Выбор поддона для душевого уголка
Пробормотав что-то типа: «Какие, в пизду, билеты?», наследник престола решительно влез в поезд, и друзья последовали его примеру.
Заняв удобные места и разложив вещи, охотники вышли в тамбур покурить. Ульянов прихватил с собой рюкзак с запасами спиртного и предложил прямо в тамбуре наполнить фляги, чтобы потом не тратить на это драгоценное время. Ульянов, Шаляпин и Бени наполнили свои фляги водкой, а Максим Горький и Осип Пятницкий — «Ерофеичем». После этого остались еще две бутылки водки, и наследник престола предложил «раздавить» их, чтобы не таскать с собой.
Едва они успели принять по стакану, как в тамбур вышел контролер — степенный мужичек лет пятидесяти — и потребовал предъявить проездные билеты.
— Примите-ка лучше стаканчик, папаша, — дружелюбно предложил Ульянов, — да объясните нам заодно: почему вы тут въебываете, когда вся страна бастует!
— Я тебе покажу — «папаша»! — взвился контролер.
— Вы мне не тычьте! — строго сказал Ульянов и выдал контролеру увесистый подзатыльник.
Как назло, именно в этот момент в тамбур вышли четверо жандармов во главе с ротмистром. Это был полицейский ночной патруль. Ротмистр предъявил удостоверение и сказал:
— Железнодорожная полиция. Прошу всех предъявить документы.
Это уже было серьезно.
Бени мысленно поклялся, что если он выберется из этой передряги, то еще до Нового года обязательно уедет в Неаполь. Леха и Пятница почувствовали, что вновь «запахло» Петропавловкой, а то и вообще Сибирью, поскольку в Петропавловке Леха уже сидел. От перспективы очутиться в Сибири в самом начале зимы у Горького даже расстроился желудок. Федору не грозило ничего особенного, но излишне говорить, что арест в столь подозрительной компании мог неблагоприятно отразиться на карьере знаменитого певца.
Ульянов — единственный из друзей, не потерявший в этот момент присутствия духа — прекрасно понимал, что столкновение с представителями властей не сулит ему ничего хорошего: революция в стране достигла апогея, а его имя достаточно широко известно. Перед лицом несомненной опасности Ульянов принял решение действовать смело и нахально.
— По какому праву, — гремел тем временем ротмистр, — вы позволяете себе хулиганские действия по отношению к должностному лицу, находящемуся при исполнении?
— Вы можете называть это хулиганскими действиями, — ответил Ульянов, отвешивая контролеру еще один подзатыльник, — а я называю это воспитательной работой в массах.
— А почему вы распиваете в тамбуре?
— Не ваше собачье дело!
— Что-о?.. Документы при себе имеете?
— Не носим с собой такого говна!
— Что-оо?.. Да не буду я ротмистр Фишер, если…
— Послушайте, ротмистр Фишер, — строго сказал Ульянов, — вас действительно скоро разжалуют в рядовые, если вы будете продолжать хамить полковнику императорской гвардии.
— Ах вы еще и полковник? — насмешливо спросил ротмистр Фишер.
— Полковник, — с достоинством ответил Ульянов.
— Как ваша фамилия, полковник?
— Бздилевич.
«Полковник Бздилевич!» Несомненно, ротмистр Фишер слышал это имя. Слухи о таинственном полковнике продолжали бродить по городу. Ротмистр Фишер был, что называется далек от народа, и все же он где-то слышал это имя. Только вот где?
На всякий случай ротмистр решил сбавить обороты.
— Прошу прощения, г-н полковник, я только исполняю свой долг.
— Конечно, конечно, ротмистр, — также пошел на мировую Ульянов. — Продолжайте, пожалуйста.
— Если у вас нет при себе никаких документов, г-н полковник, и вы не согласны уплатить штраф…
— Сколько? — сразу спросил наследник престола.
— Пять рублей, — слегка помявшись, запросил ротмистр Фишер.
Довольный, что так дешево отделался, Ульянов сунул ротмистру мятую пятерку и похлопал его по плечу.
— Потрудитесь выдать квитанцию, ротмистр. И заберите с собой этого деятеля. Нам не нужны контролеры. Мы сами контролируем ситуацию.
Ротмистр Фишер поклонился и положил руку на плечо несчастному контролеру…
* * *
… Где-то далеко часы мерно отбивали полночь.
