– Он тайный чародей.
– Значит, ты его знала. Или о нем слышала. Ты знала, где его найти. Ты привела нас к нему в пещеру, сделав вид, что нашла ее случайно.
– Я знаю его уже несколько лет, – сказала Иоланда как ни в чем не бывало.
Они уже выбрались из развалин, и Харкорт обернулся, чтобы еще раз на них взглянуть. Развалины как развалины, подумал он. Точно так же выглядел бы любой разрушенный храм, любая развалившаяся крепость. Только над этими развалинами все еще стоял запах Нечисти. Бывает, что развалины выглядят чистыми и невинными, но эти казались запятнанными.
Аббат, стоявший поодаль, крикнул им:
– Идите-ка сюда, посмотрите, что я нашел.
Он явно старался, чтобы в его голосе не слышалось волнение, но это не очень ему удалось. Харкорт подошел и увидел, что на вымощенной камнем площадке лежат какие-то темные туши.
– Великаны, – сказал аббат. – Прорва великанов.
Они лежали мертвые, судорожно скорчившись, как будто пытаясь бороться с настигшей их смертью.
– Я насчитал их чертову дюжину, – сообщил аббат. – Может быть, и еще есть, которых я не заметил.
– Значит, они шли за нами, – сказал Шишковатый. – Может быть, даже по пятам. И уже почти догнали. Они навалились бы на нас сразу, как только мы остановились бы на ночлег. Вот вам и вся цена болтовне того сладкоречивого старика-великана.
– Тут был еще один из этих – как вы их называете? – Древних, – вспомнил Харкорт. – Перед тем как мы вошли, я его успел заметить – вроде огромной змеи, танцующей на хвосте.
– Это не обязательно тот самый, – возразил Шишковатый. – Тут все перепуталось – время, пространство и все остальное. Никто не мог знать, что произойдет. Все встало вверх тормашками, ничего подобного не должно было случиться.
– Но ты-то знал, – сказал аббат. – Ты кое-что знал. Ты встал перед этой штукой вроде алтаря и начал на них орать, и это их удержало. И еще ты велел мне бросить распятие. Ты крикнул: «Убери к дьяволу свое распятие!» Я тебе этого никогда не прощу. Никогда нельзя в таком тоне говорить о распятии.
– Не будем об этом, – повелительно произнес Харкорт. – У нас еще будет время попрекать друг друга алтарями, и распятиями, и тем, что надо было говорить и чего не надо было. Сейчас я вижу у наших ног мертвых великанов, и мне кажется, что надо уносить отсюда ноги как можно скорее.
– Луна встала, небо очистилось, – сказала Иоланда. – Мы можем переправиться через реку и до рассвета пройти на запад лигу-другую. Лорд Харкорт прав, мы должны сделать то, что он говорит.
– А мне наплевать! – крикнул аббат. – Нельзя богохульствовать, говоря про распятие!
Смерть, настигшая великанов, была ужасна. В полутьме трудно было толком разглядеть, что с ними случилось, но Харкорту показалось, что они изуродованы так, будто кто-то хотел вывернуть их наизнанку, но не успел.
Небо быстро расчищалось – последние бегущие по нему облачка становились все реже. Воздух был промыт и свеж, кипарисы стояли прямо и неподвижно, и кругом было совсем тихо – ветер больше не шумел в их кронах. Гроза прошла, наступило затишье.
– Ты знаешь, куда идти? – спросил Харкорт Иоланду. – Можешь показывать нам дорогу? Нам надо перейти реку и направиться прямо на запад.
– Могу, – ответила она. – Прошу следовать за мной.
Глава 15
Первые лучи рассвета застигли их у подножья высокого холма, до половины заросшего лесом, а выше покрытого каменистой россыпью.
Ночной переход дался им тяжело. Перейдя реку, они брели в темноте по широкой долине. Местами приходилось продираться через лес, а на открытых местах в высокой траве скрывались ямы с водой и трясины. Смертельно усталый и невыспавшийся, Харкорт из последних сил продвигался вперед, с трудом заставляя себя передвигать ноги. Временами он оказывался впереди аббата и Шишковатого, временами отставал от них, и приходилось делать усилие, чтобы их догнать. Иоланда порхала где-то впереди – она, казалось, не чувствовала усталости.
Они почти не разговаривали между собой: слишком велико было утомление и одолевала сонливость, так что на разговоры не хватало ни дыхания, ни сил. Поговорить было о чем, у Харкорта накопилось множество вопросов, но пришлось отложить их на более подходящее время. Он пытался размышлять про себя обо всем, что произошло, но голова у него была слишком тяжелой от усталости, и мысли путались.
Возвышающийся впереди крутой холм они увидали, как только небо чуть посветлело. Когда они наконец достигли его подножья, до восхода солнца было еще далеко, и только утренняя заря освещала местность.
Харкорт посмотрел вверх, на лысую вершину холма.
– Надо бы подняться туда, – сказал он. – На самую макушку. Оттуда мы сможем оглядеться, увидеть, не гонится ли кто-нибудь за нами и что вообще происходит вокруг.
