Говорили, что он стал склонен к алкоголизму, хотя не исключено, что он всегда любил выпить. Впрочем, князь был настолько нелюдим, что любые слухи о нем не заслуживали особого доверия. Вероятно, Михаил Романов являлся его единственным близким другом.
— Добрый вечер, ваше высочество, — громко сказал Путятин, привлекая к себе внимание великого князя.
— А, это вы. Здравствуйте, Сергей Николаевич. Как на улице?
— Плохо.
— Ветер и дождь?
— Именно. Состояние атмосферы столь же тревожно, как и политическая обстановка в нашем отечестве.
— А что слышно из Москвы?
— Там еще хуже. Говорят, там назревает вооруженное восстание.
— Что же будет с Россией, Сергей Николаевич?
— Нам остается надеяться, как говорил кардинал Ришелье, на одно из тех событий, которые изменяют лицо государства.
— Это не Ришелье говорил, это — Дюма.
— Все равно.
Ужасный смысл сказанного дошел до Михаила. Он низко склонился над столом, обхватив голову обеими руками.
— Вы с ума сошли, князь! Вы отдаете себе отчет?..
Путятин молча пожал плечами.
Следует заметить, что подобные мысли издавна навещали и самого Михаила. Поначалу он их боялся, но постепенно идея братоубийства перестала казаться ему столь уж кощунственной. Князь находил для нее все новые и новые оправдания, важнейшим из которых ему представлялось пресловутое благо государства. Так самый ограниченный человек порой становится изощренным софистом в своем стремлении достичь власти над себе подобными. Сколько томов об этом написано, и как спокойно воспринимаем мы эти тома! И напротив, — какими высокопарными и неестественными нам порой кажутся скупые строки, воспевающие чувство прекрасного, душевное благородство и доброту. Почему так? Не потому ли, что скотство является нашей второй натурой, и лишь немногие способны устоять перед соблазном и не совершить самые тяжкие преступления ради того, чтобы подняться ступенькой выше в обществе своих ближних. Как воспитать людей способных устоять перед искушением? А как вырастить поколение которому не будет даже знаком подобный соблазн? Полноте! Гораздо легче оставаться скотами и иронически относиться к самой идее воспитания такого человека.
С минуту Михаил сидел, крепко сжав голову руками, затем внезапно выпрямился в кресле и сказал:
— Давайте выпьем, князь! Возьмите себе стакан.
Путятин наполнил стаканы и принялся медленно смаковать портвейн. Михаил выпил свой стакан залпом.
— Ну, хорошо! — сказал он. — А как это можно осуществить?
Путятин как-то странно посмотрел на Михаила. Видимо, он ожидал более упорного сопротивления.
— Стоит императору показаться в городе, и его подстрелят, как рябчика. Желающих сегодня — хоть отбавляй!
— Да, но Ники давно уже не гуляет по городу!
— Значит надо его выманить, попутно подстроив ему ловушку.
— Но как?
— Мне кажется, ваше высочество, что можно попытаться использовать Распутина.
— Этого идиота!?
— Этот идиот имеет определенное влияние на вашего брата.
— Тем меньше причин у него сотрудничать с нами.
— Насколько мне известно Распутин трусоват. Его можно припугнуть. Он хитер, но все же у него нет придворного опыта. Пообещаем ему кое-чего, да припугнем покрепче. Кстати, заодно и от него избавимся, а не то он вырастет в большую силу!
— Но ведь он — простой мужик! — воскликнул Михаил.
— Просто грязная шваль! Как он может вырасти при дворе?
— Может, — спокойно сказал Путятин. — Его влияние на императора и, что еще важнее, на императрицу усиливается.
Какое-то время Михаил размышлял.
— А нет ли какого-нибудь более надежного способа? — спросил он. — Может быть, попробовать яд?
— Этот способ испытывался столь часто, что ныне при всех европейских дворах с ним уже научились бороться.
