- У вас хорошая память, - поощрил ее Козюренко. - Однако Алексей
Балабан утверждает, что и девятого, и десятого мая болел и никуда не
выезжал из Городянки.
Кириллова поиграла пальцами на коленях - больше ничем не проявила
своих чувств. Что ей до Лёхи, до этого подонка, - иметь столько денег и не
поделиться с ней. Она так спрятала бы их, что даже полк милиции никогда не
нашел бы...
Злость на Лёху, обманувшего ее, поднялась в ней, и Кириллова твердо
сказала:
- Врет Лёха, ей-богу, врет... Да вы дочку мою спросите. Гулял у нас
Лёха девятого. Еще пол-литра ему выставила... - Воспоминание о пол-литре,
должно быть, больше всего уязвляло ее, потому что повторила: - Да,
пол-литра, и он сам ее выдул. Мы же не пьем с дочкой, разве что красного
изредка, сладенького.
Козюренко подумал: вот тебе и Балабаново алиби... Ведь заходил к
Балабану участковый. Вот балда. Еще тогда могли выйти на Балабана.
Прервал Кириллову:
- Сейчас мы устроим вам очную ставку с Алексеем Балабаном, и вы
повторите только что сказанное.
Женщина дернулась, наверно, испугалась, но сразу овладела собой. В
конце концов, у нее не было выхода - ведь следователь мог подумать, что
деньги и правда принадлежат ей, а это уже была серьезная угроза для нее.
- Конечно, скажу, - кивнула угодливо. - Это правда. Я и подписку
дам...
Следователь приказал увести ее в соседнюю комнату. Конвоир привел
Балабана. Козюренко сел на стул напротив подследственного, совсем близко,
мог дотронуться рукой. Он угостил Балабана сигаретой, спросил его о
чем-то, лишь бы спросить, и незаметно сделал знак Шульге. Тот выставил на
стол коробку из-под леденцов.
- Вам знакомо это? - неожиданно спросил Балабана.
Тот отшатнулся, выронив сигарету. Глаза его наполнились ужасом.
- Где вы?.. - начал, но, судорожно глотнув воздух, замолчал. Нагнулся
за сигаретой, взял, неудобно держа ее двумя пальцами, вид у него был
беспомощный.
- Вы выдали себя, Балабан, - сказал Козюренко, - нет смысла
выкручиваться. - И, не давая Балабану опомниться, продолжал: - Советую вам
рассказать всю правду. Мы и сами знаем многое. Сейчас вы убедитесь в этом.
Но у вас еще есть шансы смягчить свою вину...
Такие слова Балабан, наверно, слышал уже не раз, но теперь они
прозвучали особенно весомо. Ведь перед Балабаном на столе лежало
неопровержимое вещественное доказательство - коробка из-под леденцов. Он
уже собирался было рассказать этому проницательному следователю все, что
знал, но в последнее мгновение снова заколебался и упрямо покачал головой.
- Ладно, - сказал как-то уж слишком мягко Козюренко, - оставим эту
коробку. Не в коробке дело, в конце концов. Назовите фамилию человека,
которому вы передали пистолет.
- Не видел я никакого пистолета! Вы не пришьете мне этого дела,
начальник! Я же говорил, что был болен!
- Ну что ж, Балабан, тогда мы будем вынуждены провести очную ставку,
- предупредил Козюренко. - Пригласите понятых, - приказал Шульге, - и
Кириллову.
Понятые сели на стулья около стены. Кириллову следователь посадил
напротив Балабана.
Объяснив понятым, в чем заключается их задача, Козюренко обратился к
Кирилловой:
- Итак, вы утверждаете, что Балабан десятого мая был у вас? И еще
накануне - девятого - пьянствовал в вашем доме?
- Утверждаю, - ответила твердо.
У Балабана от обиды задрожала нижняя губа. Еще немного, и он,
казалось, заплачет.
- Врет она... - начал неуверенно.
- Я вру? - взвизгнула Кириллова. - Это ты , падло, обдурил меня! А
как пьянствовал девятого, видели даже соседи, они докажут! И утром
десятого видели.
Балабан совсем раскис. И чтобы хоть немножко досадить Анне,
пробормотал:
- Но ведь она не рассказала вам, начальник, что сбывала краденое. Я
крал, а она продавала. И знала, что краденое.
- Врет! - даже задохнулась от злости Кириллова. - И такое возводить
на меня за мою доброту!
Козюренко приказал увести Кириллову и отпустил понятых. Балабан
засунул руки под мышки - они у него снова начали дрожать - и тупо смотрел
в пол.
- Кому передали пистолет? - спросил Козюренко.
- Он сам забрал его, - бросил в свое оправдание Балабан. - Подсек
меня самбой и положил на пол!.. Он ограбил меня.
- Кто?
- Семен.
- Кто такой Семен? Фамилия?
- Фамилии я не знаю.
- Где он живет?
- А он меня в гости не приглашал...
- Не паясничайте, Балабан. Не советую...
- Да нет, начальник, я и правда не знаю. Оно так получилось...
