Он управляет машиной в тумане, как рыба в водяном потоке. Клянусь, чтобы рулить в такой пелене, нужно иметь по компасу в каждом глазу!Через десять минут он паркуется у внушительного здания и приглашает меня следовать за ним. Мы входим в огромный холл, украшенный зелеными растениями, и идем по монументальной лестнице.Клуб на втором этаже.В эти поздние часы в клубе почти никого нет. Только четыре старика играют в карты за одним столом и два официанта в униформе сдерживаются, чтобы не зевать.Брандон опускается в глубокое кресло. Я сажусь напротив.— Виски? — спрашивает он. Я молча киваю.— Два двойных, — говорит он подошедшему официанту.Хотя он сказал это по-английски, я, к своему удивлению, понял. Есть слова, которые без лишних объяснений понятны на всех языках.— Ну так, господин комиссар, — говорит Брандон, — что вы вынесли из вашей поездки? Глава 3Где пойдет речь о человеке, который видел человека, который видел человека, который видел автомобиль. Я беру стакан виски, который принес мне засыпающий, но корректный официант, и осушаю его залпом.Брандон пьет свою порцию медленно, смакуя. Наконец я смотрю на него и прыскаю от смеха.— Вы меня узнали? Он мельком улыбается.— Нет, — говорит он. — Просто шеф французской полиции просил меня провести священника к приговоренному Ролле, но, увидев вас, я тут же подумал, что для священника у вас слишком широкие плечи и совсем не церковные манеры. И я не ошибся. Я знаю, что в секретной французской полиции есть комиссар Сан-Антонио, который работает на сверхсложных расследованиях… Я знаю также, что этот комиссар не дурак выпить и не лезет в карман за словом, как вы говорите во Франции…Он поднимает свой стакан.— Ваше здоровье, господин комиссар. Я верчу в руках пустую посудину.— Брандон, можно это повторить?Мой коллега щелкает пальцами. На зов приходит бармен, и через минуту я держу в руках дозу большого формата.— Ваш приезд, — спрашивает Брандон, — прояснил что-нибудь? Я на секунду задумываюсь.— Нет, ничего. Просто у меня теперь есть сомнения…— Сомнения?— Да…— Связанные с виновностью Ролле?— Да…Брандон никак не реагирует. Он неподвижно застыл в глубоком кресле с видом мужчины, чувствующего себя не в своей тарелке в приемной гинеколога, в кабинет которого пошла его залетевшая курочка.— Буду откровенен с вами, комиссар, — наконец говорит он. — Я убежден, что Эммануэль Ролле виновен. Я много жил во Франции и открыл для себя некоторые, может быть даже чересчур строгие, стороны нашей британской юстиции. Этот человек, когда совершил акт насилия, был не в себе: он был пьян. Я сам занимался расследованием. Я допрашивал хозяина ресторанчика в Нортхемптоне, где Ролле выпивал со своей подружкой. Хозяин мне сказал, что они заказали две бутылки бургундского.— Ну и что? — пожимаю я плечами. — Что в этом необычного для француза?Он смотрит на меня и широко улыбается — первый раз его лицо приобретает по-настоящему человеческие черты.— Чертов француз! Я смеюсь вместе с ним.— Две бутылки на двоих, это как утренний кофе с молоком, я имею в виду по другую сторону Ла-Манша. Так что нет смысла заострять на этом внимание…Он вновь становится серьезным.— Пьяный или нет, но он тем не менее сбил велосипедиста…— Велосипедист его опознал?— Да.— В каком он состоянии?— Сейчас лучше: несколько сломанных ребер и рана на голове…— Ролле был один?— Да.— А девушка, с которой он оттягивался в ресторане?— С которой… что? — удивленно поднимает брови Брандон.— Пил, кирял, жрал, шамал, квасил, что еще он мог делать?!— Мы ее допрашивали. Это бывшая сокурсница Ролле. Марта Обюртен, лаборантка аптеки в Нортхемптоне…— Его любовница?— Возможно, хотя оба это отрицали.— И она сказала, что Ролле был пьян, когда они вышли из ресторана?— Во всяком случае, она поклялась перед судом.Я снова опустошаю свой стакан под тяжелым взором бармена, который, похоже, первый раз видит перед собой священника, лакающего виски с такой быстротой.— Расскажите мне об убитом, Брандон.Он задумчиво расправляет плечи, садится поудобнее, словом, делает паузу, чтобы взвесить все «за» и «против», перед тем как открыть рот.— Поставщик зелени Харрис ехал по дороге как раз в тот момент, когда произошел этот несчастный случай. Он погнался за Ролле. Его новенький фургон оказался намного быстрее старого кабриолета Ролле. Он обогнал Ролле и прижал его к насыпи на обочине… На всякий случай он взял из-под сиденья монтировку, чтобы иметь веский аргумент в возможной схватке с преступником. Но Харрис — тщедушный человечек в возрасте. Ролле навалился на него, вырвал монтировку и ударил со всей силы по голове… Во всяком случае, это версия, данная Ролле. Удар пришелся по затылку. Ролле, очевидно, совершил это в тот момент, когда жертва или наклонилась, или отвернулась…— И свидетелей, конечно, никаких?