— Я совсем забыл про ремень. Обычно у меня резкие движения, когда я приступаю к действию. Ноги мои были уже снаружи, и я подался грудью вперед, чтобы выйти, как этот металлический ремень меня полностью блокирует. От неожиданности я роняю ключ в траву. Ладно! Я хочу снять ремень, но.., из-за усилия, сделанного мной, чтобы выйти, заклинило треклятую защелку. И как я ни вертел, ни гнул, ни дергал, ни ломал ее — дудки! К тому же невозможно было достать этот б.., ключ с земли. Я попытался привлечь к себе внимание, нажимая на сигнал. Однако это все равно, что мочиться в скрипку! Все, чего я добился, это посадил аккумулятор. Выбившись из сил, я в конце концов уснул.
Я хохочу, как двенадцать тысяч пятьсот девяносто сумасшедших.
Тучный, пришпиленный к сиденью, словно чудовищное насекомое к подушечке, выглядит фантастически комично. Я жалею, что у меня под рукой нет кинокамеры или, на худой конец, фотоаппарата. Вот была бы потеха для полицейского ведомства!
— У тебя не больше сердечности, чем в пиковой терции! — мычит Его Величество. — Уже несколько часов я жду тебя на холоде. Если хочешь знать, я, может, схватил даже воспаление легких. Послушай, как я кашляю! Я на пути в могилу, а ты веселишься! Что это за дурацкий край, где полицейские пользуются автомобилями с капканами! Если бы он загорелся, я в этот момент был бы уже древесным углем! Поверь мне, это кошмар в случае аварии! Чтобы извлечь отсюда человека, надо иметь полный комплект кузнечного инструмента!
Я пытаюсь раскрыть дьявольскую защелку, но у меня ничего не получается.
— Придется послать рапорт в Главное полицейское управление, Толстяк, — говорю я. — Ты прав, система безопасности оставляет желать лучшего.
Он больше не возмущается, у этого нежного херувима нервы на пределе.
— Что со мной будет, Сан-А, если тебе не удастся меня вызволить?
Я оставляю тщетные попытки починить защелку и ищу ключ в траве.
Нахожу его с помощью электрического фонарика.
— Слушай, — говорю я, — веди свой “Боинг” к населенному пункту. Там мы разбудим каретного мастера и с помощью пилы по металлу освободим тебя Так мы и сделали! Двадцать минут спустя Берю выходит из своей кареты. Он делает несколько шагов, массируя брюхо.
— Это тяжело для нервов! — уверяет он. — Я уже не говорю, что эта чертова застежка превратила мой пупок в почтовый ящик! Ах, как мне жаль косметологов, которых, как Гагарина, закрепляют наглухо в ракетах. Что касается меня, то, если я лишен свободы движений, я конченый человек.
Он устраивает грандиозный цирк в гостинице, заставляет встать хозяина и подать ему бутылку вина, которую осушает, как победитель этапа в велогонке выпивает свою бутылку Перрье.
Надо признать, что вечера с Толстяком проходят довольно оживленно!
Мятущийся ветер, срывающий ставни,
Словно прическу, к земле пригибает лес.
Сталкивающиеся деревья издают мощный гул,
Подобный шуму морей, перекатывающих гальку.
Эти выученные еще в начальной школе стихи неотступно толкутся в моем подсознании. Я полностью просыпаюсь. Уже светло, и над Сен-Тюрлюрю гудит сильный ветер. Я не знаю, кто посеял этот ветер, но в любом случае сеятель ветра пожнет бурю. А поскольку год удачный, он может надеяться и на ураган. Рыбачьи суда, должно быть, рыбачат у Ньюфаундленда! Так что, ребята, треска снова поднимается в цене!
