OCR и редакция: Вадим Ершов, 12.11.2004
«Сахарнов С.В. Повести и рассказы»: Дет. лит.; М.; 1983
Аннотация
Это повесть о море. Только не о том, которое видят все, а о том, которое видят рыбы и люди, которые, как рыбы, живут под водой.
Святослав Владимирович САХАРНОВ
ДОМ ПОД ВОДОЙ
МЕНЯ ВЫЗЫВАЕТ МАРЛЕН
Звонок среди ночи. Я вскочил с кровати.
— Не туда! — закричала из соседней комнаты мать. — К телефону!
Я закрыл дверь, которую отворил было, и побежал к телефону.
— Завернись в одеяло, — крикнула сестра, — от окна дует!
— Да!.. Да!.. — кричал я в телефонную трубку. — Слушаю вас… Кто?.. Какой парлен?.. Ах, Марлен!.. Какая бухта?..
Я опустился на стул и начал соображать.
«Марлена я не видел два года… Наверно, зовёт меня опять на Чёрное море»…
— Скажи по буквам! — закричал я. — Тебя плохо слышно. Ты откуда? Из Севастополя… Так. Григорий… Ольга… Ласкирь… Улыбка… При чём тут улыбка? А-а, Голубая!
«Голубая бухта!»
Я вспомнил: тёплый воздух дрожит над вершинами гор… Прямо в воду опускается отвесная скала. Её поверхность вся изрыта круглыми, как оспины, отметками…
— Хорошо, я подумаю.
В трубке что-то щёлкнуло, и стало отлично слышно. Голос Марлена раздавался совсем рядом.
— Нечего думать! — сказал Марлен. — Мы начинаем работы в Голубой бухте. Очень интересно. Приедешь в Симферополь, там тебя встретят и на мотоцикле привезут к нам. Встречать будет человек в белом шлеме. Жду!
И он повесил трубку.
«Вот так раз!»
Я остался сидеть около телефона, завёрнутый в одеяло.
«Может, и верно поехать?»
Через три дня я уже слезал с поезда на перрон симферопольского вокзала.
Призывы Марлена всегда действовали на меня, как взгляд очковой змеи на мышь.
НЕУСТОЙЧИВЫЕ МОТОЦИКЛЫ
Я вышел на привокзальную площадь и первым делом стал высматривать человека в белом мотоциклетном шлеме.
Вся привокзальная площадь была полна людей в белых шлемах. Они бродили около своих мотоциклов, заводили их — трах-тах-тах! — и, размахивая руками, обсуждали какие-то свои мотоциклетные дела.
— Что тут происходит? — спросил я одного.
— Мотопробег Симферополь — Феодосия в честь праздника виноградаря! — ответил мотоциклист.
В это время какой-то человек в кожаной куртке поднял флаг, другой выстрелил из пистолета, и все мотоциклы, стреляя и взрываясь, умчались.
Последними укатили на автомашине человек с флагом и человек с пистолетом.
Площадь опустела. Остался один мотоциклист. Он стоял посреди пустой площади и держал в руке белый шлем.
Я подошёл к нему.
— Здравствуйте! — сказал я. — Меня зовут Николай. Вы от Марлена?
— Привет! — сказал он. — От Марлена. Вы когда-нибудь на заднем сиденье ездили? Не упадёте?
— Не упаду, — ответил я.
Я никогда не ездил на заднем сиденье. И вообще никогда не ездил на мотоцикле.
ПО-МОЕМУ, ВСЕ ОНИ СЛИШКОМ НЕУСТОЙЧИВЫ.
120 КИЛОМЕТРОВ В ЧАС
Я нацепил на плечи рюкзак, поставил на сиденье ящик с красками, уселся и положил руки на плечи мотоциклисту.
— Меня зовут Лёсик, — сказал он. — В детстве меня так звала мама.
Он пнул ногой свой мотоцикл, и тот затрясся. Машина ревела и подпрыгивала, как ракета перед стартом. И ещё она напоминала необъезженную лошадь.
ОНА ХОЧЕТ СБРОСИТЬ НАС.
Не успел я так подумать — мотоцикл рывком выскочил из-под меня, я шлёпнулся в пыль.
Стреляя синим дымом, Лёсик сделал по площади круг.
— Что же вы не держались? — удивился он.
