— Так он весь перемажется, — сказал я, — и всё испачкает!
Тогда Игнатьев полез в ящик с водолазной одеждой, достал шерстяной носок, засунул в него Кессона и повесил носок на лампу.
Носок был толстый, плотный, котёнок не мог вытащить лапы. Из носка торчала одна его голова.
От лампы струилось тепло. Кессон сначала ворочался в носке, потом согрелся и уснул.
КИНОШНИК
Когда до нашего выхода оставалось совсем немного, позвонил Павлов.
— Направляю к вам кинооператора, — сказал он. — Будет снимать эвакуацию дома. Если надо, задержитесь на часок.
Мы с Немцевым тут же поспорили: сам приплывёт Киношник или его опустят в лифте?
— Конечно, в лифте, — говорил Немцев. — Всё-таки известный человек. Снял несколько картин.
Я покачал головой.
— Киношники — отчаянный народ. Они для искусства идут на всё. Помню, этому режиссёру надо было на Дальнем Востоке снять битву с осьминогом, так что вы думаете — построили аквариум кубов на тридцать…
— И хорошо получилось?
— Битва? Не очень, — уклончиво ответил я. — Но грандиозное было дело! А ещё он корову с парашютом однажды сбросил. Тоже надо было. Для искусства.
Услыхав про корову, Немцев и Игнатьев сказали:
— Ну орёл!
Опять позвонили с берега и приказали: «Встречать!»
Приплыли трое. Из люка появились один за другим Павлов, Марлен и Киношник. Павлов и Марлен поддерживали его под мышки.
— Быстро мы вас? — сказал, отдуваясь, Марлен.
Киношник снял маску, потряс головой и показал на уши: «Не слышу!»
Все трое разделись и поднялись в лабораторию.
Киношник сел на стул и поморщился. Видно, ему здорово давило на уши. Потом он потрогал сердце.
— У нас всего пятнадцать минут, — сказал тусклым голосом Павлов.
Киношник кивнул.
— Я предлагаю снимать так, — сказал Марлен. — Люди складывают постели, вынимают ленты из приборов, просматривают вахтенный и приборные журналы. Затем выход через люк, мы закрываем лифт, лифт уходит наверх. А?
— Что? — спросил Киношник. Он вдруг позеленел и икнул.
— Начинайте снимать.
— Дайте мне пить.
Ему дали стакан воды.
— Где-то должен быть экспонометр, — сказал Киношник. Он вяло похлопал себя по карманам. — Где мой экспонометр?
— Мы не брали его.
— Осталось десять минут, — сказал Павлов. — Вам помочь?
— Понимаете, положил в палатке на стол экспонометр. Японский экспонометр. Я купил его в Токио на фестивале…
— Время уходит! — чуть не плача сказал Марлен.
— Семь минут. — Павлов нервничал. — Если быстро снимать…
— Как же я буду снимать без экспонометра?
Тут наш гость совсем оглох. Минут пять он просидел, хватая воздух ртом.
— Четыре минуты, — сердито сказал Павлов. — Три… Две. Времени осталось, только чтобы надеть акваланги.
Мы проводили их. Павлов и Марлен шли злые и молчали.
— А вы знаете, мне лучше! — сказал Киношник, когда на него надели баллоны. — Может быть, попытаться снять на глазок, без экспонометра?
— Осторожно, не упадите в люк! — мрачно сказал Павлов. — Разрешите, я вас поддержу…
Они скрылись под водой.
С берега позвонили, что лифт у дома.
Мы стали укладывать вещи в контейнер. Поверх вещей посадили Кессона.
— Стойте! — сказал Немцев. — Звонил Джус, просил захватить портфель.
— Ну куда же его? — сказал Игнатьев. — Задавим кота.
Мы оставили портфель и стали по одному выходить. Рядом с «Садко» неподвижно висел в воде белый цилиндр. В нём снизу был открыт люк. Мы забрались внутрь лифта и уселись на кольцевой скамеечке, тесно прижавшись друг к другу. Контейнер мы держали на руках.
Игнатьев прикрыл люк. Цилиндр качнулся. За выпуклым стеклом маленького иллюминатора побежали пузырьки, начался подъём. Потом цилиндр лёг набок, и за стеклом вспыхнул дневной свет.