Распутин проснулся и сел на кровати. Все было тихо. Даже в кромешной тьме он увидел, что шторы по-прежнему задернуты, и в комнате явно никого нет. Потный и обессиленный, Гришка опять лег на спину и впал в дремоту. В темноте сразу же засверкали белки глаз страшного негра. Вежливо, но грозно воду осведомился:
— Последний раз вас спрашиваем: будете работать?
С криком «буду!» Распутин вновь проснулся, вскочил с постели и дрожащими руками зажег свечи. Теперь он стоял, прижавшись спиной к стене. Ему хотелось снова лечь и попытаться заснуть при свете, но он боялся отойти от стены и подставить таким образом спину коварному врагу. Наконец, он решился и быстро подошел к кровати. Он уже собирался лечь, когда новая мысль буквально парализовала его: он стоял спиной к дверям, и ему подумалось, что когда он обернется назад, то непременно увидит еврея. Несколько мгновений Распутин, скованный ужасом, простоял как вкопанный, а затем быстро оглянулся. В дверях стояла императрица.
— Что с тобой, отец Григорий? — участливо спросила Шурочка. — Ты кричал, как будто?
У Распутина словно гора с плеч свалилась. И дело было даже не в том, что в дверях вместо ужасного Льва Давидовича стояла Шурочка, а скорее в том, что ему сейчас нужен был кто угодно, лишь бы не оставаться более одному. Наверное, если бы в дверях действительно оказался неистовый жидо-масон, то и это явилось бы для несчастного Гришки лишь спасением от невыносимого, сводящего с ума одиночества.
— Тяжкие сны мучают, матушка, — дрожащим голосом пробормотал Распутин. — Дурных людей вижу в снах… Безбожников.
— Так то ж только сны, батюшка, — ласково произнесла царица. — Сны — это все пустое. В снах важно лишь, чтобы евреев не было.
— Есть там и еврей один.
— Вот это уже хуже, — сказала царица участливо. — Жиды, говорят, не к добру снятся.
— А сей жид еще и масон. Может тебе известно, матушка, кто такие масоны? Что за нация такая?
— Масоны — это не нация, это такая секта — масоны,
— пояснила Шурочка. — Люди они дурные, но не слишком опасные.
Императрица когда-то закончила Гейдельбергский университет и имела диплом бакалавра философских наук. И хотя сто лет назад все эти университеты и дипломы были такой же херней, как и теперь, в голове Шурочки все же засели названия кое-каких сект и секретных обществ.
— Снится мне еще один арап, — продолжал плакаться Распутин.
— Арапы тоже люди нехорошие, — покачала головой царица, — но все же получше евреев.
— А что может случиться, коли еврей приснился? — спросил суеверный Гришка.
— Люди говорят, что жиды снятся к беде. Я часто размышляла над тем, что бы это могло значить, и вот что выходит по-моему. Евреи склонны к воровству, и если еврей проник в твои сны, то он может украсть твои мозги, и ты станешь блаженным.
— Может и так, матушка, — сказал Распутин, — да только сдается мне, что не мозги мои нужны тому еврею.
— А ты почем знаешь, батюшка? — осведомилась императрица. — Евреи, они хитрые.
— Знаю, — сказал Гришка. — Видел я этого еврея наяву. И арапа видел.
— О, боже мой, да где же?
— В жидовском магазине.
— О, боже ты мой, у Каскада что ли?
— У Каскада!
— Успокойся, отец Григорий, — сказала царица. — Разберемся мы с этим Каскадом. Я давно говорила Никки, чтобы он не покупал вино у евреев. Можно подумать, что у православных людей вина нельзя купить. Да сколько угодно! А тут еще оказывается, что к этому жиду шляется всякая нечисть. Успокойся, батюшка, мы этому конец положим.
Императрица просидела с Григорием часика два и удалилась в свои покои. Хотя разговор с ней несколько успокоил несчастного, ему тем не менее весь остаток ночи снились попеременно то еврей, то негр. Причем, подобно тому как большинство людей представляют себе Гамлета, лишь вопрошающим: «Быть или не быть?», так и Распутину ужасный воду мерещился, постоянно задающим один и тот же вопрос: «Последний раз вас спрашиваем: будете работать?»
Утром Распутин проснулся с твердым убеждением, что «работать», пожалуй, придется.
