Слышу, как наверху открывается дверь. Новый выстрел. На него отвечает крик, за которым следует шум падающего тела. Раздается топот. Убийца пытается спрятаться в квартире того, кого убил.
Рискую продвинуться вперед. Точно, площадка пуста, если не считать без пяти минут трупа старого месье. Бедняга агонизирует в трагикомических конвульсиях. Жизнь — болезнь, от которой иногда трудно излечиться.
На пятом этаже всего одна дверь, так что выбирать мне не приходится. Я прижимаюсь к стене и приставляю ствол моего револьвера к замочной скважине. Стреляю. Выстрел производит адский грохот, и дверь открывается. Заглядываю в квартиру. Она жалкая, состоит из двух грязных, бедно меблированных комнат.
Окно открыто. Подбегаю к нему. Убийца удирает по крыше. Он прыгнул на цинковую будку в пяти метрах ниже и бежит к каминной трубе. Я бы последовал за ним, но без ботинок могу вывихнуть себе лодыжку. Тогда я вытягиваю правую руку, зажмуриваю левый глаз. Стрельба по убегающему всегда неприятный момент. Ответ на внезапное нападение это вопрос реакции, но чтобы стрелять в спину бегущему, нужна большая сила характера. Я целюсь в ноги и нажимаю на спуск. Раз, два, три, четыре.
Спокойно, не торопясь. Парень делает пируэт, ноги у него подгибаются, и он валится на крышу. Он пытается за что-нибудь ухватиться, но наклон крыши затягивает его, засасывает. Он катится все быстрее, теряет свою шляпу, которая остается лежать на крыше, совершенно неуместная на этом поле из серого металла. Он катится к краю. На секунду ему удается удержаться одной рукой за водосток. Увы, это та самая рука, в которой он держит пистолет. Он не выпустил оружия Эта труба могла его спасти, но он держится за нее двумя пальцами, а этого явно мало. Он исчезает.
Я замираю в неподвижности, сжавшись, сходя с ума от предчувствия.
Пусть он подлый убийца…
Далекие крики и еще более далекий удар. Я смотрю на шляпу на крыше. На мгновение мир кажется мне таким же абсурдным и пустым, как она.
Глава 11
Пелерина ажана похожа на швейцарский нож тем, что имеет много применений. Той, что была на убитом ажане, я прикрываю мою почти полную наготу, а пелериной его коллеги накрывают разбитое тело убийцы.
Я похож на факира. Вести расследование в трусах и черной пелерине на оживленной парижской улице, — это подвиг, на который способен не каждый. Зеваки ошеломлены. Среди них оказывается американский турист, который фотографирует меня во всех ракурсах. Я изучаю карманы убитого убийцы. Ни одного документа, ни единой бумажки, даже билета на метро.
Немного денег, и все. Я рассматриваю лицо погибшего — вернее, то, что от него осталось, — и констатирую, что это парень лет тридцати, весь рябой. Мне незачем терять время. Установлением его личности займется служба идентификации.
Я возвращаюсь в квартиру Япаксы. Бедняжка умирает от страха. Она меланхолично поглаживает пальцем дырки от пуль на стене. Одна из пуль расколола севрскую вазочку, еще одна пробила ее лифчик, висящий на спинке стула.
— Ну что, милая, можно сказать, что развлечений в вашем квартале хватает, — говорю я в шутку.
Она спрашивает меня о дальнейших событиях, и я о них рассказываю.
— Но почему в меня стреляли? — бормочет она, — Что я сделала?
Она говорит то же самое, что добряк Пинюш этой ночью. Все невиновные протестуют одинаково, когда судьба слишком несправедлива к ним.
— Трудно сказать, — уклончиво отвечаю я. У меня на этот счет есть одна идейка. Согласен, она довольно расплывчатая, но все-таки.
— Этот тип следил за вами, да? — настаивает она, чтобы успокоиться.
Я качаю головой.
— Нет, сердце мое, простите меня за откровенность, но ему были нужны именно вы. Если бы убийца следовал за мной, то не стал бы представляться полицейским, зная, что у вас находится настоящий комиссар.
Я окидываю ее сладким взглядом, от которого млели многие красотки.
— А ведь можно сказать, что я был у вас, да, моя красавица?
От этого к ее лицу возвращаются некоторые краски.
Поскольку я ничего от вас не скрываю, то раскрою мою мысль до конца. Когда Пинюш явился в консульство Алабании под видом стекольщика, там его узнали. Как вы помните, старик был изображен на фотографии с Япаксой. Из этого они сделали логический вывод, что Мисс Коса тоже замешана в эту историю, и решили провести против нее карательную операцию.
Я могу ошибаться, но это меня удивило бы.
— Я боюсь, — признается мне дрожащая Япакса. Я прижимаю ее к себе.
Распущенные волосы падают ей ниже пояса.
— Но я же с вами! — замечаю я. И чтобы доказать это, делаю все, чтобы стать к ней еще ближе.
