timo t-1190
Довольный, я гоню в сторону западного предместья.
Когда я звоню в ворота, два дога устраивают большой цирк. Сколько я ни всматриваюсь, мадемуазель Ж юли нигде не видно; возможно, горилла вышвырнул ее на улицу, как обычную шлюшку, каковой она, в сущности, и является. Меня удивит, если ее детишки будут чистокровными боксерами; в их родословной будут черные пятна, это я вам говорю.
Является амбал и успокаивает псин. Я по-военному приветствую его.
Он сухо кивает; этот малый общителен, как полярный медведь.
— Приготовьте машину хозяина, — приказывает он мне, — Она пыльная…
Я подчиняюсь. Черная машина выглядит весело, как похороны. Я выгоняю ее в парк и начинаю надраивать куском замши.
Хромированные детали начинают сверкать. Машина действительно шикарная. В отпуск я бы на ней не поехал, но должен признать, что вид у нее представительный. Закончив, я сажусь на подножку и закуриваю сигарету. На парк опускается ночь. На ветках допевают птицы. На бархатном небе высыпают звезды. Как спокоен мир, когда люди оставляют его в покое! Я думаю о трупе моего бедного Морпьона. Этот тихий человек умер слишком драматической смертью. Я думал, что он помрет посреди своих кошек и книжек, от долгой и не очень мучительной болезни. Но ироничная судьба рассудила иначе.
— Вы готовы?
Это горилла. Он враждебным взглядом косится на мою сигарету.
— Жду, — отвечаю я, бросая окурок в траву. Сев за руль, я подъезжаю к парадному крыльцу. Мое сердце сильно колотится. Наконец-то я увижу этого чертова консула! Я выхожу из тачки, открываю заднюю дверцу и с фуражкой в руке замираю по стойке “смирно”, которой позавидовал бы кадровый военный. На крыльце появляются две фигуры. Одна безукоризненная, в зеленой форме с обшитыми шнуром петлицами и золотыми эполетами — принадлежит моему старому знакомому Вадонку Гетордю; вторая — блондинке, которую я видел в окне.
На ней сосредоточивается все мое внимание. Она одета в белое вечернее платье, украшенное массивной золотой розой. Она прекрасна и грустна. Несмотря на макияж, заметно, что у нее заострились черты, под глазами большие темные круги. Ее светлые волосы имеют слегка пепельный оттенок. Ей лет тридцать. На мой личный (и придирчивый) вкус, у нее широковаты бедра и лодыжки, но она все равно полна трогательного шарма. Женщина садится на заднее сиденье, бросив на меня пристальный взгляд, более глубокий, чем угольная шахта. Гетордю садится рядом с ней. Я на секунду замираю в нерешительности.
— Его превосходительство не едет? — спрашиваю.
— Нет, — сухо отвечает секретарь.
Я захлопываю дверцу. Двери в этих лимузинах, как в сейфах, даже толще. Я сажусь за руль и жду инструкций. Гетордю опускает стекло, отделяющее пассажиров от шофера.
— В Елисейский дворец! — приказывает он.
Вот так, все просто. Кровь приливает к моим дыркам для мух.
Значит, месье и мадам едут в Елисейский! Это меня немного озадачило. Почему консул не едет с ними? В каком качестве его заменяет секретарь?
Я трогаю, отягощенный многими тоннами тревожных вопросов.
Проезжая мимо дома Жозефины, я замечаю толстую физиономию Берюрье.
Он смотрит из-за занавески, как дамочка. Надеюсь, у него все пройдет хорошо.
Из-за разделительного стекла я не слышу, что происходит сзади, но благодаря зеркалу заднего обзора могу тайком наблюдать за парочкой.
Месье и мадам не разговаривают. Молодая женщина забилась в угол машины, чтобы оказаться как можно дальше от своего спутника; он же, положив руку на подлокотник, сидит с гордым видом и бросает презрительные взгляды на жителей предместий, спешащих по тротуарам.
