тварям живущим! Как не дать сыра и ухи Огню Сварожичу, хлеб пекущему, дом
согревающему, зверя лесного прочь отгоняющему!
Если же дело затевается непростое и желают люди вернее привлечь к тому д
елу милость Богов, Ц выбирают бурушку в стаде и режут ее под святым дерев
ом, а потом едят всем родом на жертвенном пиру. А череп с рогами вешают на о
граду святилища Ц в напоминание Даждьбогу с Макошью и еще затем, чтобы б
ежала этого места всякая скотья болезнь…
Доблестны и грозны небесные князья Ц словенские Боги. Но тем-то славен с
правный князь, что никогда не станет до черного волоса обирать живущего
у него под рукой, не отнимет последнего припаса. Не враги ведь Ц своя кров
ь, та самая, которую при злой нужде кликнет князь с собою в бранный поход, т
а, что вместе с ним заслонит землю от врага!
Потому-то и не сердятся Боги, когда люди подносят им вместо рогатой коров
ы рогатый хлеб-коровушку Ц коровай. А что! Какая жертва Богам радостней,
в какой крепче священная сила Ц это как еще поглядеть. Скинь с лавки одея
льце соболье Ц и ничего, спать можно, хотя пожестче покажется. А выдерни б
ревно из стены Ц и весь дом на стороны раскатится! Без мяса поясок туже за
тянешь и как-нибудь перебьешься, а без хлебушка, пожалуй, быстренько ноги
-то протянешь.
Боги Ц оком не скорбные, все им ведомо, все различают Ц от сердца положен
о или от жира-достатка, грех загладить…
Так-то вот.

Нет большего дела, чем рождение человека, смерть или свадьба…
Мягкое тесто нежилось на чистом столе, принимало в себя молоко и муку, доб
рело, становилось совсем живьем. Скоро его закутают и уберут в тепло Ц по
дходить, распухать, изнемогать в ожидании печного жара.
Лепить коровай по обычаю помогали две женщины-соседки, у которых еще жив
ы были старики родители, а первые дети удались мальчишками. Такие помощн
ицы Ц молодой на счастье. Трудилась у стола и сама Всеслава, месила, прихл
опывала, ловкими пальцами пускала по макушке коровая сплетенные веточк
и и цветы. И улыбалась задумчивой улыбкой, ибо не идет на ум ничто худое и с
кверное, когда живет под руками, обретает дыхание будущий хлеб…
Мать, страдая, наблюдала за ней из угла.
Ц Ждет печь коровая, ждет невеста жениха, Ц проговаривали помощницы, и
боярыня прижимала ко рту кулачок. Протопленная каменка дышала жаром; кор
овай подняли в шесть уверенных рук, трижды передали под ним друг другу кр
ужку пенистой браги, по очереди отхлебывая маленькие глотки. Утвердили,
накрыли, обложили горячим угольем… Славный поднимется хлебушек, выйдет
пышный да румяный, с крепкими рожками и мягким легким нутром, а уж духу Ц
из избы во двор, а со двора на всю широкую улицу!
Отведав угощения, соседки поблагодарили и ушли, и тут-то боярыня обняла д
очь, заплакала в голос:
Ц Отец твой вернется, как перед ним встану? Не уберегла, скажет, утушки ма
лой, отдала белую лебедь ворону несытому, коршуну кривоклювому…
От каменки уже явственно веяло печеным, и добрый запах впервые говорил б
оярыне о неотвратимом и страшном, вплотную надвинувшемся на дом… У Всесл
авы тоже дрогнули губы, всхлипнула, прижалась, стала гладить мать по плеч
у:
Ц Ратша добрый ко мне… он любить меня станет… и отца!
Кого уговаривала Ц непонятно: не то мать, не то себя саму. А что еще станеш
ь тут делать, если сватается первый Рюриков гридень; а сватом, того гляди,
нагрянет сам Ждан-воевода, а домостройничают-то Ц боярыня хворая да доч
ка молоденькая, а вся храбрая оборона Ц двое рабов!..
Ц Добрый, добрый! Ц причитала мать. Ц Добрый, пока в женихах, а наскучиш
ь Ц и выгонит, как Красу!..
Всеслава отчаянно мотала русой головой, туга коса змеей металась туда-с
юда по узенькой девичьей спине.
Ц Не выгонит, я женой ему буду! Красу он вокруг печи не водил!..
Вот так жалели и уговаривали одна другую, а что толку: таков жених едет, чт
о никаких отказов и слушать не станет. А заупрямишься Ц умыкнет, увозом у
везет девку, еще и пожалеешь, что не породнился добром!
В конце концов боярыня уняла больное сердце Ц сама причесала Всеславу,
принялась наряжать и охорашивать ее к приезду гостей, да еще заговаривал
а старыми заговорами, которыми от века оберегают невест:
Ц Как свеча яркая горит-светит ясно да красно, так и у тебя бы вся кровь в
щечках таяла да ясно горела! И при черном, и при белом, и при женатом, и при х
олостом!..
Добыла из тайного сундука и опоясала дочь по голому телу нитками самой п
ервой пряжи, что еще непослушными детскими пальчиками напряла когда-то
Всеслава: от недоброго сглазу храни, рукоделие, рукодельницу-невесту!
И тут же снова заплакала, будто своими руками собирала дочь не замуж, а мед
ведю в пасть или в злую неволю за тридевять земель.
Когда сняли с жара коровай и выложили на стол отдыхать-остывать под выши
тыми полотенцами, оказался он на диво высоким и сверху донизу в таком ров
ном, ярком, жарком румянце, будто и вправду сам дед Даждьбог благословил е
го своим огнем на честное веселие всем добрым людям и на радость.