В стекло струями била вода. Нас буксировали к берегу. Наконец тряска прекратилась, и раздался скрип. Цилиндр везли на тележке по рельсам. Удар!.. Металлический лязг. Что-то скрипело и позвякивало. Лифт состыковали с камерой.
— Можно открывать люк? — спросил Игнатьев. Он так и не снимал наушников. — Есть открывать!
Мы осторожно отодвинули крышку. Раздалось лёгкое: пшш-шш! Это уравнялось давление.
Через люк по одному мы вышли в камеру.
— Вот тут другое дело! — сказал я. — Какой простор! Ноги вытянуть можно.
Игнатьев уже завинчивал крышку камеры. Сейчас отсоединят лифт, и мы начнём отсчитывать три дня.
КАКОЕ ЯРКОЕ, ВЕСЕЛОЕ НЕБО ВИДНО В ИЛЛЮМИНАТОР!
Небо было затянуто облаками.
КУСОК КОРАБЛЯ
Первым делом открыли контейнер и вытащили Кессона. Кот потянулся.
— С этим всё в порядке!
Немцев доставал свёртки.
— Чьё бельё?.. Мыло и полотенце… Краски, кисти… Журналы с записями…
Он положил на стол длинную щепку, чёрную и влажную.
— Это ещё что такое? — удивился Игнатьев.
— Кусок палубы английского корабля. Понимаете, я подумал: дерево в воде пролежало сто лет, по нему пробегали матросы, топали солдаты. Всё-таки историческая щепка. Решил взять. Дома положу на стол. Буду работать и смотреть.
В плоском стекле иллюминатора показалось озабоченное лицо Джуса.
Немцев развёл руками и показал на котёнка:
— Оставили! Или его, или портфель.
Джус ничего не услышал.
— Скажи ему по телефону.
Немцев взял трубку:
— Не беспокойтесь, пожалуйста, портфель на месте. Он в доме.
Джус недовольно покачал головой.
Начались первые сутки нашего заключения.
ТРИ ДНЯ СО ШПИОНАМИ
Я читал.
Я лежал на узенькой жёсткой койке и читал. Когда мне надоедало читать, я думал.
Я думал, как можно использовать записи — звуки голосов рыб? Можно отпугивать рыб от плотин электростанций, от работающих земснарядов… Можно привлекать их к сетям и местам лова…
Время от времени я поглядывал на манометр. Большой медный манометр висел на торцовой стене камеры.
Мы все смотрели на него. Тонкая стрелка изнурительно медленно ползла влево. Давление падало. Оно снижалось так неторопливо, что казалось, стрелка никогда не дойдёт до нуля.
КОГДА ОНА ДОСТИГНЕТ НУЛЯ, ОТКРОЮТ ЛЮК.
Я потянулся и швырнул книжку на пол. Все книжки, которые мы взяли с собой, оказались про шпионов. Немцев взял про шпионов, Игнатьев — про шпионов. И я.
Из-за этих книжек у меня пропал аппетит. Стоило закрыть глаза, как из всех углов начинали вылезать шпионы. Они были с черными накладными бородами, подходили ко мне и шепотом называли пароль.
Однажды, когда я задремал, шпион наклонился надо мной, вытащил из кармана пистолет и выстрелил мне в живот.
С диким криком я вскочил и ударился лбом о потолок.
С живота на ноги ко мне скатился Кессон.
— Ты что? — спросил Немцев.
С перепугу он сказал мне «ты».
Я тяжело дышал и мотал головой.
— Вам на живот прыгнул котёнок — только и всего!
Я перевёл дыхание.
— Давайте поговорим о литературе, — сказал Игнатьев. — Всё-таки просидеть три дня в камере с художником и ничего не услышать от него о книгах — обидно. Какие книги вы любите?
— Без выстрелов! — ответил я.
МНОГО ЗВУКОВ И ВЕТРА
Серебряная стрелка упёрлась в нуль и остановилась.
Сейчас нас выпустят.
— Всё в порядке! — сказал в телефон Игнатьев. — Ждём.