Я проезжаю по Дефанс, потом по авеню Гранд Нейи, через заставу Майо, по авеню Гранд Арме. Площадь Этуаль, Елисейские Поля во всем их великолепии. На Рон-Пуэн я сворачиваю направо, чтобы попасть на улицу Фобур Сент-Онорэ, и вижу Елисейский дворец. Президентское жилище ярко освещено. Перед дверями вытянулась длинная цепочка шикарных авто, которыми руководят охранники в парадной форме. Пристраиваюсь в ее хвост. Вот я оказываюсь между послом одной державы и вице-консулом другой. Мы медленно движемся, и наконец я впервые в жизни попадаю в парадный двор. Играет военный оркестр. Прибывающих встречают генералы при всех регалиях. На крыльце я замечаю всех представителей дипломатического корпуса, кардинала-архиепископа Бостона, главу японской делегации, апостолического нунция, академиков, адмиралов, принцев, великого раввина, американского госсекретаря, помощника посла Великобритании ..
Я в свою очередь останавливаюсь перед ступенями. Военный в форме старшего офицера открывает дверцу, отдает честь и протягивает моей белокурой пассажирке руку в белой перчатке. Разряженный охранник делает мне знак поставить мой гроб на колесиках на специально отведенную стоянку. Я подчиняюсь. Из огромных окон Елисейского дворца льется свет. Повсюду охрана, снаружи в военной форме, внутри в штатском. Один из моих коллег (шофер) подходит к моей горе металлолома.
— Ты Алабания? — спрашивает он меня. Я отвечаю, что да, временно.
— А я Марокко.
Каждый есть то, чем может быть.
— Я знаю одну лазейку, как удрать отсюда. Хочешь пропустить стаканчик? — предлагает он.
— Не откажусь.
Мы потихоньку сматываемся, гости все продолжают подъезжать, а музыка играть.
Глава 18
После того как мы выпили четыре стакана божоле в маленьком кафе на улице Анжу и мой коллега предложил мне сгонять на улицу Божоле попить анжу, я его оставляю, чтобы звякнуть домой.
Трубку снимает Фелиси. Она кажется сильно взволнованной.
— У нас месье Берюрье и еще несколько человек, — сообщает мне она. Двое все в крови. Я их перевязываю…
— Дай мне Берю, ма.
Я приободряюсь. Значит, Толстяк успешно справился со своим заданием.
От его громового голоса у меня дрожит барабанная перепонка.
— А, это ты, Сан-А! Раскрывай уши, у меня есть для тебя сенсационная новость!
— Какая?
— Я нашел Морпьона.
— Ты что-то заговариваешься, парень. Мы же были вдвоем этой ночью, когда…
— Да нет, ошибочка вышла. В негашеной извести отдыхает не он, а консул!
— Что?!
— Это чистая правда, корешок. Твой учитель жив и здоров. Ну, насчет здоров — это я немножко загнул. Ему подбили глаз, не считая того, что с ним плохо обращались.
— Да рассказывай, черт побери! — взрываюсь я.
— Они похитили его из дома, как ты и предполагал. Погоди, я дам ему трубку. Не то чтобы он был очень веселым, но говорить может.
— Погоди, а что с тем малым?
— С гориллой? Я разбил ему морду за то, что он хотел на меня напасть. Твоя мама пытается его заштопать, но для этого надо быть настоящим волшебником, потому что он похож на картину Пикассо. — И он орет:
— Эй, месье Морпьон! Идите поговорить с вашим учеником!
Я слышу слабый голос Морпьона:
— Хелло!
— Господин учитель, как вы себя чувствуете?
— Как человек, получивший в мягкие ткани руки пулю и проведший сорок восемь часов на чердаке без еды и связанный металлической проволокой. Теперь благодаря помощи вашей матушки мне уже гораздо лучше. Мне придется вернуться в больницу. Это самое подходящее место для людей моего возраста.
— Расскажите мне, что с вами произошло.
— Я следил в бинокль за теми типами, и они меня заметили. Они меня ранили. Я позвонил вам. Они пришли ко мне посмотреть, жив ли я, и заставили следовать за ними. Очень банальная история.
Забавно! Мой старый педагог стал прожженным искателем приключений.
— Берюрье мне сказал, что в негашеной извести лежит консул. Откуда он это узнал?
— Ему это сказал я, мой юный друг. В те два месяца, что я провел в больнице, моим соседом по палате был глухонемой, и от него я научился читать по губам. Когда люди из консульства заметили меня, я присутствовал при очень поучительной беседе.
— Я вас слушаю, учитель.
— Естественно, большое расстояние и слабое зрение не позволили мне понять все, но в общих чертах могу вам сказать следующее: они убили консула из окна моей квартиры и готовят покушение на министра иностранных дел СССР и на нашего президента. С другой стороны…
Но я не даю ему времени закончить. Я уже бросил трубку, бегу в бистро и трясу шофера марокканского посольства.