Я снова уселся и вцепился Лёсику в бока.
— Не щекотите! — закричал он. — Я боюсь щекотки. Сидите спокойно. Держитесь свободно и в то же время крепко. Понятно?
Понять этого я не мог.
Я нашёл около сиденья металлическое кольцо и впился в него пальцами. Мотоцикл опять затрясся, рванулся вперёд, и мы помчались по симферопольским улицам.
НЕ СЛИШКОМ ЛИ БЫСТРО?
Я заглянул Лёсику через плечо. Стрелка спидометра дрожала около надписи «60 километров в час».
Я крикнул Лёсику.
— Да? да? — не дослушав, закричал он. — Это пока. Потом газанём!
Нас вынесло на шоссе. Мимо мелькнули последние городские дома, мотор выл ликующе и беспощадно. Стрелка дрогнула и покатилась: 100 километров в час… 120…
Я припал лицом к Лёсиковой спине. Встречный воздух стал твёрдым и упругим. Он раздувал брючины и тащил ноги назад, хлестал по лицу и расстёгивал на груди рубашку.
Я так тянул вверх кольцо, что оно должно было вот-вот вырваться. Руки онемели. Из-под ногтей сейчас выступит кровь…
ЧТО ТАМ ПОСЛЕ 120?
ВНИЗУ — ГОРЫ
Мы мчались по крымской степи. Узкие и глубокие овраги пересекали степь.
Мотоцикл затрясся мелкой дрожью: мы съехали с асфальта и затрусили по неровной каменистой тропе. Тропа повернула к оврагу, сбежала на его дно и помчалась дальше.
Стало холодно. Мотоцикл завыл и пополз еле-еле. Я высунул нос из-за Лёсикиного плеча. Овраг превратился в самое настоящее ущелье. Вверху громоздились каменные глыбы, между ними вились узкие тропинки, лилась вниз зелень кустов. Оранжевые верхушки скал горели в лучах утреннего солнца.
Странный Крым! Там, наверху, ведь степь. Ровные, как стол, распаханные тракторами поля, жёлтая, пересохшая трава, сусличий пересвист.
А У НАС, ВНИЗУ, — ГОРЫ!
ПЕЩЕРЫ
Мы проехали час, и от нашего мотоцикла пошёл пар.
— Слезаем! — сказал Лёсик и повалил машину набок.
Я едва успел спрыгнуть.
Лёсик расстегнул шлем, положил его на землю и лёг.
Сколько я ни встречал мотоциклистов, они все или сидят на машинах или лежат на земле.
НАВЕРНОЕ, ОНИ РАЗУЧИЛИСЬ СТОЯТЬ.
Лёсик вставил в зубы травинку и начал её жевать.
Я поднял голову. Прямо передо мной возвышалась удивительная скала. Это была даже не скала, а останец — остаток очень древней горы. Ветры и время сгладили её вершину, и она стала плоской. Тропа, по которой мы приехали, раздваиваясь, обтекала гору.
Верхний край был изрыт пещерами. Они опоясывали гору кольцом и смотрели во все стороны, как пустые глазницы. Некоторые дыры были правильной четырёхугольной формы. Я потянул Лёсика за штанину.
— Что это? — спросил я. — Что за пещеры?
— А? — Лёсик даже не поднял головы. — Это Эски. Я посплю пятнадцать минут. Хорошо?
ЧТО ЗНАЧИТ ЭСКИ?
Я подошёл к подножию горы.
Серые, шершавые, источенные водой и ветром камни поднялись надо мной. Они тянулись вверх и заканчивались причудливой вязью ходов.
Скала возвышалась метров на сорок. Подняться на неё было невозможно. «Что значит Эски?»
Но он спал.
Ровно через пятнадцать минут он вскочил, поднял за рога машину, пнул её, мотор заработал — трах, тах! — я едва успел вскочить на сиденье, и мы уже мчались по тряской дороге.
Свернув шею на сторону, я смотрел, как удаляется источенная дырками, как сыр, каменная громада.
Мотоцикл дёрнул. Мы пронеслись мимо огромного валуна. Он, видно, скатился с вершины останца. В боку его было пробито отверстие, похожее на дверь.
И КАМЕНЬ СТРАННЫЙ…
— Держитесь! — крикнул мне через плечо Лёсик. — Сейчас я вас тряхану!