Снаружи послышался скрип винтов. Мы сели каждый на свою койку и приготовились. Только Кессон, услышав скрип, побежал к двери. Он, наверное, думал, что это скребется мышь.
Наконец скрип кончился. Что-то звякнуло, и круглая крышка люка шевельнулась. Она медленно приоткрылась. Жёлтый изогнутый луч солнца упал нам под ноги.
Люк был открыт.
Мы по одному выбрались из камеры.
СКОЛЬКО ЗВУКОВ И КАКОЙ ВЕТЕР!
Звучало всё: море, толпа, которая собралась вокруг камеры, воздух, который струился над бухтой, корабли, даже горы. Лёгкий звенящий звук слетал с их вершин и, долетев до нас, повисал в воздухе.
А какой был в этот день ветер! Воздух так и ходил. Он был и жгуч, и прохладен, то и дело менял направление и обдавал нас то запахом морской воды и соли, то густым ароматом трав.
НАВЕРНО, ЧЕРЕЗ ЧАС МЫ НЕ БУДЕМ ЗАМЕЧАТЬ НИЧЕГО.
Я осмотрелся.
В первом ряду стояли корреспонденты. Киношник стоял позади всех.
— Товарищи! — сказал Павлов. На этот раз он решил всё-таки сказать речь. — Разрешите от вашего имени поздравить экипаж подводного дома…
За моей спиной раздалось мяуканье.
Павлов замолчал.
— Что это?
— Это Кессон! — сказал Игнатьев.
— Какой Кессон? — удивился Павлов.
Немцев забрался в камеру и появился с котёнком.
Кессон щурил глаза, шипел и вырывался. Он не хотел выходить из камеры.
— Это кошка, — сказал доктор, — первая подводная кошка в мире. Она прожила под водой неделю. Как видите, она хорошо перенесла декомпрессию и теперь не рвётся на воздух.
Павлов махнул рукой. Как видно, он решил не говорить речь.
— Можно расходиться, — сказал он.
— Ура! — сказал толстый корреспондент. — Ура и ещё раз ура! Я знаю, с чего начать корреспонденцию. Я начну её с этой удивительной кошки. Кошка-акванавт!
И он побежал писать статью.
Ко мне подошёл Марлен.
Мы отправились побродить. Дошли до загородки с дельфином и остановились. Я смотрел на пустую загородку и вспоминал Сашу.
Вдруг вода в загородке шевельнулась. Она раздалась, и из неё показалась блестящая чёрная спина дельфина.
ЧУДЕСА
Я ахнул.
— Это что — новый?
Марлен засмеялся:
— Угадай.
— Новый. Вместо Саши.
— Нет.
— Тогда не знаю.
— Посмотри лучше.
Мы подошли ближе.
В загородке по пояс в воде стояла женщина. Она была в чёрном купальном костюме. На воде дрожало и изгибалось её отражение: чёрно-розовое пятно. В руке у женщины была щётка.
Женщина похлопала ладонью по воде, и около её ног вынырнула узкая дельфинья морда. Поперёк лба у дельфина тянулся белый шрам.
САША!
Дельфин повернулся на бок, и женщина начала тереть его щёткой.
— Саша… Саша… — приговаривала она. — Ну повернись ещё, повернись…
Почесав дельфина, женщина вышла на берег, взяла с коврика гаечный ключ и, размахнувшись, бросила его в воду.
Саша перевернулся и без всплеска скрылся. Прошло не больше минуты, он вынырнул и стал медленно приближаться к берегу. Он плыл к тому месту, где стояла женщина. В зубах он держал что-то чёрное. Я удивился: это был гаечный ключ.
Женщина взяла ключ, потрепала Сашу по голубой птичьей челюсти и повернулась к нам. У неё было усталое лицо и волосы, стянутые сзади узлом.
— Видите, принёс, — сказала она. — Ещё неделя, и, думаю, этот номер мы закрепим.
Я подошёл и стал рядом с ней.
— Что же ты, Саша? — сказал я. — Сколько времени дурачил нас.
Дельфин пытливо смотрел на меня удлинённым глазом. Он медленно тонул, погружался. Зелёная вода скрыла его рот, лоб с характерным уступом, макушку с дыхалом.
Когда мы отошли от загородки, я сказал:
— Чудеса! Откуда он взялся?