— Ты не знаешь, министр иностранных дел СССР должен присутствовать на приеме в Елисейском?
— Да эта хренота устроена в его честь! — смеется он. Я беру другой жетон и возвращаюсь к телефону. На этот раз я звоню Старику.
— Что новенького, Сан-Антонио? Надеюсь, вы не предприняли никакой ненужной инициативы?
— Слушайте меня, черт подери! — надрываюсь я. — С минуты на минуту будет совершено покушение на президента Республики и на русского министра иностранных дел.
— Если это шутка, Сан-Антонио…
— Драма, возможно, происходит в эту самую секунду, патрон. Надо немедленно отдать приказ арестовать прямо посреди приема секретаря консульства, заменяющего консула. Убийство должен совершить он. Пусть его арестуют немедленно, слышите? Сию секунду. И по-тихому!
Я вешаю трубку, весь блестя от пота.
— Ну и физиономия у тебя, браток! — замечает мой новый приятель, Ты съел чего несвежего или что?
— Дайте мне скотч! — говорю я гарсону. — Большой стакан. Это для больного!
Полчаса спустя я нахожусь в помещении охраны Елисейского дворца.
Хотите верьте, хотите нет, но Старик тоже находится там. Принимая во внимание важность обстоятельств, Лысый явился собственной персоной.
Значит, он знает, что существуют улицы, деревья и люди, не являющиеся полицейскими.
Он подходит ко мне, театральным жестом кладет мне на плечи руки и перед всеми собравшимися целует меня.
— Вот, господа, тот, кто предотвратил катастрофу, — говорит он. Мой дорогой Сан-Антонио, могу вас заверить, что присвоение вам звания старшего комиссара не заставит себя ждать. Мое представление завтра же ляжет на стол господину министру внутренних дел и…
Как мило с его стороны. Чтобы успокоить Старика, я рассказываю, что нарушил его приказ. Шефа это не огорчает. Катастрофа-то миновала…
— Смотрите, что при нем нашли!
Он достает пистолет-пулемет, заряженный такими маслинами, что ими можно вылечить от головной боли целое стадо слонов.
— Что говорит Гетордю?
— Ничего. И ничего не скажет.
— А женщина?
— Она здесь. Она жена консула. Она требует своего ребенка. Это террористы похитили его, чтобы оказывать на нее давление и держать в своих руках.
— Успокойте ее, я знаю, где он.
— Я тоже, — наставительно говорит Старик. Не надо заставлять его терять лицо, и я сдерживаю саркастический смех.
— Ты заплатишь за жрачку? — спрашивает Берю и добавляет с завистливой ноткой:
— Когда тебя обещали произвести в старшие комиссары, то можно оплатить обед подчиненного.
— Ладно, дружок, приглашаю тебя в алабанский ресторан на площади Перейр.
— За последние дни я по горло нажрался этой Алабании!
— Есть-то надо каждый день, — замечаю я.
Он смеется…
На лестнице мы встречаем Старика.
— Все идет отлично, — говорит он мне. — Жена консула получила назад своего малыша и собирается вернуться в Алабанию. Рана месье Мопюи благополучно заживает. Куда вы собрались?
— В алабанский ресторан на площади Перейр. Может быть, вы с нами, босс?
— Увы, у меня нет времени.
Утро сегодня просто праздничное…
— Почему ты так хочешь сходить туда? — спрашивает Берю.
Поскольку я не отвечаю, он добавляет:
— Из-за смерти девушки, да? Признайся, что она не дает тебе покоя, — Признаюсь.
Мы заказываем пантагрюэлевский по размерам обед.
— Извини, — говорю, — Толстяк, я на секунду. Мне надо помыть клешни.
— А мне помочиться, — решает он. Мы идем в туалет. Берю заходит в мужской туалет, поскольку его мама снабдила сыночка всеми аксессуарами, позволяющими туда заходить. Я жду его, разговаривая с гардеробщицей. Она меня узнает и кажется смущенной. Я пристально смотрю на нее, и чем больше смотрю, тем сильнее она смущается. Чем сильнее она смущается, тем больше я на нее смотрю, так что мы оба можем взорваться, как хамелеон, которого положили на шотландскую ткань.
Наконец я перехожу в атаку:
— Кажется, вы не в своей тарелке, милая?
— Но… Почему?.. Я…
— Да, да. И, если хотите знать мою мысль до конца, у вас нечиста совесть.