* * *
В то же самое утро Ульянов, Бени, Леха, Федор и Пятница, до зубов вооруженные, с наполненными флягами, бодро входили в лес.
Охота им в тот день выпала непродолжительная. Уже на лесной опушке зоркий глаз бывалого Пятницы обнаружил мелкие шарики лосиного дерьма, от которых в лес уходили свежие и четкие следы. Минут пять охотники шли по этим следам, пока Бени не угораздило провалиться в неглубокую прикрытую свежим снежком ямку. Чертыхаясь и отряхиваясь, юноша выбрался на поверхность, а следом за ним из ямы с яростным ревом вылез огромный, свирепого вида бурый медведь.
— Мама! — закричал Бени и, выронив ружье, пустился наутек.
Горький, Шаляпин и даже бывалый Пятница, отчаянно матерясь, попятились назад. Один лишь Ульянов сохранил присутствие духа и двинулся навстречу противнику. Разъяренный лесной великан, продолжая оглушительно реветь, поднялся на задние лапы, и уже в следующее мгновенье человек и зверь слились в яростном борцовском объятии. Как раз в эту минуту первые лучи восходящего зимнего солнца пробились сквозь жидкие кроны облезлых северных сосен, и через всю лесную поляну пролегли исполинские тени соперников…
* * *
Информационное сообщение
Двадцатого декабря в 9 часов 15 минут московским экспрессом в СанктПетербург прибыл член ЦК РСДРП тов. М.Н. Лядов. На Николаевском вокзале тов. Лядова встречали Ник Буренин, Г.М. Кржижановский, И.В. Джугашвили и другие товарищи. Сразу по прибытии в столицу тов. Лядов посетил пивной бар на углу Невского проспекта и Знаменской улицы. Затем вышеперечисленные товарищи отправились на квартиру Александры Коллонтай, где вечером состоится чрезвычайное заседание ЦК РСДРП, на котором будет заслушан доклад тов. Лядова о ходе вооруженного восстания в Москве.
* * *
…Не подозревая с каким человеком ему приходится иметь дело, медведь, естественно, рассчитывал на легкую победу. Он действовал прямолинейно: уповая на колоссальный перевес в массе тела, пытался повалить соперника навзничь. Однако Ульянов держался крепко. Взбешенный неожиданно упорным сопротивлением, медведь на какое-то мгновенье ослабил хватку. Воспользовавшись этим, Ульянов нагнулся, ухватил зверя за ноги и нанес ему мощный удар головой в брюхо. Медведь неуклюже повалился назад, на обе лопатки. Ульянов ловко запрыгнул на него сверху и, выхватив из ножен огромный охотничий нож, дважды глубоко всадил его зверю в левый бок. Яростное рычание тотчас перешло в жалобный вой, а еще через несколько секунд гигантский медведь испустил дух.
Ульянов встал, отряхнул с себя снег, сделал пару хороших глотков из фляги и принялся шарить в карманах своей охотничьей куртки в поисках портсигара…
* * *
Увы, у нас нет времени любоваться тем, как г-н Ульянов снимает шкуру с убитого медведя. Мы бы и рады, но долг историка уже зовет автора, а с ним и любезного читателя, вернуться в Санкт-Петербург, дабы посмотреть, как Александра Коллонтай готовится принять у себя чрезвычайное заседание ЦК РСДРП.
В то утро Аликс не слишком беспокоилась об охотниках. Она верила в Ульянова, и ей казалось, что охота, возглавляемая таким человеком, не может не быть успешной.
С самого утра ее охватили воспоминания, что нередко случается с женщинами, перешагнувшими тридцатилетний рубеж. Аликс не могла бы с уверенностью сказать, было ли счастливым ее детство, но все же она не без грусти подумала о том, что годы, проведенные в Киеве и в Варшаве, уже никогда не вернутся назад. Затем она перебирала в памяти свои любовные приключения за границей: нестареющие венские вальсы, фрукты в шампанском в ночном кафе на Елисейских полях, упоительный запах дорогих сигар в фешенебельных женевских ресторанах. Потом она вдруг вспомнила, как Ульянов выпил бутылку водки без помощи рук, и поняла, как убоги и скучны были все ее прежние поклонники. В конце концов Аликс остановилась на том, что Санкт-Петербург куда прекраснее Вены, Женевы и Парижа, вместе взятых, и что тридцать два года — это еще далеко не старость. Согласимся с этой женщиной, старость которой в ту пору была еще действительно за горами.