– Никто за нами не гонится, – сказал аббат. – Те, кто за нами гнался, лежат мертвые на острове.
– Я в этом не так уверен, – возразил Шишковатый. – Кое-кто из них мог уцелеть и отправиться за нами вдогонку.
– У них на это духу не хватит, – сказал аббат. – После того, что там было, им в голову не придет за кем-нибудь гнаться.
– Мне не дает покоя одна мысль, – сказал Шишковатый. – Великаны – либо те, кто остался в живых там, на острове, либо те, которые их там найдут, – могут толком не понять, что произошло. Они могут решить, что это мы перебили великанов на острове, и возжаждать нашей крови. Я бы предложил поступить так, как сказал Чарлз, и подняться на холм.
– Но там совсем голое место, – возразил аббат. – Нам негде будет укрыться.
– Будем скрываться между камнями, – сказал Харкорт. – Отсюда они кажутся небольшими, но я думаю, там найдутся и валуны приличного размера.
– Ну, ладно, – сдался аббат. – У меня, правда, ужасно болят все мышцы, но давайте поднимемся.
Они забрались на холм, низко наклоняясь вперед, помогая себе руками, а иногда и просто становясь на четвереньки. Валуны на вершине, как и ожидал Харкорт, оказались громадными, некоторые были величиной с амбар или конюшню. Холм был выше, чем им сначала показалось, и когда они достигли вершины, перед ними открылась вся окружающая местность. Солнце стояло уже на ладонь над горизонтом, и день после вчерашней грозы обещал быть ясным.
Аббат без сил плюхнулся на землю, прислонившись спиной к валуну.
– Присаживайся, – позвал он Харкорта, похлопав по земле рядом с собой. – Посмотреть на тебя, так ты вымотался не хуже моего.
– Ты всегда слишком быстро выдыхаешься, – сказал Харкорт.
Он был бы рад усесться рядом со своим другом аббатом, но боялся, что если сядет, то тут же заснет.
– Я смотрел в оба, – сказал Шишковатый. – Драконов не видно. По крайней мере, до сих пор не было видно. Если бы Нечисть разыскивала нас, она выслала бы на разведку драконов. Или гарпий. Или еще каких-нибудь летающих существ.
– Должно быть, как раз про эти места говорил коробейник – что за большой рекой мы повстречаемся с гарпиями, – сказала Иоланда. – Драконов они, скорее всего, посылать не станут, это ленивые создания и далеко летать не любят. А гарпий послать могут.
– Пойдем посмотрим, – сказал Шишковатый Харкорту. – До макушки осталось всего несколько шагов. А потом будем по очереди стоять на страже, а остальные смогут поспать.
Аббат развязал свой мешок и принялся доставать оттуда еду, уже жуя что-то с аппетитом.
– Никогда не ложусь спать на пустой желудок, – едва выговорил он: так у него был набит рот, – если только могу его чем-нибудь наполнить.
– Я буду сторожить первая, – предложила Иоланда.
– Нет, – ответил Харкорт. – Первый буду я. До полудня продержусь, а потом разбужу кого-нибудь еще.
Слишком большой риск, подумал он, доверить Иоланде стоять на страже. Ему тут же стало стыдно от этой мысли – ведь Иоланда с самого начала верно им служила. Однако это она, ни о чем не предупредив, привела их туда, где обитают Древние; она встала рядом с Шишковатым перед алтарем; она много раз бывала на Брошенных Землях и знала, что коробейник – чародей. Помня обо всем этом, Харкорт решил, что довериться ей было бы глупо.
– Нет, – повторил он. – Я буду первый, а Шишковатый – второй.
– Очень тебе признателен, – сказал аббат. – Хотя, может быть, все равно этим бы кончилось. Если уж я сейчас засну, все фурии ада не смогут меня разбудить до самого вечера.
Попугай, сидевший на плече у аббата, издал пронзительный крик и, потянувшись, отщипнул кусочек от ломтя хлеба, который аббат поднес ко рту. Он зажал его в когтистой лапе и принялся клевать.
– Эта птица, кажется, собирается прирасти ко мне навеки, – проворчал аббат. – Он вроде как избрал меня своим хозяином. Не скажу, чтобы я был в восторге. Мне-то от него какая выгода, если не считать клещей, или блох, или что там на них водится. Может быть, кто-нибудь согласится его со мной поделить?
– Нет уж, спасибо, – ответил Шишковатый.
Попугай проглотил последнюю крошку хлеба и выговорил:
– Берегитесь великанов! Остерегайтесь проклятых великанов!
– Это его первые слова с тех пор, как мы покинули то место, где его нашли, – сказала Иоланда. – Может быть, это что-то значит?
– Он не сказал ничего особенного, – возразил Харкорт. – Про великанов мы и сами знаем. И без него остерегаемся.
– Он просто передразнивает человеческую речь, – сказал Шишковатый. – Сам не понимает, что говорит.