Ставни гостиницы изо всей силы хлещут по щекам фасада. Обломки веток липнут к стеклам, после того как их долго носил по воздуху шквалистый ветер. Ну и лето! Вот бы подарить его моему налоговому инспектору! Бесподобное зрелище — смотреть, как носятся по ветру в такую бурю налоговые листки! Кастелянша отеля, видя, что ветер сорвал веревку, на которой сохли скатерти и салфетки, взывает о помощи.
Получился отличный бумажный змей, который позабавил бы младших школьников!
Я смотрю, который час на моем личном хронометре. Ровно семь утра.
Принимаю душ, бреюсь, натираюсь лосьоном, одеваюсь и направляюсь в столовую.
Бывший унтер-офицер Морбле уже давно на ногах. Его хорошо нафабренные усы блестят, как тюлений хвост. Похоже, он весел, как при эпидемии холеры.
— Уже на ногах? — спрашиваю я.
Он пожимает плечами.
— Я всегда встаю в четыре часа, — отрезает он. — Только по утрам возможна хорошая работа!
— Кроме работы ночного сторожа, — мягко возражаю я.
— Я хотел сказать: в нашей профессии, мой мальчик. У вас есть что-нибудь новое?
— Еще нет.
— Я так и думал. Вы, молодые, ведете следствие подобно тому, как дети играют в “семь ошибок” — с карандашом и бумагой Рыжая кастелянша, которой все-таки удалось поймать летающего змея веревку с бельем, подает нам завтрак.
— Ваш подчиненный, — обращается ко мне Морбле, — подложил мне вчера вечером хорошую свинью.
— Это я отправил Берюрье на задание, — Поясняю я.
— Мне из-за него пришлось остаться несолоно хлебавши и, как говорится, потуже затянуть пояс — Ему тоже, — с трудом сдерживаю я смех.
Раздается приглушенный телефонный звонок — Гляди, он еще работает?
В пижаме, разомлевший от сна, появляется великолепный и торжественный Берю.
— Приятного аппетита, господа! — бросает он.
— Привет, Рюи-Блаз, — отвечаю я.
Толстяк почесывает у себя между ног.
— На улице такой ветрище, что даже у жандарма отвалились бы рога, заключает он — Послушайте, — протестует Морбле, — мне не очень нравятся подобные шуточки.
— Прошу прощения, — смущенно оправдывается Толстяк. — Я сказал это без задней мысли. Без всякого намека на вас.
— Надеюсь, друг мой, надеюсь. Мадам Морбле всегда хранила безупречную супружескую верность.
Появляется рыжая кастелянша.
— Господин комиссар, — зовет она — Вас к телефону. Но так плохо слышно, боже мой, Так плохо слышно!
— При таком сифоне — объясняет Верзила, — ничего удивительного. У женщин, которые сегодня наденут пышные юбки, будет хорошая клиентура, уж поверьте! Это я вам говорю.
Я беру Трубку, которая болтается на проводе в застекленной кабине — Алло!
Пунктуальный голос спрашивает меня, действительно ли я Сан-Антонио.
В этой буре я вылавливаю лишь один слог из двух.
— Да, да, да, да! — повторяю я в надежде, что моему собеседнику удастся уловить хоть одно “да” из четырех — …вам.., на немед.., я ., ться! ., лила вая…..бе ..
— Мне надо немедленно явиться и куда-то бежать?
— Нет! Новая ., произошла!
Я надрываюсь.
— Новый факт? Вы говорите, что произошло новое событие?
— Да — Но говорите же, черт возьми!
Человек говорит, но напрасно. Теперь наш разговор представляет собой какое-то пюре из гласных звуков. И я вешаю трубку — Ну, Толстый, в путь! — роняю я. — Похоже, что-то случилось еще — Что еще?
— Я не смог разобрать, что мне говорил звонивший Я бегу, а ты Меня догоняй на своей машине. И смотри, не забудь пристегнуть ремень безопасности. При таком ветре это надежнее!
Глава 10
В комиссариате то же столпотворение, что и позавчера. Люди толкутся у входа. При моем появлении все умолкают. Журналисты украдкой поглядывают на меня и исподтишка посмеиваются. Я прорываюсь в кабинет местного комиссара. Он даже не успел побриться и похож на заплесневелую грушу.