Утешившись таким образом, Александра подумала о предстоящем заседании ЦК РСДРП и отправила Анжелику за водкой. Девушка поинтересовалась, не прикажет ли хозяйка прикупить легонького винца для этого глупого итальяшки, который водку и пить-то не умеет, повеселилась и ушла, вполне довольная возложенным на нее поручением.
Александра посмотрела на часы и, решив, что время еще есть, прилегла на кушетку с томиком морских рассказов сэра Артура Конан Дойля. В пятнадцатый раз перечитав о том, как капитан Шарки и Стивен Крэддок перехитрили друг друга, она вновь взглянула на часы и забеспокоилась: Анжелике давно пора было вернуться.
Александра выпила стаканчик лимонада со спиртиком и нервно закружила по комнате. Анжелика должна была обернуться минут за тридцать, самое большее — сорок, а отсутствовала уже целый час. Она правда всегда любила посидеть у Льва Абрамовича, но сегодня Александра попросила ее не задерживаться.
Наконец, Анжелика вернулась. Вид у нее был обеспокоенный, и известия она принесла довольно странные.
— Что-то случилось с Львом Абрамовичем! — сказала она прямо с порога. — Магазин закрыт, на двери замок… Ни записки, ни объявления… Не знаю, что и думать.
— Да, странно, — согласилась Александра. — Может он заболел?
— Надо узнать… Но вообще странно, никогда такого не было. Мне пришлось сходить в лавку на Литейном. Через полчаса обещали все доставить.
— Что именно?
— Водку, коньяк и «Ерофеича».
— А аперитив?
— Ой, забыла! Я так волновалась…
— Ну ладно, — сказала Александра. — Давай займемся салатами и холодными закусками.
В эту минуту раздался звонок: пришел Лядов с товарищами.
Лядов был серьезный мужчина — большой, в каракулевой шапке, с усами и в калошах. Александра видела его впервые и рассматривала не без женского интереса. Всех остальных, за исключением маленького кривоногого грузинчика в идиотской вязаной шапке красного цвета, она знала ранее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
Заняв удобные места и разложив вещи, охотники вышли в тамбур покурить. Ульянов прихватил с собой рюкзак с запасами спиртного и предложил прямо в тамбуре наполнить фляги, чтобы потом не тратить на это драгоценное время. Ульянов, Шаляпин и Бени наполнили свои фляги водкой, а Максим Горький и Осип Пятницкий — «Ерофеичем». После этого остались еще две бутылки водки, и наследник престола предложил «раздавить» их, чтобы не таскать с собой.
Едва они успели принять по стакану, как в тамбур вышел контролер — степенный мужичек лет пятидесяти — и потребовал предъявить проездные билеты.
— Примите-ка лучше стаканчик, папаша, — дружелюбно предложил Ульянов, — да объясните нам заодно: почему вы тут въебываете, когда вся страна бастует!
— Я тебе покажу — «папаша»! — взвился контролер.
— Вы мне не тычьте! — строго сказал Ульянов и выдал контролеру увесистый подзатыльник.
Как назло, именно в этот момент в тамбур вышли четверо жандармов во главе с ротмистром. Это был полицейский ночной патруль. Ротмистр предъявил удостоверение и сказал:
— Железнодорожная полиция. Прошу всех предъявить документы.
Это уже было серьезно.
Бени мысленно поклялся, что если он выберется из этой передряги, то еще до Нового года обязательно уедет в Неаполь. Леха и Пятница почувствовали, что вновь «запахло» Петропавловкой, а то и вообще Сибирью, поскольку в Петропавловке Леха уже сидел. От перспективы очутиться в Сибири в самом начале зимы у Горького даже расстроился желудок. Федору не грозило ничего особенного, но излишне говорить, что арест в столь подозрительной компании мог неблагоприятно отразиться на карьере знаменитого певца.
Ульянов — единственный из друзей, не потерявший в этот момент присутствия духа — прекрасно понимал, что столкновение с представителями властей не сулит ему ничего хорошего: революция в стране достигла апогея, а его имя достаточно широко известно. Перед лицом несомненной опасности Ульянов принял решение действовать смело и нахально.