Я прокручиваю в памяти позавчерашнюю сцену. Пока я надевал плащ, малышка Япакса шла в туалет. В этот момент гардеробщица ей что-то сказала… Это произошло так быстро, что я не обратил внимания.
— Что вы сказали девушке?
Я говорю это тихо, как будто для самого себя. Она бледнеет.
— Но…
— Не пытайтесь толкнуть мне фуфло, иначе пожалеете.
— Я вас узнала, — говорит она.
— Как это “узнала”?
— Я работала официанткой в кафе, которое находится напротив вашего управления.
— Ну и что?
— Я подумала, что вы “пасете” девушку. Она несколько раз заходила сюда, мы разговаривали… Она была мне симпатична…
— Продолжайте.
— Я сказала, чтобы она была поосторожнее. Я делаю глубокий вдох, чтобы стабилизировать дыхание.
— Что точно вы ей сказали?
— Прощу прощения, но…
— Повторите, черт вас раздери! Она бормочет:
— Я ей сказала: “Будьте поосторожнее с этим типом. Он не тот, за кого себя выдает”. Мне очень жаль… Честное слово, я думала, она в чем-то провинилась и вы…
— Вы ее убили, — шепчу я.
— Как?!
— Вам не понять. Она была сердечницей…
— Но…
— И она знала, кто я такой. Когда вы сказали, что я выдаю себя за другого, она решила, что я тоже принадлежу к банде.
Я замолкаю. Незачем давать объяснения этой покрытой паутиной тупице. Япакса и так пережила в этот день сильное волнение, а когда эта идиотка сказала ей, что я не тот, за кого себя выдаю, она решила… Простите, я повторяюсь, это от возбуждения.
Мощный звук спущенной воды! Открывается дверь, и появляется Берю, довольный, расслабившийся, готовый к новым победам.
— После этого чувствуешь такое облегчение! — сообщает он.
Жуя, Толстяк спрашивает меня:
— Слушай, ты узнал, почему те субчики шлепнули своего консула?
— Узнал — Ну так поделись со мной, я подыхаю от любопытства.
— Кое-кто из персонала входил в экстремистскую группировку, задачей которой является провоцирование беспорядков в Европе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
Когда я звоню в ворота, два дога устраивают большой цирк. Сколько я ни всматриваюсь, мадемуазель Ж юли нигде не видно; возможно, горилла вышвырнул ее на улицу, как обычную шлюшку, каковой она, в сущности, и является. Меня удивит, если ее детишки будут чистокровными боксерами; в их родословной будут черные пятна, это я вам говорю.
Является амбал и успокаивает псин. Я по-военному приветствую его.
Он сухо кивает; этот малый общителен, как полярный медведь.
— Приготовьте машину хозяина, — приказывает он мне, — Она пыльная…
Я подчиняюсь. Черная машина выглядит весело, как похороны. Я выгоняю ее в парк и начинаю надраивать куском замши.
Хромированные детали начинают сверкать. Машина действительно шикарная. В отпуск я бы на ней не поехал, но должен признать, что вид у нее представительный. Закончив, я сажусь на подножку и закуриваю сигарету. На парк опускается ночь. На ветках допевают птицы. На бархатном небе высыпают звезды. Как спокоен мир, когда люди оставляют его в покое! Я думаю о трупе моего бедного Морпьона. Этот тихий человек умер слишком драматической смертью. Я думал, что он помрет посреди своих кошек и книжек, от долгой и не очень мучительной болезни. Но ироничная судьба рассудила иначе.
— Вы готовы?
Это горилла. Он враждебным взглядом косится на мою сигарету.
— Жду, — отвечаю я, бросая окурок в траву. Сев за руль, я подъезжаю к парадному крыльцу. Мое сердце сильно колотится. Наконец-то я увижу этого чертова консула! Я выхожу из тачки, открываю заднюю дверцу и с фуражкой в руке замираю по стойке “смирно”, которой позавидовал бы кадровый военный. На крыльце появляются две фигуры. Одна безукоризненная, в зеленой форме с обшитыми шнуром петлицами и золотыми эполетами — принадлежит моему старому знакомому Вадонку Гетордю; вторая — блондинке, которую я видел в окне.