— Ужасно, — бормочет он, — просто ужасно!
— Что происходит, дорогой коллега?
— Независимый кандидат… Погиб этой ночью.
Я топаю ногами.
— Как? Что вы говорите? Это шутка!
— Увы.., увы.., увы!
— Как это произошло?
Он трясет удрученно своей бедной головой.
— Подождите! Один из инспекторов, которому было поручено его охранять, вам все расскажет Он зовет.
— Мартине!
Мартине прилетает стрелой, словно ласточка. Но вовсе не та ласточка, которая предвещает весну, — и это написано на его искаженной физиономии.
— Итак, вы позволили обвести себя вокруг пальца? — ору я.
Он бормочет:
— То есть, господин комиссар!
— То есть что? Ну-ка, выкладывайте подробности!
— Ну так вот… После конференции господин Ляндоффе зашел пропустить стаканчик в отель “Торговли и Повышения цен” в компании со своими друзьями. Там они изрядно надрались шампанским…
— Вы находились в ресторане?
— Да, я и Мирадор. Все закончилось нормально, и Ляндоффе возвратился домой. Он сам открыл нам дверь и впустил нас в холл, где мы с Мирадором спим.
— Почему вы говорите, что он вас впустил?
— Он нам открыл дверь, а сам отправился, как обычно, ставить машину в гараж, расположенный под домом, чтобы оттуда вернуться прямо к себе в комнату через заднюю дверь.
Я подпрыгиваю.
— И вы его не сопровождали до гаража?
— Да нет же, конечно, проводили, — возмущенно отвечает Мартине. — Я сам открыл ему ворота гаража и включил свет. Потом я пошел проверить, заперта ли задняя дверь гаража. Она была заперта. Господин Ляндоффе въехал в гараж, я закрыл за ним ворота, обошел вокруг дома и вернулся в холл. Я и Мирадор проспали до утра. Нас разбудила прибежавшая прислуга, которая кричала, что господин не вернулся и что постель его осталась не разобранной. Мы обшарили весь дом и нашли господина Ляндоффе в гараже, задохнувшимся от выхлопных газов.
— Вот как!
— Двигатель уже не работал, поскольку кончился бензин, а гараж был черный от выхлопных газов. Чтобы войти туда, нам пришлось выломать заднюю дверь, через которую гараж сообщается с квартирой.
— Потому что ворота гаража были закрыты изнутри?
— Именно так, господин комиссар.
Я поворачиваюсь к моему местному коллеге:
— Врач осмотрел труп?
— Он как раз сейчас этим занят.
Я хватаюсь в отчаянии за голову. Еще один покойник!
Богатая коллекция, не так ли, ребята? На сей раз моей карьере грозит.., уход в запас. И, как бы в подтверждение этого мрачного предчувствия, раздается звонок телефона. Это звонит мне из Парижа Старик. Как он оказался в курсе дела? Фантастика — и все тут!
Он, как говорится, не жует слов, потому что, наверное, забыл надеть вставную челюсть!
— Я просил вас, Сан-Антонио, сообщать мне о ходе следствия через каждый час. Вы этого не сделали. Я оправдываюсь:
— Следствие ведется в сельской местности, и отсюда очень неудобно звонить в Париж.
— Та-та-та! — говорит он, будто обращаясь к ребенку. — К тому же я только что узнал из телефонного звонка Конружа, что сегодня ночью был убит третий кандидат. Вы отдаете себе отчет в исключительной масштабности этого дела, мой дорогой? В Париже только и разговоров, что об этом. Министр внутренних дел висит у меня на телефоне. Его самого подстегивает господин .. (В этот момент порыв ветра раскачал телефонную линию, и фамилия потерялась.) Если вам нужна подмога, берите ее. Местная полиция в вашем распоряжении. Войска тоже, если необходимо. Мне нужны немедленные результаты — вот что я хочу. Над нами смеется весь мир! Страна, в которой можно безнаказанно убивать кандидатов в народное представительство, — это страна-банкрот. Этого господин… (шквал ветра вновь уносит фамилию) не допускает. С этой минуты я жду, — и он вешает трубку.