– И все же, все же… – сказал аббат. – Устами младенца…
– Ты совсем уже спятил, – огрызнулся Шишковатый и сказал Харкорту: – Давай поднимемся на макушку и оглядимся вокруг.
Лежа рядом на вершине холма, они принялись осматривать окрестности.
Река шла сначала на север, потом сворачивала к западу. На севере и западе оба берега ее занимали луга, посреди которых лишь кое-где стояли группы деревьев. На юге и юго-западе вдоль реки тянулись невысокие пологие холмы, покрытые редким лесом. На востоке стоял густой лес, через который они только что прошли, чтобы выйти к реке.
– Вон там, прямо на север от нас, пасется табунок единорогов, – сказал Шишковатый. – Больше никого не видно.
– А, теперь вижу, – сказал Харкорт. – Сначала я их не заметил. А вон там, немного восточнее, небольшая стая волков.
Они лежали неподвижно, только время от времени поворачивая головы. Наконец Харкорт сказал:
– Всё как будто в порядке, беспокоиться нечего. Я останусь здесь, а ты бы вернулся вниз и немного отдохнул. Я тебя разбужу около полудня.
– Чарлз, у тебя, наверное, есть вопросы. По поводу этой ночи. Я пока не хотел бы говорить на эту тему с остальными, но ты имеешь право знать.
– Никакого права я не имею, – сказал Харкорт. – Мне, конечно, любопытно, но права я не имею. Я только очень рад, что ты смог сделать то, что сделал. Ты удержал их от нападения.
– Я полагаю, тебе необходимо это знать, и ты имеешь на это право, – сказал Шишковатый. – Мы с тобой одна семья. С твоим дедом мы дружим уже много лет, а с тобой – с тех пор, когда ты только еще учился ходить.
– Я знаю, – отвечал Харкорт. – Ты показывал мне, как птицы строят гнезда, и мы часами следили за ними, а ты объяснял мне, как они это делают, и мы размышляли о том, что они при этом могут думать. Чувствуют ли они то же самое, что чувствует человек, когда строит себе дом, чтобы защититься от стихий? Ты разыскивал для меня лисьи норы, и мы, спрятавшись, смотрели, как вылезают поиграть лисята и возятся друг с другом не хуже, чем компания деревенских детей, которая шалит и возится под деревом, пока их матери работают в поле. Ты говорил мне, как называются все деревья и травы, рассказывал, какие из них полезны, а какие опасны.
– Значит, ты помнишь, – сказал Шишковатый.
– Я рос без отца, – сказал Харкорт. – Вы с дедом были мне вместо отца.
– Твой дед знает кое-что из того, что я собираюсь тебе рассказать, – сказал Шишковатый. – Он знает, что я не человек, и все-таки он удостоил меня своего знакомства, дружбы и, я бы сказал, даже любви, будто я человек.
– Я всегда считал тебя человеком, – сказал Харкорт. – До недавнего времени мне и в голову не приходило в этом сомневаться. Потом, в один прекрасный день, я все узнал, и мне стало от этого нехорошо. Но хоть я и знаю, я все равно отношусь к тебе как к человеку. Это не изменилось. И никогда не изменится.
– Я почти человек, – сказал Шишковатый. – Может быть, в конечном счете я все-таки человек, но не совсем такой, как вы. Моя раса предшествовала вашей – на сколько времени, я не знаю. Мы долго живем на свете, во много раз дольше, чем вы. Почему это так, не знаю. Я живу так долго, что давно потерял счет годам. Да и не считал никогда – для таких, как я, годы не имеют значения. Когда я говорю, что существа моей расы живут дольше вас, это значит – намного дольше. Может быть, тысячу лет, а иногда, может быть, и еще больше. Есть у нас и еще одна особенность. Мы взрослеем и долгое время остаемся взрослыми, но не стареем. Не становимся старыми и дряхлыми – просто уходим из жизни, когда наступает время. Мне кажется, это не так уж плохо. Не приходится страдать от того, что твое тело превращается в жалкое подобие того, чем оно когда-то было, не испытываешь унижения, видя, как наступает старческое слабоумие. У нас до самого конца прекрасная память. Я много чего помню, хоть и не говорю об этом, потому что это могло бы показаться странным. Это не только мои воспоминания, а общая память нашей расы. Когда мы разговаривали там, на острове, аббат нашел для этого подходящее слово. Помнишь, я говорил, что кое-что помню об этом острове, только это не мои воспоминания? Аббат сказал, что это память предков.
– Ты хочешь сказать, что хранишь в своей памяти воспоминания своих предков – своего отца и деда?
– Гораздо более давние, – ответил Шишковатый. – Потому что и мой отец, и мой дед тоже были наделены памятью предков, и как далеко она простирается, я просто представить себе не могу. И кое-что из этих воспоминаний перешло ко мне. В том числе, может быть, и очень древние. Очень важные, те, что нужно знать, чтобы выжить или понять…
– Значит, те слова, что ты произносил там, на острове, – те, что остановили и удержали от нападения Древних…
– Я и не подозревал, что их знаю, – сказал Шишковатый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38