И Балабан рассказал историю знакомства с человеком, назвавшимся
Семеном, знакомства, кончившегося кражей в квартире Недбайло.
Когда Балабана увели, Козюренко пересел на диван, вопросительно
посмотрел на Шульгу.
- Ну и ну, - покачал он головой, - кажется, и много, а подумаешь -
только ниточки...
Майор придвинул к себе клочок бумаги, на которой делал заметки во
время допроса Балабана. Разговор записывали на пленку, но Шульга по
привычке не расставался с карандашом. Обвел толстой линией какое-то слово
и сказал, подытоживая:
- Теперь мы знаем точно, что Балабан совершил покушение на сержанта
Омельченко. Это первое. После этого у него отбирает пистолет некий Семен.
Возможно, самбист. Это второе. Потом Семен вместе с Балабаном обкрадывает
квартиру Недбайло. Балабан получает свою долю, причем немалую - пять
тысяч. Это третье. Через месяц этот же Семен убивает профессора Стаха и
забирает часть его коллекции. Четвертое. Мне только непонятно, почему
Недбайло не заявил об украденных деньгах. Очевидно, потому, что сам
приобрел их нечестным путем.
- Этим Недбайло пусть занимаются обэхаэсовцы. А нам надо все силы
бросить на поиски Семена. Завтра следует поинтересоваться в спортобществах
всеми Семенами, занимающимися самбо. Это сделает лейтенант Пугач. А вас я
попрошу пойти в сберкассу. Тринадцатого мая Семен получил в сберкассе, что
на Главпочтамте, четыреста рублей и шел в дом на центральной площади.
- В этом что-то есть, - пробормотал Шульга.
- Возьмите у прокурора разрешение и поинтересуйтесь вкладчиком,
получившим тринадцатого мая четыреста рублей. Вот вам и Семен.

Омельян Иваницкий стоял в очереди на такси на остановке возле
Смоленской площади.
Приезжая в Москву, он всегда испытывал сложное чувство духовной
подавленности и в то же время какой-то раскованности. Город давил его
своими масштабами. Раздражали людские потоки, рев автомобильных моторов на
проспектах.
Но, с другой стороны, именно эта безграничность человеческого моря
придавала ему и уверенности, приглушала острое чувство опасности, иногда
мучившее в родном городе. Там все время казалось, что уже напали на его
след, что вот-вот позвонят ночью или же, вежливо остановив на улице,
предложат сесть в машину...
А тут никому нет дела до Омельяна Иваницкого, тут можно позволить
себе кой-какие вольности. Правда, в этот свой приезд в Москву Иваницкий
пока что ничего не позволил себе, хотя ему и хотелось позвонить нескольким
знакомым девушкам. На сей раз у него было очень серьезное дело...
Иваницкий немного нервничал. Получил командировку на семь дней,
прошло уже шесть, а он все еще нащупывал связи с нужными людьми, боясь
даже намекнуть на подлинные масштабы операции. Только сегодня утром один
знакомый дал ему телефон и адрес какой-то Марины Алексеевны Яковлевой,
которая должна была свести его с нужным человеком.
Иваницкий сразу позвонил Марине Алексеевне. Сказал, что обращается к
ней по рекомендации Юзефа Тадеевича, и та ответила, что в шесть будет
ждать его.
Наконец подошла машина, и Иваницкий назвал адрес. В район Кунцева, -
когда-то там был чуть не край света, а теперь это в черте города.
Такси мчалось по широким московским улицам, а Иваницкий - с тревогой
думал о встрече, которая должна была состояться. Его предупредили, что
разговаривать придется с молодой женщиной, что она красива и эксцентрична.
И это особенно беспокоило. Разговоры с женщинами всегда немножко пугали
его. Он знал, что не вызывает у них симпатий, и поэтому волновался.
Лифт поднял его на шестой этаж комфортабельного кооперативного дома.
Иваницкий позвонил, но ему долго никто не открывал. Было, правда, такое
ощущение, будто кто-то пристально разглядывает его в глазок.
Наконец дверь открылась, в щель выглянула женщина.
- Вы к кому?
- Марина Алексеевна здесь живет?
- Это я.
- Меня рекомендовал Юзеф Тадеевич... Я звонил вам сегодня.
Брякнула цепочка, и дверь распахнулась. Иваницкий вошел в прихожую, с
любопытством разглядывая хозяйку. Она и правда была молода и красива.
Они прошли в просторную комнату.
Марина Алексеевна кивнула Иваницкому на кресло, сама принялась
возиться у бара. Хозяйка поставила на журнальный столик перед гостем
бутылку коньяка и наполнила рюмки.
- Юзеф Тадеевич сказал мне, - сухо начал Иваницкий, - что вы
интересуетесь иконами...
- Давайте сначала немножко выпьем, - игриво сказала Марина
Алексеевна, - а потом уже поговорим о серьезных делах, У меня сегодня
алкогольное настроение. К тому же Юзеф знает свое дело, и если уж
рекомендует он!.. - Марина Алексеевна улыбнулась.