— Дождетесь! — ору я, в свою очередь вешая трубку. Мы это проделали чертовски синхронно!
Я вздыхаю с облегчением. Никогда не следует склоняться под ударами судьбы. Не первый раз я оказываюсь в тупике, и не впервые Старик морочит мне голову престижем французской полиции и министерскими угрозами!
— Пусть он себе рвет и мечет, пусть бесится! — говорю я, чтобы не уронить достоинства. — В дорогу, к дому Ляндоффе! Мартине, вы едете со мной!
* * *
Владения господина Ляндоффе находятся на окраине города.
Сначала идет мукомольный завод Ляндоффе, затем зеленый массив, засаженный совсем молодыми деревьями, чуть поменьше плотницких карандашей, и, наконец, посреди лужайки высится претенциозное строение под цветной черепицей, цоколь которого выполнен из строительного камня, а верх — из кирпича. Оконные переплеты покрыты лаком, во всем проглядывает дорогой, но дурной вкус.
Крыльцо под навесом из золотистой черепицы с колоннадой под мрамор открывает доступ к двери, украшенной орнаментом из кованого железа, изображающим хлебные колосья. Под домом с северной стороны находится гараж, который до сих пор пропитан запахом выхлопных газов. Стены, еще недавно белые, стали совсем серыми от дыма.
Я осматриваю маленькую дверь, развороченный замок которой выглядит плачевно. Кроме ворот и двери, в гараже других выходов нет. Днем он освещается сквозь стену, часть которой выложена стеклянной плиткой, а ночью — лампочкой под сеткой.
— Когда вы вошли сюда утром, свет горел? — спрашиваю я у инспектора Мартине.
Он встряхивает головой:
— Я не помню. Гараж был полон дыма, понимаете? Двигатель только-только заглох…
Я задаю тот же вопрос его только что подошедшему коллеге. Мирадор категоричен: свет не горел.
— Вы уверены в этом? — спрашиваю я.
— Уверен, — убежденно утверждает он.
Это важная деталь, понимаете, мои козочки? Предположим, что Ляндоффе стало плохо, и выхлопные газы отправили его ко Всевышнему.
Свет в этом случае продолжал бы гореть! Но, поскольку он был погашен, это значит, что кто-то его погасил, улавливаете? Это важная, даже капитальная, деталь, как сказал бы Карл Маркс. Ибо этот кто-то, о котором я вам толкую, только и мог быть убийцей! Он прятался в гараже.
Когда Ляндоффе оказался там один, он вышел из укрытия и пристукнул его. Потом погасил свет и скрылся. Что и требовалось доказать!
— Послушайте, Мартине, вы мне сказали, что по возвращении с собрания осмотрели здесь все?
— Да, господин комиссар.
— Вы уверены, что здесь никто не прятался?
Он удерживается от пожатия плечами, но его лопатки единодушно голосуют в пользу утвердительного ответа.
— Это невозможно. Здесь только несколько канистр с маслом и поливочный шланг. Где ему было спрятаться?
— А если прямо в машине Ляндоффе?
— Этого тоже нельзя представить, господин комиссар. Выходя с собрания, Ляндоффе нес в руках сверток афиш. Я сам его положил на заднее сиденье. Потом он до самого дома нигде не останавливался.
— За исключением того, чтобы открыть вам дверь в дом. Предположим, что кто-то ждал за зеленой изгородью и в этот короткий промежуток времени… Ляндоффе выходит из машины, чтобы вам открыть, и этот кто-то вскакивает в это время на заднее сиденье…
Но Мартине продолжает отрицательно качать головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18