— Да, но довериться Распутину! Это слишком рискованно.
— О вас никто ничего не будет знать.
— А о вас?
— А я ничего не боюсь, — холодно сказал Путятин.
Михаил нервно забарабанил пальцами по столу.
— В конце концов я ведь мог и не посвящать вас в свои планы, — сказал Путятин. — Считайте, что я вам ничего не говорил.
— Не забывайте, князь, что речь идет о моем брате!
Путятин равнодушно пожал плечами.
— А впрочем, действуйте на свое усмотрение, и да хранит вас бог! — сказал Михаил, и жестом предложил князю наполнить стаканы.
9 ноября 1905 года
На другой день, в девять часов утра, Ульянов вскочил с постели и, с некоторым отвращением посмотрев на спящую супругу, зажег лампу таким образом, чтобы увидеть на стене собственную тень. В одних трусах он начал энергично перемещаться по комнате, совершая свой обычный утренний ритуал — бой с тенью. Похмельный пот градом струился с его высоченного лба, крупные мышцы красиво резвились под покрытой рыжеватой шерстью кожей. Ульянов совершал невообразимые пируэты, пытаясь нанести удар собственной тени. В какой-то момент, не рассчитав свои силы, он так смачно заехал левой ногой в стену, что разбудил Крупскую, а, заодно, и спавшего в соседней комнате Бени.
— Ты бы хоть себя пожалел! — заворчала Надя. — После такой попойки…
— Ничего, бабуля! — бодро сказал Ульянов и энергично постучал кулаком в стену. — Эй, Бени!
Вставайте, граф пивного крана, Владелец винных погребов, Герой небесного экрана И житель цинковых гробов!
Певец хрустального бокала, Ценитель градусов хмельных, Поклонник женского вокала И похмелитель всех больных!
Спустись в пивное подземелье, В пещеру древнего вина И обменяй свое похмелье На чашу, полную говна!
Прикрывшись одеялом, Крупская испуганно смотрела на мужа.
— Ты слышишь, Бени, как я творю! Как я импровизирую! Сейчас мы сходим к Льву Абрамычу и поднимем наш творческий потенциал до невиданных высот!
Было слышно, как в соседней комнате заворочался Бени.
Через четверть часа все трое уже сидели в гостиной за чашкой крепкого утреннего чая. Бени имел страшно помятый вид и даже чай пил с трудом. Быстро допив свою чашку, Ульянов сказал:
— Одевайся, Бени. Мы идем к Лехе.
— К какому Лехе?! — запричитала Крупская. — Ты посмотри, до чего ты довел юношу. Ему необходим отдых. Да и тебе тоже.
— Некогда отдыхать, бабуля! — решительно сказал Ульянов. — Революция!
Бени ощущал острую потребность в пиве, поэтому его долго уговаривать не пришлось. Не прошло и пяти минут, как он уже был в своем длинном черном пальто и цилиндре. Ульянов набросил легкий плащ поверх своего серого костюма, надел кепку, и приятели вышли на Невский проспект.
Если не считать мимолетного нелегального посещения в 1900 году, Ульянов уже десять лет не был в Санкт-Петербурге. Теперь он испытывал состояние восхитительной эйфории от новой встречи с этим городом, который был для него любимым и почти родным. Ульянов видел приметы нового века: электрифицированные здания, телефоны, первые автомобили; но все это было второстепенно, а главное оставалось прежним. Что именно являлось главным, Ульянов затруднился бы сформулировать, но он чувствовал, что этот город содержит в себе огромные архитектурные и духовные богатства и является величайшим и ни с чем не сравнимым произведением гениального зодчего — русского народа. Еще правильнее было бы сказать, что Ульянову и не нравились достижения ХХ века. Он уже достиг того возраста, когда людям становятся дороги воспоминания. Он уже не способен был полюбить новое, а потому не принимал в полной мере ни Женеву, ни Вену, ни Лондон. Понятие City для него всегда ассоциировалось с Санкт-Петербургом девяностых годов ушедшего века. Умом он понимал значение технического прогресса, но сердце его навсегда осталось там, где он любил Арину и пил пиво у доброго старого Прадера.