На ней сосредоточивается все мое внимание. Она одета в белое вечернее платье, украшенное массивной золотой розой. Она прекрасна и грустна. Несмотря на макияж, заметно, что у нее заострились черты, под глазами большие темные круги. Ее светлые волосы имеют слегка пепельный оттенок. Ей лет тридцать. На мой личный (и придирчивый) вкус, у нее широковаты бедра и лодыжки, но она все равно полна трогательного шарма. Женщина садится на заднее сиденье, бросив на меня пристальный взгляд, более глубокий, чем угольная шахта. Гетордю садится рядом с ней. Я на секунду замираю в нерешительности.
— Его превосходительство не едет? — спрашиваю.
— Нет, — сухо отвечает секретарь.
Я захлопываю дверцу. Двери в этих лимузинах, как в сейфах, даже толще. Я сажусь за руль и жду инструкций. Гетордю опускает стекло, отделяющее пассажиров от шофера.
— В Елисейский дворец! — приказывает он.
Вот так, все просто. Кровь приливает к моим дыркам для мух.
Значит, месье и мадам едут в Елисейский! Это меня немного озадачило. Почему консул не едет с ними? В каком качестве его заменяет секретарь?
Я трогаю, отягощенный многими тоннами тревожных вопросов.
Проезжая мимо дома Жозефины, я замечаю толстую физиономию Берюрье.
Он смотрит из-за занавески, как дамочка. Надеюсь, у него все пройдет хорошо.
Из-за разделительного стекла я не слышу, что происходит сзади, но благодаря зеркалу заднего обзора могу тайком наблюдать за парочкой.
Месье и мадам не разговаривают. Молодая женщина забилась в угол машины, чтобы оказаться как можно дальше от своего спутника; он же, положив руку на подлокотник, сидит с гордым видом и бросает презрительные взгляды на жителей предместий, спешащих по тротуарам.
Я проезжаю по Дефанс, потом по авеню Гранд Нейи, через заставу Майо, по авеню Гранд Арме. Площадь Этуаль, Елисейские Поля во всем их великолепии. На Рон-Пуэн я сворачиваю направо, чтобы попасть на улицу Фобур Сент-Онорэ, и вижу Елисейский дворец. Президентское жилище ярко освещено. Перед дверями вытянулась длинная цепочка шикарных авто, которыми руководят охранники в парадной форме. Пристраиваюсь в ее хвост. Вот я оказываюсь между послом одной державы и вице-консулом другой. Мы медленно движемся, и наконец я впервые в жизни попадаю в парадный двор. Играет военный оркестр. Прибывающих встречают генералы при всех регалиях. На крыльце я замечаю всех представителей дипломатического корпуса, кардинала-архиепископа Бостона, главу японской делегации, апостолического нунция, академиков, адмиралов, принцев, великого раввина, американского госсекретаря, помощника посла Великобритании ..
Я в свою очередь останавливаюсь перед ступенями. Военный в форме старшего офицера открывает дверцу, отдает честь и протягивает моей белокурой пассажирке руку в белой перчатке. Разряженный охранник делает мне знак поставить мой гроб на колесиках на специально отведенную стоянку. Я подчиняюсь. Из огромных окон Елисейского дворца льется свет. Повсюду охрана, снаружи в военной форме, внутри в штатском. Один из моих коллег (шофер) подходит к моей горе металлолома.
— Ты Алабания? — спрашивает он меня. Я отвечаю, что да, временно.
— А я Марокко.
Каждый есть то, чем может быть.
— Я знаю одну лазейку, как удрать отсюда. Хочешь пропустить стаканчик? — предлагает он.
— Не откажусь.
Мы потихоньку сматываемся, гости все продолжают подъезжать, а музыка играть.
Глава 18
После того как мы выпили четыре стакана божоле в маленьком кафе на улице Анжу и мой коллега предложил мне сгонять на улицу Божоле попить анжу, я его оставляю, чтобы звякнуть домой.
Трубку снимает Фелиси. Она кажется сильно взволнованной.
— У нас месье Берюрье и еще несколько человек, — сообщает мне она. Двое все в крови. Я их перевязываю…
— Дай мне Берю, ма.
Я приободряюсь. Значит, Толстяк успешно справился со своим заданием.
От его громового голоса у меня дрожит барабанная перепонка.
— А, это ты, Сан-А! Раскрывай уши, у меня есть для тебя сенсационная новость!
— Какая?
— Я нашел Морпьона.
— Ты что-то заговариваешься, парень. Мы же были вдвоем этой ночью, когда…
— Да нет, ошибочка вышла. В негашеной извести отдыхает не он, а консул!