— Никаких, поскольку был уже поздний вечер и на дороге никого не было. В этом месте шоссе проходит через дубовую рощу…Я киваю:— Так, а дальше?— Ролле утверждал, что нанес удар спереди. Чтобы объяснить рану на затылке, он заметил, что монтировка имеет искривленную форму…Брандон смотрит на меня.— Потом Ролле сел в свою машину и поехал в Лондон. Через три часа он пошел в центральный комиссариат и сдался…— Вы проверяли, где он был между приездом в Лондон и приходом в полицию?— Да… В кино…— В кино?!— Он утверждал, что был не в себе и ему хотелось посидеть одному в темноте, чтобы подумать. Он был в кинотеатре «Байрон», мы проверяли.Я понимаю, что у меня вопросов больше нет.— Хорошо, — говорю я, — спасибо. Я расстегиваю сутану и отдаю ее бармену. Он смотрит на нее с таким страхом, будто я протягиваю ему скальп его брата-близнеца.— Я хотел бы оставить это у вас на хранение, — объясняю я.Но тот знает французский не больше, чем Сан-Антонио — английский.Брандон служит нам переводчиком.— Что вы собираетесь делать? — спрашивает он меня.— Пока не решил, — отвечаю я. — Немножко порыскать…Он смотрит на меня, не зная, что сказать…А я вспоминаю сдавленный голос из-под черного мешка на голове… Этот голос исходил как из могилы. Это был голос сильного человека, которому вдруг захотелось в самый последний миг перед смертью сказать всему миру, что он невиновен.Да, Эммануэль Ролле был невиновен! Я могу поставить дюжину таблеток аспирина против случайно оказавшегося вакантным места президента республики, что он не убивал Харриса. В его камере с первого же взгляда я понял, что этот парень не преступник. Можете мне доверять: я узнаю невиновных, как маклер — нечистокровных скакунов.— Брандон, — говорю я, — я очень благодарен вам за вашу любезность, которая лишний раз подтверждает, что репутация Скотленд-ярда — не пустая болтовня. С вашего позволения…(Одновременно я думаю: «И без…»)— … С вашего позволения я покопаюсь еще в этом деле, просто хотя бы для того, чтобы представить своему шефу какие-то конкретные детали. Словом, французская версия драмы в некотором роде…Он, соглашаясь, кивает. И он не смотрит на меня саркастически. Если бы англичанин приехал к нам проводить подобное контррасследование, то с ним поступили бы иначе: его посчитали бы тупым педантом, обозвали бы нудной вонючкой и придурком, сующим нос не в свое дело… Но он, наоборот, соглашается. Он не оспаривает возможность, что мне удастся найти трюфели там, где он сам нашел только поганки.— Вы не могли бы дать мне адрес девушки, с которой он был в…— Нортхемптоне, — улыбаясь, подсказывает Брандон.— Да, именно… А также адрес ресторанчика и раненого велосипедиста…Он пишет данные на листке блокнота круглым и прямым типично английским почерком. Ниже записывает адрес Харриса, жертвы.— Я вам оставлю мой номер телефона, — говорит он, — если будет нужна помощь, можете позвонить.Мы выходим из клуба. Через плотный туман видно зарождение нового утра. Электрические фонари вяло мерцают над нашими головами.Брандон протягивает мне пятерню.— Я думаю, что вам надо сначала немного отдохнуть, — советует он с подчеркнутой вежливостью, — поезжайте в отель «Вуйч», скажете, что от меня. Он находится рядом со станцией «Элефант и Кастл».— Спасибо…Мы жмем друг другу руки, и я остаюсь один посреди молочной пелены.Это место, доложу я вам, точно последнее на всей земле, куда бы я хотел двинуть свои стопы в случае эмиграции из Франции. Терпеть не могу туманы. Мои легкие не выносят пар. Он обволакивает и нагоняет дикую тоску.Я переминаюсь с ноги на ногу, напрягаю в нерешительности башку: в какую сторону пойти?Следует ли мне по совету Брандона поехать в гостиницу и подрыхнуть под одеялом или, наоборот, выйти сразу на извилистую тропу войны?Быстро решаюсь на второй вариант действий. Спать я не хочу, а небольшая церемония, на которой только что довелось присутствовать, расщекотала мои нервы.Я бреду по пустынным улицам. Поток машин постепенно начинает увеличиваться. Вокруг все серое и мокрое, темное и враждебное… Я чувствую себя как Мальчик с Пальчик среди дремучего леса, где злые птицы склевали зернышки проса, которыми он пометил обратный путь…Вдруг я замечаю остановившееся такси.— Пардон, патрон, — говорю я.Худой водила с головой облысевшего кондора смотрит на меня, как на марсианина.До меня доходит, что я обращаюсь к бритишу на неизвестном ему языке.— Я не говорю по-французски, — бормочет он на французском языке с таким акцентом, будто только что вышел от стоматолога и ему забыли вынуть килограмм ваты изо рта.