— По какому праву, — гремел тем временем ротмистр, — вы позволяете себе хулиганские действия по отношению к должностному лицу, находящемуся при исполнении?
— Вы можете называть это хулиганскими действиями, — ответил Ульянов, отвешивая контролеру еще один подзатыльник, — а я называю это воспитательной работой в массах.
— А почему вы распиваете в тамбуре?
— Не ваше собачье дело!
— Что-о?.. Документы при себе имеете?
— Не носим с собой такого говна!
— Что-оо?.. Да не буду я ротмистр Фишер, если…
— Послушайте, ротмистр Фишер, — строго сказал Ульянов, — вас действительно скоро разжалуют в рядовые, если вы будете продолжать хамить полковнику императорской гвардии.
— Ах вы еще и полковник? — насмешливо спросил ротмистр Фишер.
— Полковник, — с достоинством ответил Ульянов.
— Как ваша фамилия, полковник?
— Бздилевич.
«Полковник Бздилевич!» Несомненно, ротмистр Фишер слышал это имя. Слухи о таинственном полковнике продолжали бродить по городу. Ротмистр Фишер был, что называется далек от народа, и все же он где-то слышал это имя. Только вот где?
На всякий случай ротмистр решил сбавить обороты.
— Прошу прощения, г-н полковник, я только исполняю свой долг.
— Конечно, конечно, ротмистр, — также пошел на мировую Ульянов. — Продолжайте, пожалуйста.
— Если у вас нет при себе никаких документов, г-н полковник, и вы не согласны уплатить штраф…
— Сколько? — сразу спросил наследник престола.
— Пять рублей, — слегка помявшись, запросил ротмистр Фишер.
Довольный, что так дешево отделался, Ульянов сунул ротмистру мятую пятерку и похлопал его по плечу.
— Потрудитесь выдать квитанцию, ротмистр. И заберите с собой этого деятеля. Нам не нужны контролеры. Мы сами контролируем ситуацию.
Ротмистр Фишер поклонился и положил руку на плечо несчастному контролеру…
* * *
… Где-то далеко часы мерно отбивали полночь.
Распутин проснулся и сел на кровати. Все было тихо. Даже в кромешной тьме он увидел, что шторы по-прежнему задернуты, и в комнате явно никого нет. Потный и обессиленный, Гришка опять лег на спину и впал в дремоту. В темноте сразу же засверкали белки глаз страшного негра. Вежливо, но грозно воду осведомился:
— Последний раз вас спрашиваем: будете работать?
С криком «буду!» Распутин вновь проснулся, вскочил с постели и дрожащими руками зажег свечи. Теперь он стоял, прижавшись спиной к стене. Ему хотелось снова лечь и попытаться заснуть при свете, но он боялся отойти от стены и подставить таким образом спину коварному врагу. Наконец, он решился и быстро подошел к кровати. Он уже собирался лечь, когда новая мысль буквально парализовала его: он стоял спиной к дверям, и ему подумалось, что когда он обернется назад, то непременно увидит еврея. Несколько мгновений Распутин, скованный ужасом, простоял как вкопанный, а затем быстро оглянулся. В дверях стояла императрица.
— Что с тобой, отец Григорий? — участливо спросила Шурочка. — Ты кричал, как будто?
У Распутина словно гора с плеч свалилась. И дело было даже не в том, что в дверях вместо ужасного Льва Давидовича стояла Шурочка, а скорее в том, что ему сейчас нужен был кто угодно, лишь бы не оставаться более одному. Наверное, если бы в дверях действительно оказался неистовый жидо-масон, то и это явилось бы для несчастного Гришки лишь спасением от невыносимого, сводящего с ума одиночества.
— Тяжкие сны мучают, матушка, — дрожащим голосом пробормотал Распутин. — Дурных людей вижу в снах… Безбожников.
— Так то ж только сны, батюшка, — ласково произнесла царица. — Сны — это все пустое. В снах важно лишь, чтобы евреев не было.
— Есть там и еврей один.
— Вот это уже хуже, — сказала царица участливо. — Жиды, говорят, не к добру снятся.
— А сей жид еще и масон. Может тебе известно, матушка, кто такие масоны? Что за нация такая?
— Масоны — это не нация, это такая секта — масоны,
— пояснила Шурочка. — Люди они дурные, но не слишком опасные.