— Что?!
— Это чистая правда, корешок. Твой учитель жив и здоров. Ну, насчет здоров — это я немножко загнул. Ему подбили глаз, не считая того, что с ним плохо обращались.
— Да рассказывай, черт побери! — взрываюсь я.
— Они похитили его из дома, как ты и предполагал. Погоди, я дам ему трубку. Не то чтобы он был очень веселым, но говорить может.
— Погоди, а что с тем малым?
— С гориллой? Я разбил ему морду за то, что он хотел на меня напасть. Твоя мама пытается его заштопать, но для этого надо быть настоящим волшебником, потому что он похож на картину Пикассо. — И он орет:
— Эй, месье Морпьон! Идите поговорить с вашим учеником!
Я слышу слабый голос Морпьона:
— Хелло!
— Господин учитель, как вы себя чувствуете?
— Как человек, получивший в мягкие ткани руки пулю и проведший сорок восемь часов на чердаке без еды и связанный металлической проволокой. Теперь благодаря помощи вашей матушки мне уже гораздо лучше. Мне придется вернуться в больницу. Это самое подходящее место для людей моего возраста.
— Расскажите мне, что с вами произошло.
— Я следил в бинокль за теми типами, и они меня заметили. Они меня ранили. Я позвонил вам. Они пришли ко мне посмотреть, жив ли я, и заставили следовать за ними. Очень банальная история.
Забавно! Мой старый педагог стал прожженным искателем приключений.
— Берюрье мне сказал, что в негашеной извести лежит консул. Откуда он это узнал?
— Ему это сказал я, мой юный друг. В те два месяца, что я провел в больнице, моим соседом по палате был глухонемой, и от него я научился читать по губам. Когда люди из консульства заметили меня, я присутствовал при очень поучительной беседе.
— Я вас слушаю, учитель.
— Естественно, большое расстояние и слабое зрение не позволили мне понять все, но в общих чертах могу вам сказать следующее: они убили консула из окна моей квартиры и готовят покушение на министра иностранных дел СССР и на нашего президента. С другой стороны…
Но я не даю ему времени закончить. Я уже бросил трубку, бегу в бистро и трясу шофера марокканского посольства.
— Ты не знаешь, министр иностранных дел СССР должен присутствовать на приеме в Елисейском?
— Да эта хренота устроена в его честь! — смеется он. Я беру другой жетон и возвращаюсь к телефону. На этот раз я звоню Старику.
— Что новенького, Сан-Антонио? Надеюсь, вы не предприняли никакой ненужной инициативы?
— Слушайте меня, черт подери! — надрываюсь я. — С минуты на минуту будет совершено покушение на президента Республики и на русского министра иностранных дел.
— Если это шутка, Сан-Антонио…
— Драма, возможно, происходит в эту самую секунду, патрон. Надо немедленно отдать приказ арестовать прямо посреди приема секретаря консульства, заменяющего консула. Убийство должен совершить он. Пусть его арестуют немедленно, слышите? Сию секунду. И по-тихому!
Я вешаю трубку, весь блестя от пота.
— Ну и физиономия у тебя, браток! — замечает мой новый приятель, Ты съел чего несвежего или что?
— Дайте мне скотч! — говорю я гарсону. — Большой стакан. Это для больного!
Полчаса спустя я нахожусь в помещении охраны Елисейского дворца.
Хотите верьте, хотите нет, но Старик тоже находится там. Принимая во внимание важность обстоятельств, Лысый явился собственной персоной.
Значит, он знает, что существуют улицы, деревья и люди, не являющиеся полицейскими.
Он подходит ко мне, театральным жестом кладет мне на плечи руки и перед всеми собравшимися целует меня.
— Вот, господа, тот, кто предотвратил катастрофу, — говорит он. Мой дорогой Сан-Антонио, могу вас заверить, что присвоение вам звания старшего комиссара не заставит себя ждать. Мое представление завтра же ляжет на стол господину министру внутренних дел и…
Как мило с его стороны. Чтобы успокоить Старика, я рассказываю, что нарушил его приказ. Шефа это не огорчает. Катастрофа-то миновала…
— Смотрите, что при нем нашли!
Он достает пистолет-пулемет, заряженный такими маслинами, что ими можно вылечить от головной боли целое стадо слонов.
— Что говорит Гетордю?
— Ничего. И ничего не скажет.