Восемь часов. Париж светится неоновыми огнями. Япакса и я заходим в алабанский ресторан. Типичное заведение. Официанты одеты в национальные костюмы, стены украшены фресками. Та, что в глубине, изображает гору Хулалху — наивысшую точку Алабании (восемьдесят восемь сантиметров над уровнем моря). На левой — битва при Хетуйе, в которой алабанцы разбили войска Клистира II. На центральной стене изображена коронация Бугназала I — последнего (и единственного) короля Алабании.
Как известно, его царствование началось 31 января 1904 года и закончилось 1 февраля того же года, после того как монарх издал указ об обязательном использовании туалетной бумаги в общественных уборных…
Метрдотель ведет нас к маленькому скромному столику. Заказ делает Япакса; я попросил ее заказать все самое лучшее в национальной кухне, вот она и старается.
Воркуя с моей спутницей, я ощупываю ее ногу, а поскольку могу одновременно делать несколько дел, то попутно осматриваю заведение.
Клиенты выглядят спокойными людьми.
— Вы здесь никого не знаете? — спрашиваю я.
— Нет, — отвечает Япакса, окинув взглядом зал, — никого.
Ваш прекрасный Сан-Антонио грустит. Он говорит себе, что дело топчется на месте, что ему не понять психологию алабанцев, без колебаний устраивающих вам подлянки, и что лучше ему было сходить в киношку на вестерн, где пушки хоть заряжены холостыми.
Еда не приносит мне удовлетворения, на которое я рассчитывал, поэтому я быстро прошу счет. Тот оказывается еще менее приятным, чем кухня. В конце концов, я вполне могу сводить Япаксу в уютное место, где мы сможем продолжить нашу пантомиму. В раздевалке малышка просит извинить ее, потому что хочет сходить подкрасить губы. Она уходит в туалет. Я смотрю на гардеробщицу, но та не стоит даже взгляда. Это увядшая женщина со слегка перекошенной мордашкой, как после укуса осы.
Чтобы как-то убить время, я смотрю на стеклянную витрину, повешенную на стену гардероба. Под стеклом приколоты кусочки картона с надписями неуклюжим почерком. Речь идет об объявлениях алабанской общины.
Соотечественники предлагают друг другу квартиры, мебель, загородные дома, машины и работу. Я быстро пробегаю глазами тексты. Это похоже на витрину агентства по торговле недвижимостью. Для иллюстрации предложений приклеены фотографии машин и домов. Неожиданно мой зоркий глаз засекает картонку, размером больше, чем все остальные, на которой текст написан двумя цветами. Знаете, о чем там идет речь? Держитесь крепче, чтобы не упасть.
Генеральное консульство приглашает на работу няню и шофера.
Просьба звонить по телефону 967-05-32.
Я не верю своим глазам.
— Это объявление свежее? — спрашиваю я мадам Гардероб.
Выдавальщица клифтов смотрит туда, куда показывает пальцем Сан-Антонио.
— Я приколола его сегодня после обеда, — сообщает она и оставляет меня, чтобы вернуть другому клиенту его пальто.
Я спешу записать телефонный номер, указанный в объявлении. Он должен соответствовать западному предместью Парижа.
Я благодарю бога полицейских за поданную мне идею прочитать эти объявления. Значит, я не потерял время зря, придя сюда. Эта уверенность придает мне сил. Смотрю на часы. Они показывают десять.
Малышка Япакса все еще не покрасила свою мордашку. Она ушла в туалет уже десять минут назад. Я еще некоторое время торчу перед гардеробщицей, которая начинает разделять мое беспокойство.
— Вам не трудно сходить посмотреть, где она? — спрашиваю я.
Она идет и после короткого отсутствия возвращается с озабоченным выражением на лице.
— Она закрылась в кабинке и не отвечает, — говорит она. — Надеюсь, ей не стало плохо.
Я влетаю в туалет и начинаю трясти закрытую дверь.
— Япакса, любовь моя! — кричу я.
Тишина. Я без колебаний выбиваю плечом задвижку двери. Проклятье!
(как написали бы в романе прошлого века). Моя подруга по дивану лежит на полу туалета бледная, с закрытыми глазами. Сую руку под ее блузку проверить, бьется ли сердце. Увы, увы, увы! Оно молчит. Малышка мертва. Вот непруха! Я быстро осматриваю ее и не нахожу никаких подозрительных следов. Она умерла сама.
Восхищаюсь присутствием духа и сообразительностью работников этой жральни. Официанты с завидной корректностью уносят Япаксу в квартиру владельца ресторана, расположенную в соседнем доме. Вызываем районного врача. Он приходит, констатирует смерть и заявляет, что малышка умерла от эмболии. Он нам советует по-тихому увезти ее, чтобы избавить хозяина ресторана от неприятностей с правоохранительными органами. Ее кладут в мою машину, и я гоню в морг. Мне кажется, необходимо произвести вскрытие.
А вы как считаете?