ОХ, УЖ ЭТА ДОРОГА!
МОРЕ
Мотор выл легко и радостно. Дорога пошла вниз, ветер свистел в ушах. Я уже приловчился сидеть и не так тянул на себя кольцо.
Мы объехали высокую зелёную гору, вылетели на асфальт, промчались по нему и, сделав поворот, очутились на краю обрыва.
Лёсик едва успел затормозить.
Под колесом мотоцикла ослепительно и спокойно голубело море. Ровный ветер гнал по его поверхности едва заметные чёрные морщинки. Зелёный и оранжевый берег петлял внизу.
— Голубая бухта! — сказал Лёсик.
Я узнал её. Вот те скалы, около которых «Тригла» стояла на якоре. Где-то там грот «Машина». Там мы подняли камень с отпечатками древних животных…
На берегу бухты зеленели палатки. Около них бродили белые и красные букашки — люди.
ПАВЛОВ И ДРУГИЕ
Когда мы подъехали к палаткам, навстречу нам вышли здоровенные парни — все в трусах.
— Это вы художник? — спросил самый громадный из парней. — Я Павлов. А вашего Марлена нет.
— Как нет?
— Уехал в Севастополь за аппаратурой. Магнитофоны для записи рыб.
— Чего?
— Голосов рыб.
— Что же делать? — растерянно спросил я.
— Присматривайтесь… Давайте познакомимся. Я начальник экспедиции. Это мои помощники.
Рядом с ним стояли три парня. Один в очках и с портфелем, второй с водолазной маской в руке. Третий стоял просто так. Стоял и жевал колосок.
— Мой заместитель — Джус.
Парень в очках вежливо наклонил голову.
— Инженеры-подводники Немцев и Игнатьев.
Эти тоже закивали.
— Устраивайтесь. Ваше место в шестой палатке, третья раскладушка с краю. Миска тоже третья, за вторым столом. За питание рубль в сутки.
Между палатками желтели длинные столы из неструганых досок.
Я достал из кармана три рубля.
— А вдруг Марлен не приедет? — сказал я.
Все захохотали.
— Приедет ваш Марлен. Давайте больше.
ЕГО ЗОВУТ «САДКО»
Я отнёс вещи в палатку и вернулся к Павлову. Я хотел понять, что тут происходит.
— Что мы собираемся делать? — переспросил Павлов. — Ставить «Садко».
— Как «Садко»?
— Подводный дом. У нас экспедиция. Ваш Марлен, например, будет изучать звуки, издаваемые морскими животными.
— Ага…
К нам подошёл Лёсик.
— Мне теперь в Севастополь?
— Да, к Марлену. Не забудь заодно узнать про матрасы.
— Сделаю.
Он завёл свой мотоцикл и пулей вылетел из лагеря.
Синий хвост дыма потянулся за ним на гору.
ВСЁ ПРАВИЛЬНО. САДКО БЫЛ ГОСТЕМ МОРСКОГО ЦАРЯ…
— Мы должны научиться жить под водой, — сказал Павлов.
БЕЗ НЕГО НЕ ОБОЙТИСЬ
Вечером мы сидели на берегу, швыряли в море камни и смотрели, как они прыгают по воде.
— Если бы я был художником, — сказал Павлов, — я бы писал жизнь на больших глубинах. Помню, как-то опускался на Шикотане — остров такой в Курильской гряде. Скала — обрыв метров сорок. Опустился — ничего не видно. Включил фонарь. Поверите, даже вздрогнул! Скала, а на ней крабы. Да не простые, лиловые, а глубоководные, колючие, красного цвета. Как цветы. Зелёная вода, чёрный камень и красные крабы… Такого нигде больше не увидишь.
Он вздохнул.
— Расскажите, зачем нужен дом, — попросил я.
— «Садко»?
Но вместо «Садко» он рассказал про то, как работал один английский водолаз.
…Дело было в Северном море. Во время войны там был торпедирован английский транспорт с грузом никеля. Судно затонуло на глубине сто восемьдесят метров.
После войны эти никелевые пакеты решили поднять.
Сперва нужно было обследовать судно. Опустили водолаза. Это был отличный водолаз, который полжизни провёл, опускаясь на самые большие глубины.