Императрица когда-то закончила Гейдельбергский университет и имела диплом бакалавра философских наук. И хотя сто лет назад все эти университеты и дипломы были такой же херней, как и теперь, в голове Шурочки все же засели названия кое-каких сект и секретных обществ.
— Снится мне еще один арап, — продолжал плакаться Распутин.
— Арапы тоже люди нехорошие, — покачала головой царица, — но все же получше евреев.
— А что может случиться, коли еврей приснился? — спросил суеверный Гришка.
— Люди говорят, что жиды снятся к беде. Я часто размышляла над тем, что бы это могло значить, и вот что выходит по-моему. Евреи склонны к воровству, и если еврей проник в твои сны, то он может украсть твои мозги, и ты станешь блаженным.
— Может и так, матушка, — сказал Распутин, — да только сдается мне, что не мозги мои нужны тому еврею.
— А ты почем знаешь, батюшка? — осведомилась императрица. — Евреи, они хитрые.
— Знаю, — сказал Гришка. — Видел я этого еврея наяву. И арапа видел.
— О, боже мой, да где же?
— В жидовском магазине.
— О, боже ты мой, у Каскада что ли?
— У Каскада!
— Успокойся, отец Григорий, — сказала царица. — Разберемся мы с этим Каскадом. Я давно говорила Никки, чтобы он не покупал вино у евреев. Можно подумать, что у православных людей вина нельзя купить. Да сколько угодно! А тут еще оказывается, что к этому жиду шляется всякая нечисть. Успокойся, батюшка, мы этому конец положим.
Императрица просидела с Григорием часика два и удалилась в свои покои. Хотя разговор с ней несколько успокоил несчастного, ему тем не менее весь остаток ночи снились попеременно то еврей, то негр. Причем, подобно тому как большинство людей представляют себе Гамлета, лишь вопрошающим: «Быть или не быть?», так и Распутину ужасный воду мерещился, постоянно задающим один и тот же вопрос: «Последний раз вас спрашиваем: будете работать?»
Утром Распутин проснулся с твердым убеждением, что «работать», пожалуй, придется.
* * *
В то же самое утро Ульянов, Бени, Леха, Федор и Пятница, до зубов вооруженные, с наполненными флягами, бодро входили в лес.
Охота им в тот день выпала непродолжительная. Уже на лесной опушке зоркий глаз бывалого Пятницы обнаружил мелкие шарики лосиного дерьма, от которых в лес уходили свежие и четкие следы. Минут пять охотники шли по этим следам, пока Бени не угораздило провалиться в неглубокую прикрытую свежим снежком ямку. Чертыхаясь и отряхиваясь, юноша выбрался на поверхность, а следом за ним из ямы с яростным ревом вылез огромный, свирепого вида бурый медведь.
— Мама! — закричал Бени и, выронив ружье, пустился наутек.
Горький, Шаляпин и даже бывалый Пятница, отчаянно матерясь, попятились назад. Один лишь Ульянов сохранил присутствие духа и двинулся навстречу противнику. Разъяренный лесной великан, продолжая оглушительно реветь, поднялся на задние лапы, и уже в следующее мгновенье человек и зверь слились в яростном борцовском объятии. Как раз в эту минуту первые лучи восходящего зимнего солнца пробились сквозь жидкие кроны облезлых северных сосен, и через всю лесную поляну пролегли исполинские тени соперников…
* * *
Информационное сообщение
Двадцатого декабря в 9 часов 15 минут московским экспрессом в СанктПетербург прибыл член ЦК РСДРП тов. М.Н. Лядов. На Николаевском вокзале тов. Лядова встречали Ник Буренин, Г.М. Кржижановский, И.В. Джугашвили и другие товарищи. Сразу по прибытии в столицу тов. Лядов посетил пивной бар на углу Невского проспекта и Знаменской улицы. Затем вышеперечисленные товарищи отправились на квартиру Александры Коллонтай, где вечером состоится чрезвычайное заседание ЦК РСДРП, на котором будет заслушан доклад тов. Лядова о ходе вооруженного восстания в Москве.