5

Пелко так и прижился пока в крепости-детинце, в конюшне, там, где в самый пе
рвый день оставил его, избитого, немилостивый Ратша. Он тогда еще пришел в
себя оттого, что белый конь Вихорь жалеючи обнюхивал его, лежавшего на ут
оптанном земляном полу, дышал теплом в расквашенное лицо… Пелко приподн
ял непослушную занемелую руку Ц отдавил телом, покуда лежал, Ц поглади
л нежные шелковые ноздри… Сильный злой жеребец насторожил уши, но головы
не отдернул, не укусил. И от этой-то негаданной доброты коня Пелко будто с
ломался: так стало жаль себя, несчастный листочек, сорванный с родной вет
ки, унесенный бурями, упавший наконец неведомо куда Ц и больно же падало
сь, холодно лежалось ему теперь!.. Съежился у Вихоря под ногами, закусил па
лец в зубах и неслышно заплакал… срам вспомнить Ц а что ты думаешь, ведь п
олегчало. На другое утро в благодарность за ласку поднес Вихорю хлеб, кот
орым угостила его старуха чернавка. Красавец конь подношением не побрез
говал, с достоинством взял горбушку из протянутой ладони, даже позволил
Пелко поскрести щеткой белые бока, почистить копыта. Корел, привычный к о
хоте и зверью, не пугал норовистого резкими движениями, говорил с ним, умн
ицей, ровно и тихо… Поглядели бы прежние друзья-меряне Ц решили бы, что о
н, Пелко, не одно волчье слово знал, но и лошадиное тоже. Да где они теперь, м
олодые удальцы! Так и легли бок о бок на той кровавой поляне, опустели их б
ерестяные колчаны, преломились в руках меткие луки…
Небогатые хоромы Ц конюшня, но лесной парень радовался уже тому, что ока
зался под крышей. Облюбовал себе местечко в углу, притащил туда охапку ко
лкой соломы Ц чем не жилье! Небось не под дождем и не в снегу, по-куропатич
ьи на морозе! Одного жаль, далеко остался тот веселый щенок, остроухий и зв
онкий охотничий добытчик-пес…

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4