Глава 12
Странная ночная прогулка, вы не находите? Тело моей прекрасной Япаксы прислонено к спинке сиденья и изредка падает на меня. Тогда мне приходится поправлять ее локтем. Настоящий кошмар. Наконец я довожу мою пассажирку до морга, звоню судмедэксперту и прошу его срочно произвести вскрытие. Возможно, малышка действительно умерла от эмболии, но мне это кажется сомнительным.
— Ваше заключение передайте мне завтра по телефону, доктор, говорю я.
Я быстро покидаю зловещее место и захожу в первое же бистро проглотить двойную порцию водки. Решительно, малышке было на роду написано не дожить до конца этого дня. Ее отпуск закончился. Сейчас она разговаривает наверху с бородачом. Надеюсь, он не будет к ней особо придираться из-за ее грехов — они у нее так хорошо получались!
Я выпиваю еще одну двойную порцию водки, но и это не согревает мне душу. Иногда мне хочется биться головой о стенку.
— Ну что же! Можно сказать, что вы влезли в чертовски запутанную историю! — заключает Старик.
Он соединяет руки на бюваре, смотрит на свои розовые ногти и вздыхает:
— Мы ведем расследование, находясь на краю пропасти, и не можем сделать ни единого шага.
— Что насчет погибших прошлой ночью? — спрашиваю.
— Нас попросили сделать вывод, что преступление совершено ворами, которых застали на месте преступления.
— Кто об этом попросил?
— Генеральный консул. Он лично позвонил мне сегодня утром.
— И не дал вам никаких объяснений?
— Он и не должен мне их давать. Ему прекрасно известно, что дипломатический корпус, особенно у нас, пользуется всеми привилегиями.
— Но все-таки у них нет привилегии расстреливать пациентов в больницах, молодых женщин у них дома и ажанов при исполнении служебных обязанностей, равно как и выбрасывать из окон стекольщиков, настоящие они или фальшивые! — взрываюсь я.
Старик жестом успокаивает меня.
— Конечно, нет, — соглашается Безволосый, — но центр расследования находится в консульстве, а это запретная территория.
— А если я проникну на эту запретную территорию, патрон?
Он энергично мотает головой.
— С меня хватит и прошлой ночи! Берюрье застрелил двух членов персонала, этого достаточно!
— Эти члены собирались меня убить, позволю вам заметить. Деталь, может, и малозначительная, но считаю нужным о ней напомнить.
— Вы проникли в консульство путем взлома! — Замечает Старик.
Честное слово, сейчас мы с ним опять начнем грызться.
— По-вашему, дело надо закрыть? Он хмурит брови.
— Разве я сказал что-нибудь подобное? Нет, мой дорогой, я просто прошу вас действовать покорректнее, соблюдая правила игры. А они требуют, чтобы вы игнорировали консульство.
— Консульство ладно, но не личное жилище консула.
— Что вы этим хотите сказать?
— Я только что порылся в телефонных книгах. Очень поучительное чтение, господин директор. Консул живет в Рюэй-Мальмезон, точь-в-точь, как Первый.
— Какой Первый?
— Первый консул, иначе называемый Бонапартом! Старик никогда не любил хохм, особенно в критические периоды. Моя шутка ему совершенно не понравилась.
— Прошу вас, мой дорогой, без каламбуров… Я продолжаю улыбаться, что сдерживает мое желание вылить ему на котелок содержимое его чернильницы.
— Так вот, господин директор, как я вам сказал, консул Алабании живет в Рюэй-Мальмезон. Он ищет прислугу: няню и шофера. Меня всегда интересовала домашняя жизнь людей. Особенно дипломатов… Если вы сможете подготовить мне к завтрашнему дню фальшивые документы и рекомендации, я попытаю удачи…
Он расслабляется.
— Вот это неглупо, — говорит он, — Может быть, вам действительно удалось бы…
Дребезжит телефон. Он снимает трубку.
— Вас, — ворчит Старик, протягивая трубку мне. — Мед-эксперт.
Врач сообщает, что вскрытие бедняжки Япаксы не выявило ничего подозрительного. Кажется, она и вправду умерла естественной смертью, что составляет слабое утешение.
Но для окончательного заключения нужно будет провести целую серию анализов. Я благодарю доктора за его старания и прошу у босса разрешения уйти в мои владения.
Он мне его дает.
Прежде чем идти домой, я заглядываю в бистро напротив пропустить стаканчик. Берю, окруженный группой слушателей, толкает речь. Его лоб заклеен пластырем, нос разбит, глаз окружен синяком, бровь рассечена, а одна рука на перевязи. Он рассказывает, как произошел “несчастный случай”:
— Старуха бросается под колеса автобуса. Он бы ее смял в лепешку.
Я без колебаний мчусь вперед, хватаю ее в охапку, толкаю на тротуар, но сам отскочить не успеваю и получаю такой вот апперкот. Я думал, у меня башка разлетится на кусочки. Собрался народ. Мне еле удалось помешать им пронести меня на руках, как триумфатора. Какой-то старикан с орденской лентой спросил мою фамилию, чтобы представить меня к медали “За спасение”.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13