* * *
…Не подозревая с каким человеком ему приходится иметь дело, медведь, естественно, рассчитывал на легкую победу. Он действовал прямолинейно: уповая на колоссальный перевес в массе тела, пытался повалить соперника навзничь. Однако Ульянов держался крепко. Взбешенный неожиданно упорным сопротивлением, медведь на какое-то мгновенье ослабил хватку. Воспользовавшись этим, Ульянов нагнулся, ухватил зверя за ноги и нанес ему мощный удар головой в брюхо. Медведь неуклюже повалился назад, на обе лопатки. Ульянов ловко запрыгнул на него сверху и, выхватив из ножен огромный охотничий нож, дважды глубоко всадил его зверю в левый бок. Яростное рычание тотчас перешло в жалобный вой, а еще через несколько секунд гигантский медведь испустил дух.
Ульянов встал, отряхнул с себя снег, сделал пару хороших глотков из фляги и принялся шарить в карманах своей охотничьей куртки в поисках портсигара…
* * *
Увы, у нас нет времени любоваться тем, как г-н Ульянов снимает шкуру с убитого медведя. Мы бы и рады, но долг историка уже зовет автора, а с ним и любезного читателя, вернуться в Санкт-Петербург, дабы посмотреть, как Александра Коллонтай готовится принять у себя чрезвычайное заседание ЦК РСДРП.
В то утро Аликс не слишком беспокоилась об охотниках. Она верила в Ульянова, и ей казалось, что охота, возглавляемая таким человеком, не может не быть успешной.
С самого утра ее охватили воспоминания, что нередко случается с женщинами, перешагнувшими тридцатилетний рубеж. Аликс не могла бы с уверенностью сказать, было ли счастливым ее детство, но все же она не без грусти подумала о том, что годы, проведенные в Киеве и в Варшаве, уже никогда не вернутся назад. Затем она перебирала в памяти свои любовные приключения за границей: нестареющие венские вальсы, фрукты в шампанском в ночном кафе на Елисейских полях, упоительный запах дорогих сигар в фешенебельных женевских ресторанах. Потом она вдруг вспомнила, как Ульянов выпил бутылку водки без помощи рук, и поняла, как убоги и скучны были все ее прежние поклонники. В конце концов Аликс остановилась на том, что Санкт-Петербург куда прекраснее Вены, Женевы и Парижа, вместе взятых, и что тридцать два года — это еще далеко не старость. Согласимся с этой женщиной, старость которой в ту пору была еще действительно за горами.
Утешившись таким образом, Александра подумала о предстоящем заседании ЦК РСДРП и отправила Анжелику за водкой. Девушка поинтересовалась, не прикажет ли хозяйка прикупить легонького винца для этого глупого итальяшки, который водку и пить-то не умеет, повеселилась и ушла, вполне довольная возложенным на нее поручением.
Александра посмотрела на часы и, решив, что время еще есть, прилегла на кушетку с томиком морских рассказов сэра Артура Конан Дойля. В пятнадцатый раз перечитав о том, как капитан Шарки и Стивен Крэддок перехитрили друг друга, она вновь взглянула на часы и забеспокоилась: Анжелике давно пора было вернуться.
Александра выпила стаканчик лимонада со спиртиком и нервно закружила по комнате. Анжелика должна была обернуться минут за тридцать, самое большее — сорок, а отсутствовала уже целый час. Она правда всегда любила посидеть у Льва Абрамовича, но сегодня Александра попросила ее не задерживаться.
Наконец, Анжелика вернулась. Вид у нее был обеспокоенный, и известия она принесла довольно странные.
— Что-то случилось с Львом Абрамовичем! — сказала она прямо с порога. — Магазин закрыт, на двери замок… Ни записки, ни объявления… Не знаю, что и думать.
— Да, странно, — согласилась Александра. — Может он заболел?
— Надо узнать… Но вообще странно, никогда такого не было. Мне пришлось сходить в лавку на Литейном. Через полчаса обещали все доставить.
— Что именно?
— Водку, коньяк и «Ерофеича».
— А аперитив?
— Ой, забыла! Я так волновалась…
— Ну ладно, — сказала Александра. — Давай займемся салатами и холодными закусками.
В эту минуту раздался звонок: пришел Лядов с товарищами.
Лядов был серьезный мужчина — большой, в каракулевой шапке, с усами и в калошах. Александра видела его впервые и рассматривала не без женского интереса. Всех остальных, за исключением маленького кривоногого грузинчика в идиотской вязаной шапке красного цвета, она знала ранее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16