Иваницкий не понял, то ли это дань уму Юзефа Тадеевича, то ли
признание его, Иваницкого, деловой весомости. На всякий случай заявил
несколько надменно:
- Я, правда, не знаю, сможете ли вы удовлетворить мои интересы. Речь
идет о достаточно большой сумме...
- Не беспокойтесь, - махнула рукой хозяйка. - У нас хватит денег,
чтобы купить и не такую мазню. Но не надо сейчас об этом. Выпьем.
Она поставила долгоиграющую пластинку, выдавила в свою рюмку
пол-лимона, выпила все, не поморщившись и не закусив, одним духом и
закурила ароматный "Кент". Улыбнулась и снова наполнила рюмки.
Потом, анализируя свое поведение в гостях у Марины Алексеевны,
Иваницкий очень упрекал себя: ведь держался как последний дурак, - должно
быть, сразу опьянел. Он закурил из хозяйкиной пачки и зачем-то начал
рассказывать о вчерашней встрече с известным художником. Омельян Иванович
и правда встречался с ним. Его познакомили с мэтром, назвав "нашим
коллегой". Известный равнодушно, едва взглянув, пожал ему руку, и это
задело за живое Иваницкого. Он мысленно перебрал последние произведения
мэтра, придумывая им язвительные характеристики. Но теперь хвалился, что
высказал все это мэтру прямо в глаза. Московские коллеги, мол, были
страшно довольны, что он утер нос маститому. Марина Алексеевна кивала
головой и подливала ему в рюмку, Омельян чем дальше, тем выше поднимался в
собственных глазах. А долгоиграющая пластинка все вращалась, звучала
нежная интимная мелодия, и Марина Алексеевна, очевидно проникшись
уважением к Омельяну, вдруг назвала его на "ты" и пригласила потанцевать.
Она так и сказала: "Я люблю танцевать с красивыми мужчинами", и
Иваницкий не мог не согласиться с ней: что-то в нем все-таки есть...
Вдруг он подумал: наплевать на все, когда рядом такая удивительная
женщина... Очевидно, Марина думала иначе, потому что она поправила
прическу и сказала:
- Сейчас придет один человек. С ним и решим ваши иконные дела...
Но Иваницкий был настроен на лирический лад.
- Зачем нам третий? - просюсюкал он.
Марина оттолкнула его.
- Не будь остолопом. Я же говорю: сейчас придет Павел Петрович. С ним
и договоришься.
- А я думал, что буду иметь дело... - несколько растерянно сказал
Иваницкий.
- Со мной? - обернулась Марина. - Нет, я только познакомлю тебя с
Павлом Петровичем. Кстати, - в ее голосе зазвучали бархатные интонации, -
я беру двадцать процентов.
- Каких двадцать процентов? - не понял Омельян.
- Не придуривайся, мой милый. От общей суммы сделки.
Иваницкий позеленел.
- Больше чем шесть процентов ты не получишь, - решительно сказал он.
- Будь здоров, милый... - указала красивым длинным пальцем на дверь.
- Чао.
- Если б ты знала, во что выльются эти шесть процентов, то прикусила
бы язык.
- Все так говорят...
- Сколько же ты собираешься заработать на мне?
- Вообще меньше тысячи я не беру. А с тебя? - смерила она Иваницкого
острым взглядом. - С тебя тысячи полторы...
Омельян сел напротив Марины, нагло положил ногу на ногу так, что
носок туфли очутился чуть ли не перед ее носом.
- Шесть процентов составят приблизительно такую сумму только от одной
иконы.
- Десять процентов, - настаивала Марина.
- Хорошо, семь. И ни копейки больше!
- Ладно. Семь так семь! - Марина потянулась к коньяку. - Хочешь
выпить?
- А сколько ты берешь с этого?.. - щелкнул пальцами Иваницкий. - С
Павла Петровича?
- Платит клиент, - ответила Марина. - У нас с Павлом Петровичем свои
расчеты.
- В конце концов, меня это не касается, - согласился Омельян. Он
хотел прибавить еще что-то, но прозвучал звонок, и Марина пошла открывать.
Вернулась с мужчиной лет под пятьдесят, одетым в светлый костюм. Широкий
яркий галстук выглядывал из-под пиджака. Он крепко пожал Омельяну руку,
сел в кресло, где только что сидела Марина, и бросил взгляд на нее.
- Я приготовлю вам ужин... - поняла та и вышла.
Павел Петрович многозначительно посмотрел ей вслед.
- Золото, а не женщина! - воскликнул он. - Все есть - и тут, - ткнул
пальцем в лоб, - и тут... - показал ниже. - Но не будем терять времени.
Что можете предложить?
Иваницкий решил сразу пойти ва-банк.
- Рублева... - сказал он тихо. - Вас интересует Рублев?
- А ты не того? - бесцеремонно покрутил пальцем возле виска Павел
Петрович.
- Разве я похож на сумасшедшего?
- Нет, конечно, нет. Но, может, ты ошибся?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13