— А женщина?
— Она здесь. Она жена консула. Она требует своего ребенка. Это террористы похитили его, чтобы оказывать на нее давление и держать в своих руках.
— Успокойте ее, я знаю, где он.
— Я тоже, — наставительно говорит Старик. Не надо заставлять его терять лицо, и я сдерживаю саркастический смех.
— Ты заплатишь за жрачку? — спрашивает Берю и добавляет с завистливой ноткой:
— Когда тебя обещали произвести в старшие комиссары, то можно оплатить обед подчиненного.
— Ладно, дружок, приглашаю тебя в алабанский ресторан на площади Перейр.
— За последние дни я по горло нажрался этой Алабании!
— Есть-то надо каждый день, — замечаю я.
Он смеется…
На лестнице мы встречаем Старика.
— Все идет отлично, — говорит он мне. — Жена консула получила назад своего малыша и собирается вернуться в Алабанию. Рана месье Мопюи благополучно заживает. Куда вы собрались?
— В алабанский ресторан на площади Перейр. Может быть, вы с нами, босс?
— Увы, у меня нет времени.
Утро сегодня просто праздничное…
— Почему ты так хочешь сходить туда? — спрашивает Берю.
Поскольку я не отвечаю, он добавляет:
— Из-за смерти девушки, да? Признайся, что она не дает тебе покоя, — Признаюсь.
Мы заказываем пантагрюэлевский по размерам обед.
— Извини, — говорю, — Толстяк, я на секунду. Мне надо помыть клешни.
— А мне помочиться, — решает он. Мы идем в туалет. Берю заходит в мужской туалет, поскольку его мама снабдила сыночка всеми аксессуарами, позволяющими туда заходить. Я жду его, разговаривая с гардеробщицей. Она меня узнает и кажется смущенной. Я пристально смотрю на нее, и чем больше смотрю, тем сильнее она смущается. Чем сильнее она смущается, тем больше я на нее смотрю, так что мы оба можем взорваться, как хамелеон, которого положили на шотландскую ткань.
Наконец я перехожу в атаку:
— Кажется, вы не в своей тарелке, милая?
— Но… Почему?.. Я…
— Да, да. И, если хотите знать мою мысль до конца, у вас нечиста совесть.
Я прокручиваю в памяти позавчерашнюю сцену. Пока я надевал плащ, малышка Япакса шла в туалет. В этот момент гардеробщица ей что-то сказала… Это произошло так быстро, что я не обратил внимания.
— Что вы сказали девушке?
Я говорю это тихо, как будто для самого себя. Она бледнеет.
— Но…
— Не пытайтесь толкнуть мне фуфло, иначе пожалеете.
— Я вас узнала, — говорит она.
— Как это “узнала”?
— Я работала официанткой в кафе, которое находится напротив вашего управления.
— Ну и что?
— Я подумала, что вы “пасете” девушку. Она несколько раз заходила сюда, мы разговаривали… Она была мне симпатична…
— Продолжайте.
— Я сказала, чтобы она была поосторожнее. Я делаю глубокий вдох, чтобы стабилизировать дыхание.
— Что точно вы ей сказали?
— Прощу прощения, но…
— Повторите, черт вас раздери! Она бормочет:
— Я ей сказала: “Будьте поосторожнее с этим типом. Он не тот, за кого себя выдает”. Мне очень жаль… Честное слово, я думала, она в чем-то провинилась и вы…
— Вы ее убили, — шепчу я.
— Как?!
— Вам не понять. Она была сердечницей…
— Но…
— И она знала, кто я такой. Когда вы сказали, что я выдаю себя за другого, она решила, что я тоже принадлежу к банде.
Я замолкаю. Незачем давать объяснения этой покрытой паутиной тупице. Япакса и так пережила в этот день сильное волнение, а когда эта идиотка сказала ей, что я не тот, за кого себя выдаю, она решила… Простите, я повторяюсь, это от возбуждения.
Мощный звук спущенной воды! Открывается дверь, и появляется Берю, довольный, расслабившийся, готовый к новым победам.
— После этого чувствуешь такое облегчение! — сообщает он.
Жуя, Толстяк спрашивает меня:
— Слушай, ты узнал, почему те субчики шлепнули своего консула?
— Узнал — Ну так поделись со мной, я подыхаю от любопытства.
— Кое-кто из персонала входил в экстремистскую группировку, задачей которой является провоцирование беспорядков в Европе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13