Однако сто восемьдесят метров и для него было пределом.
Опускали водолаза медленно, с выдержками, всё время спрашивая, как он себя чувствует.
Водолаз достиг дна и, волоча за собой шланги, обошёл корабль кругом.
Шланги были не очень длинные — баллоны со сжатой воздушной смесью были тоже опущены на дно. Но всё равно на такой глубине, под таким страшным давлением, человек двигался очень осторожно.
Водолаз увидел, что судно развалилось на части, и никелевые пакеты разбросаны по дну.
— Самое интересное началось потом, — сказал Павлов. — Знаете, сколько времени пробыл на дне водолаз? Пятнадцать минут. А поднимали его? Никогда не угадаете. Двенадцать часов! Нужно было медленно снизить давление в лёгких и крови до нормального. Иначе кессонная болезнь или смерть.
— Знаю, — сказал я. — Если водолаза резко поднять, кровь вскипает, как газированная вода в откупоренной бутылке.
— Вот-вот. Пятнадцать минут — и двенадцать часов. Это не работа! Нужны дома. Подводные дома, давление в которых равно забортному. Водолаз должен работать и отдыхать без смены давления. Вышел из дома, вернулся, снова вышел. Ходи сколько хочешь.
Я сказал: «А-а!» Я действительно понял, зачем нужен «Садко».
— Где сейчас дом?
— Скоро будет здесь. Его буксируют по морю.
В бухте кто-то вздохнул.
— Должно быть, дельфин! — сказал Павлов. — Их тут много.
Мы помолчали.
— Для нас самое главное этим летом — наблюдения над человеком. Сколько времени он может прожить в подводном доме? Как будут работать сердце, лёгкие?.. И дельфина вы скоро увидите, его вот-вот привезут. Будем обучать, себе в помощь.
ДЕЛЬФИНА?
Это мне понравилось.
ГОЛУБАЯ БУХТА
Я брёл к скалам. К тем самым, на которых вмятины от пушечных ядер и где шумит грот «Машина».
Мои кеды тонули в чёрной гальке. Я вспомнил, как нашёл на тихоокеанском берегу раковину с жемчужиной, нагнулся и стал смотреть под ноги.
Среди чёрных, обкатанных водой голышей лежали обломки маленьких розовых раковин. Мелкие, тонкие, которыми продавцы в Севастополе обклеивают рамочки для фотографий.
Не тот берег! И вода здесь не та. И животные. В Чёрном море нет осьминогов, морских звёзд. Тут никто не ловит трепангов и не собирает колючих длинноиглых ежей.
Очень благополучное море. Ласковое и тихое…
Скалы, к которым я шёл, подступали всё ближе и ближе. Пляж сузился и превратился в тонкую полоску.
Ещё десяток шагов — и галька исчезла. Высокая скала преградила путь.
Я разделся и, придерживаясь руками за выступы, вошёл в воду. Вдоль каменной стены добрёл до поворота. Здесь каменная тропинка оборвалась, и я погрузился по шею. Оттолкнувшись от скалы, поплыл. Стена повернула, открылся входной мыс — ровный, отполированный волнами и брызгами каменный обрыв. Где-то тут должна быть «Машина».
Я прислушался. Тяжёлых вздохов, которые издавал когда-то грот, не было слышно. Оспин в каменной стене я тоже не разглядел. Должно быть, море разрушило скалу.
Я задрал голову и стал высматривать наверху, среди оползневых жёлтых пятен, то место, где когда-то сорвались и обрушились в воду плиты с отпечатками древних животных.
Я не нашёл и его.
ЗДЕСЬ ВСЕ ТАК ИЗМЕНИЛОСЬ!
Я дёрнул по-лягушачьи ногами и поплыл назад, к тому месту, где светлой горкой лежала моя одежда.
«САДКО»
Не успел я надеть штаны и майку, как из-за скалы показался чёрный обрубленный нос буксирного парохода. Потом — решётчатая стрела и, наконец, кран. Плавучий кран на четырёхугольном, похожем на ящик, основании.
Затем показался ещё один буксир. Он тащил за собой что-то белое, полупогруженное в воду, похожее на цистерну. Буксир пошёл шибче. Перед цистерной запенился и зашумел бурун.
1 2 3 4 5 6 7 8 9