И тогда Марлен рассказал историю возвращения дельфина.
ПРИКЛЮЧЕНИЯ ДЕЛЬФИНА
…На второй или на третий день моего сидения под водой в лагерь привезли газету. На последней полосе была напечатана заметка.
РУЧНОЙ ДЕЛЬФИН В ЕВПАТОРИИ
Вот уже несколько дней, как около евпаторийского пляжа каждое утро появляется дельфин-афалина. Животное позволяет подплывать к себе, трогать руками, охотно берёт из рук рыбу.
Работникам спасательной станции дано указание оберегать доверчивое животное.
Сперва заметке удивились, потом у Джуса мелькнула мысль.
— Стойте! — сказал он. — Подозрительный дельфин. Уж не Саша ли это?
Решили отправить в Евпаторию человека.
Поехал на мотоцикле Лёсик.
В Евпаторию он примчался в полдень. Поставив мотоцикл около спасательной станции, разделся и в трусах — они у него были ярко-жёлтые — пошёл по берегу.
На пляже люди лежали, как шпроты в банке: они все были коричневые и лежали бок о бок. Потом Лёсик увидел толпу. Купальщики стояли кто на берегу, кто по колено в воде и смотрели на море.
В море дрейфовала лодка. Люди в ней свесились за борт. Один, опустив руки, трогал что-то чёрное и блестящее.
Лёсик прыгнул в воду и поплыл. Он доплыл до лодки и увидел дельфина. Это был Саша. Он описывал вокруг лодки круги, подплывал и тёрся спиной о борт.
В лодке стоял ящик с рыбой.
Время от времени люди бросали в воду рыбёшку. Дельфин коротким броском настигал её — ап! — и рыба исчезала в его пасти.
— Саша! — позвал Лёсик. — Саша!
— Зачем вы называете его Сашей? — сказали из лодки. — Это Разбойник. Наш пляжный дельфин Разбойник.
И тут Лёсик совершил ошибку.
— Это наш дельфин! — сказал он.
— Смотрите, — возмутились в лодке, — стоило нам завести дельфина, как появляются нахалы и предъявляют на него права! Плывите назад и помните, что среди нас есть боксёр — чемпион области.
Лёсик выбрался из воды и помчался в Голубую бухту.
Он нёсся так быстро, что на одной горной тропе перепрыгнул на мотоцикле через маленькое ущелье.
— Плохо дело! — сказал Павлов, когда Лёсик рассказал о результатах поездки. — Теперь пляжники настороже, будет трудно…
Стали думать, что делать дальше.
— Надо обратиться в исполком и потребовать дельфина обратно.
— Дельфины не относятся к исполкому. Исполком — это то, что на берегу, а тут море.
— Надо попросить рыбаков, чтобы они поймали дельфина сетью.
— Около пляжа лов сетями запрещён.
— А что, если просто приехать на машине? Одна группа будет сдерживать толпу, а вторая поймает Сашу.
— Среди них боксёр. Его сдержишь!
— Пойдём катером и посмотрим, — сказал Павлов. — Я возьму документ с печатью.
Катер пришёл в Евпаторию под вечер. Народу на пляже было тьма.
Сашу заметили сразу. Он плавал взад и вперёд у буйков. На буйках гроздьями висели люди. Они смотрели, как резвится дельфин.
Катер подошёл к буйку. Заглушили мотор. Катер сейчас же окружили человеческие головы. Они торчали из воды и отдувались.
— Зачем пришли? — спросила одна голова.
— Это они. Вон тот приезжал! В жёлтых трусах! — закричала вторая. — Не давайте им дельфина!
— Боксёра надо позвать, боксёра… Петя! Петя-а-а!..
С берега приплыл Петя. Он был большой и гладкий.
— Кто тут хочет дельфина? — спросил Петя. На спине у него буграми играли мускулы.
— Да, добром тут не выйдет! — сказал Павлов. — Пошли на станцию.
Катер завёл мотор и ушёл к спасательной станции. Там Павлов показал бумагу с печатью.
В бумаге говорилось, что дельфин Саша является государственным имуществом и входит в состав экспедиции «Садко».
1 2 3 4 5 6 7 8 9