— Судя по твоему виду, Бени, — говорил на ходу Ульянов. — Нам совершенно необходимо навестить Льва Абрамовича.
— А это кто? — спросил Бени.
— Он был вчера у Александры.
— Там было очень много людей. Я всех не запомнил.
— Зато ты запомнил Анжелику! — усмехнулся Ульянов.
— О, да! — пылко воскликнул юноша.
— Ну и как успехи?
— Пока никак.
— В таких делах следует сразу брать быка за рога, а точнее корову за вымя, — назидательно сказал Ульянов. — Впрочем, в твои годы мне также не хватало динамики в этом вопросе.
На углу Невского и Знаменской они вошли в магазин, над дверями которого красовалась табличка с надписью: КАСКАД И СЫН КРЕПКИЕ НАПИТКИ За прилавком стоял сам Лев Абрамович. Сыновей у него не было. В этом деле, основанном его отцом, Лев Абрамович сам был «сыном». С тех пор прошло сорок лет, но вывеска сохранилась. Обычно Лев Абрамович все делал сам. Лишь изредка он нанимал временных помощников. Когда же ему требовалось ненадолго отлучиться, он, как правило, договаривался с Александрой, и в магазине хозяйничала Анжелика.
Лев Абрамович нисколько не удивился, увидев Ульянова.
— Святой Моисей! Доброе утро, Владимир Ильич! Признаться, не сомневался, что нынче утром увижу вас здесь. Приветствую и вас, юноша! Открыть вам по бутылочке пива?
— И как можно быстрее, дорогой Лев Абрамович, спаситель вы наш! — сказал Ульянов, потирая руки.
Ульянов залпом выпил бутылку пива, смачно отрыгнул, извинился, а затем, переведя дух, попросил еще одну бутылочку, и на сей раз пил уже не спеша, хотя по-прежнему с большим удовольствием. Бени почти не отставал.
— К Лехе, небось, направляетесь? — осведомился Каскад.
— Вы сегодня утром поразительно догадливы, милейший Лев Абрамович! — ответил Ульянов.
— Мой вопрос задан неспроста, — сказал Каскад. — Если вы собираетесь к Лехе, могу порекомендовать прихватить с собой пару бутылок «Ерофеича». Последнее время это их с Пятницей любимый напиток.
— Что-то я не знаю такого напитка, — удивился Ульянов.
— Это новинка прошлого сезона, — улыбнулся Лев Абрамович, снимая с полки сразу две бутылки с хитроватым дедулей на этикетке. — Сорок градусов. Вкус специфический. Под дзеренину, я думаю, пойдет.
— Пожалуй, возьмем, — сказал Ульянов.
— Я бы сегодня ограничился пивом, — осторожно подал голос Бени.
— Пивом голову не обманешь! — поучительно отметил Ульянов. — Заверните нам, пожалуйста, четыре бутылочки этого самого «Ерофеича», Лев Абрамович.
— Святой Моисей! С превеликим удовольствием, Владимир Ильич! Заходите почаще.
— Обязательно! Ну а как, вообще, идет торговля?
— Да не жалуюсь, Владимир Ильич, не жалуюсь. Торговля спиртным, я вам скажу, — самый стабильный бизнес. Мир, война, революция, потоп — все одно: человеку требуется выпить. Ко мне приходят социал-демократы и анархисты, педерасты и монархисты. Даже от самого императора посылают ко мне за портвейном.
— Да, этим господам без портвейна никак не обойтись!
— Да за этих-то сволочей волноваться не приходиться. Другое дело — вы, Владимир Ильич. Давно хотел вас предостеречь: опасными делами занимаетесь!