— А я, I not speak English, понял, ростбиф? — заявляю я.Это ему доставляет удовольствие. Он смеется, будто кряхтит, сидя на горшке.Я приставляю руку к тыкве, секунду соображаю и выдаю:— Я go Нортхемптон.Как говорит один мой приятель: «Я — полуглот».Шофер бросает в мою сторону фразу, значения которой я не понимаю, и подает мне знак садиться.Я бы удивился, если бы он довез меня до нужного города, но тем не менее он провезет меня хоть какую-то часть пути.Через десять минут он останавливает тачку рядом со зданием, которое своим видом напоминает скорее общественный туалет, чем вокзал.— Нортхемптон! — докладывает водила. Тут уж только кретин бы не понял! Я даю ему бумажку в один фунт, а он мне сдачу.— Мерси, — говорю я ему и рву на вокзал.К тому времени, когда я приезжаю в Нортхемптон, утро уже заканчивается. Тумана нет — очевидно, он навсегда прописался в районе Лондона.Вы, наверное, скажете, что я вру, но я вас уверяю, что в разрывах облаков проглядывает солнце… * * * Я замечаю полицейского в яйцевидной каске и спрашиваю, где находится отель «Коронованный лев». Он мне тут же показывает, поскольку это в двух шагах на крошечной площади, вымощенной очень ровными плитами.Город построен из красного кирпича, и, не знаю почему, я вспоминаю Тулузу.Я вхожу в дверь гостиницы. Две ступеньки ведут вниз. Элемент кокетливой и изысканной старины. Пахнет воском и каустической содой для чистки меди. Пахнет также пивом.Хозяин с пузцом и физиономией густосвекольного цвета сидит в глубине низкой приемной. Он ощипывает гуся.Он что-то говорит мне, очевидно приветствует, через облако пуха.— Вы говорите по-французски? — спрашиваю я.Он отрицательно трясет головой.Ну вот, приехали. Интересное будет расследование, если я не знаю местного языка.У меня, похоже, настолько очумелая рожа, что он вдруг понимает и начинает кричать куда-то в глубину заведения:— Мэри! Мэри!Появляется рыжая девушка с замкнутым лицом.Хозяин указывает ей на меня, объясняя, что вот, мол, приехал артист — ни черта не рубит на языке Шекспира.— Что вы хотите? — спрашивает она меня. Ее французский вполне сносен.— Значит, — включаюсь я, соображая, как сказать проще, — я из парижской полиции.В доказательство я показываю даже свое удостоверение. Она смотрит в него внимательно и читает, как книгу, шевеля губами, с таким видом, будто перед ней найденные в могиле фараона дощечки с клинописью.— Что мы можем для вас сделать? Она объясняет хозяину, кто я. Поняв, что я полицейский, тот хмурит брови.— Я приехал по поводу молодого француза, казненного сегодня утром, — начинаю я.— О! Да, — кивает девочка, — я помню…— Он ужинал у вас в тот вечер перед преступлением, так?— Да.— Он был с девушкой?— Да…— Вы видели их раньше?— Они приходили сюда каждую пятницу… и всегда ужинали вдвоем…— У вас было впечатление, что они… любят друг друга?Ее щеки краснеют, как ягодицы новорожденного.— Я не знаю…— Но по их поведению… Она трясет головой.— Нет, они вели себя пристойно.Я улыбаюсь, чтобы завоевать ее доверие, но тщетно, поскольку, очевидно, в тот день, когда добрая фея Маржолена раздавала хорошее настроение, у этой неказистой малышки схватило живот и она осталась дома. Она неприступна, как Тауэр.— А чего-нибудь особенного вы не заметили?Она думает.— Нет, ничего…— Вы уверены?— Да…— Спросите у хозяина, может быть, он что-то видел?Она поворачивается к хозяину, переводит мой вопрос, и я вижу, что толстяк старается вспомнить. Даже перестает ощипывать гуся…Потом вдруг он начинает говорить сплошным неуловимым для меня потоком, ровным и густым, как черничный кисель. Он оживляется, что большая редкость для бритиша… Внутренний голос мне подсказывает, что я не ошибся адресом…Девочка слушает с удивленным лицом. Наконец, когда хозяин закрывает кран, она пересказывает тихим, мягким голосом:— Мистер Бенетт (я понимаю, что так зовут хозяина) говорит, что в тот день за соседним столиком сидел человек. Он пил пиво. И когда молодой француз вышел на улицу, чтобы купить газету, тот человек незаметно бросил девушке свернутую бумажку. Мистер Бенетт стоял спиной к залу, но видел это в зеркало.Ага, ага, вот это уже кое-что интересное.— И что сделала девушка? — спрашиваю я.Она переводит, хозяин объясняет, я жду перевода; как будто я в ООН.— Она спрятала бумагу в карман. Когда ее французский друг вернулся с газетой, она извинилась и пошла в туалет.Понятное дело, читать…Я прикусываю нижнюю губу.— Этот человек ушел?— Практически сразу.— Как он выглядел?Девушка вновь обращается к хозяину с ощипанным гусем и тут же переводит описание слово в слово.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15