— Опасно быть евреем, Лев Абрамович, а делами заниматься неопасно! — афористично ответствовал Ульянов.
Каскад с сомнением покачал головой.
— Всего хорошего, Лев Абрамович! — попрощался Ульянов. — Пошли, Бени.
— Большой привет Лехе! — отозвался Каскад.
Несколько минут спустя приятели вошли в один из подъездов ничем не примечательного здания, на котором впоследствии благодарные потомки повесили мемориальную дощечку, дабы увековечить событие, нами сейчас описываемое. Друзья позвонили в квартиру No 29, и дверь им открыл крепкий, высокого роста мужик, слегка похожий на обезьяну.
— Во-овчи-ик! — заорал мужик. — Эй, Пятница, Вовчик приехал!
— Привет, Леха, — сердечно сказал Ульянов. — Это мой друг Бени, малый не без достоинств.
Едва войдя в квартиру, Ульянов почувствовал густой запах готовящейся баранины. Леха провел гостей в кухню, там Осип Пятницкий огромным охотничьим ножом шинковал чеснок. Хотя дзеренина и напоминает баранину, Ульянов слишком хорошо разбирался в мясе, чтобы его можно было так «лечить».
— Что это вы тут готовите? — иронически спросил он.
— Рыночную баранину?
— Увы! — виновато улыбнулся Пятницкий.
— А где лось?
— Лось в лесу.
— Ясно! В следующий раз,чувствую, придется мне пойти с вами. Видишь, Бени? Ты говоришь: «Царя убить!» Эти люди даже лося убить не могут. Знаю я этих охотников. Налакаются рому и ходят по лесу вприсядку, даже ружье зарядить забудут. Куда ездили-то хоть?
— В Саблино, — ответил Леха.
— Хорошо еще, что вам там пизды не дали. У меня в Саблино сестра живет, так что в следующий раз поедем вместе.
— Лося нам подстрелить не удалось, — сказал Леха. — Зато самогоночки мы там приобрели славной. Хотите попробовать?
— Да, кстати, мы ведь тоже не одни! — вспомнил Ульянов и вручил Лехе свой пакет. — Мы с «Ерофеичем».
— «Ерофеич» — есть «Ерофеич», а самогон — есть самогон! — философски заметил Леха. — Восемдесят градусов!
— Ну-ка налей нам по стаканчику! — не выдержал Ульянов.
Леха наполнил два стакана мутноватой жидкостью.
— Бени, это надо пить залпом, — объяснил Ульянов и сразу подал личный пример. — Отличная штука!
Бени понюхал стакан, зажмурился и медленно, не без труда выпил. Он тут же сел на стул и молча протянул руку в поисках какого-нибудь «запивона». Леха быстро открыл зубами бутылку пива. Ульянов достал из кармана пачку папирос. Заметно покрасневший Бени сделал несколько глотков и закурил.
— Как сказал бы Лева Бронштейн, у тебя морда лица стала как жопа у макаки! — засмеялся Ульянов. — Ну, а как вообще жизнь, ребята? Федор в городе?
— Ну, а где же ему еще быть! — ответил Леха.
Ульянов удовлетворенно кивнул головой и задал новый вопрос.
— Леха, ты, как я слышал, сидел?
— Четыре месяца в «Петропавловке».
— Пиздили?
— Да не особенно.
«То есть, как-то, все-таки, пиздили!» — отметил про себя Ульянов, а вслух спросил:
— А сейчас чем занимаешься? Пишешь чего-нибудь?
— Начал писать большой роман. Думаю назвать его «Мать».
— Про индейцев? — оживился Ульянов.
— Да, нет, — удивился Леха. — Про рабочее движение.
Ульянов сокрушенно покачал головой.
— Про рабочее движение следует писать теоретические работы, а для привлечения внимания читателей к этим работам, мы должны печатать в нашей газете роман про индейцев… Ты только, Леша, не расстраивайся, — Ульянов дружески похлопал Горького по плечу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16