– Но сейчас клетка вовсе не вертится, – заметила Иоланда. – Колесо вертится, а клетка нет.
– Увы, это потому, что сломалось зубчатое колесико, что поворачивает клетку. Совсем сломалось, пополам. Я как раз тем сейчас и занят, что делаю новое колесико. Как только я его сделаю, клетка снова будет вертеться.
– Ты давно здесь живешь? – спросила Иоланда.
– Не могу сосчитать, сколько лет. Я был еще молодой, когда здесь поселился.
– И птицу с собой привез?
– И птицу привез. Она живет у меня очень давно.
– Ты хочешь сказать, что все эти годы птица вертится вместе со своей клеткой? Тебе должно быть стыдно.
– Нет, не все эти годы, – отвечал старик. – Много лет ушло на то, чтобы научить ее говорить «Спаси Господь мою душу». А перед этим мне пришлось отучить ее говорить слова, которым ее научили раньше. Я купил ее у одного моряка, а он обучил ее таким словам, от которых даже бывалый человек может упасть в обморок.
– Одного я не могу понять, – сказал Харкорт. – Зачем вообще ты здесь поселился? Всякий человек, если он в здравом уме, старается держаться подальше от Брошенных Земель.
– Я прошу простить меня, господин, – ответил старик, – но ведь и вы тоже здесь, верно?
– Мы совсем другое дело, – сказал аббат. – Мы пришли сюда с определенной целью.
– У меня тоже была цель. Я видел себя миссионером среди живущей здесь Нечисти. Я сказал себе, что моих способностей и силы воли хватит, чтобы стать святым. Я думал, что у меня хватит сил и на то, чтобы стать мучеником, если уж придется.
– Но ты не стал святым. И мучеником тоже не стал.
– Я слаб, – сказал старик. – Мне не хватило мужества. Я с этим не справился. Я хотел вернуться назад, пытался бежать, но меня не пустили, и вот…
– Кто тебя не пустил? – спросил аббат.
– Нечисть. Каждый раз, как я пытался бежать, они загоняли меня обратно. Тогда я отыскал это уединенное место и укрылся здесь. Из благочестия и молитв я хотел возвести стену, которая защитила бы мое недостойное тело и спасла бы мою душу.
– Ты больше не пытался бежать к людям? Только прятался здесь?
– Нет. Много раз пытался я бежать, но они никак меня не пускали. Я думал, мне удалось от них спрятаться, но я ошибался. Они узнали, что я прячусь здесь, и каждый раз, как я пытался убежать, загоняли меня обратно. Иногда меня заставлял вернуться сюда великан или тролль, иногда гарпия, иногда кто-нибудь еще. Меня не трогали, просто заставляли вернуться сюда. Играли со мной, как кошка с мышью. Они хихикают, сидя вон на том холме, ведь они никогда не смеются, а только хихикают. Сюда, в овраг, они не спускаются, а остаются наверху. Иногда я их вижу, хоть и редко, но я постоянно слышу, как они хихикают. Когда-нибудь они спустятся сюда, и тогда мне придет конец. Когда им надоест играть со мной, как кошка с мышью, и тогда они меня прикончат.
– Ты говорил о стене благочестия, которую пытался воздвигнуть. Твой говорящий попугай – это часть стены?
– Я делал, что мог. Я использовал все средства.
– Ну хорошо, ты обучил попугая говорить «Спаси Господь мою душу». И какая тебе может быть от этого польза? Ты же сам говоришь, что он просит Господа спасти не твою душу, а его. Он говорит «мою душу», а не «душу моего друга», или «моего хозяина», или «этого человека». Даже ты мог бы понять, что это нелепость. Ведь у попугая нет никакой души.
– Я хотел, чтобы он замолвил за меня слово, – отвечал старик. – Но нужно, чтобы слово было попроще. Мне нелегко далось его обучение даже этому, не говоря уж о таких тонкостях. Я думаю, Господь поймет.
– Ну и ну, – сказал потрясенный аббат, – Никогда еще ничего подобного не слышал.
– Он просто сумасшедший, – сказал Шишковатый. – Ни один разумный человек не отправится миссионером к Нечисти. К язычникам – да. Даже к неверным, там еще есть кое-какая надежда. Но не к Нечисти. Ведь Нечисть совсем не то, что люди, будь они христианами, неверными или язычниками.
– Пусть я сумасшедший, – возразил старик, – но всякий сходит с ума по-своему. Я шел своим путем. И оправданий не ищу.
– Ты заблудшая и нераскаянная душа, – заявил аббат. – И заблуждения твои многочисленны и разнообразны. Начиная с того, что ты даже сейчас не понимаешь, что натворил. Сын мой, тебе за многое придется держать ответ, много пролить слез, прежде чем…
– Погоди, Гай, – вмешался Харкорт. – Где же твое христианское милосердие? Этот человек представляет тот самый простой народ, который ты должен быть готов прощать. В нем непременно есть что-то хорошее. Хотя бы просто мужество – ведь он много лет прожил здесь.
– Больше того, – сказал Шишковатый, – он может быть нам кое-чем полезен. Что бы ты сказал, – обратился он к старику, – если бы мы тебе помогли? Ты бы согласился помочь нам?
– От всей души, – отвечал старик. – Только как могли бы вы помочь такому, как я?
– Ты сказал, что тебе не дают покинуть эти места, что Нечисть тебя не выпускает, а когда ты пытаешься убежать, она неизменно заставляет тебя возвращаться назад. Так вот, ты можешь уйти с нами. Мы беремся защитить тебя и…
– Ты хочешь сказать, чтобы я отсюда ушел?
– Именно это я и хочу сказать. Ты пытался уйти…
– Но это единственное безопасное место, какое я знаю, – возразил старик. – Здесь они меня не трогают. Они следят за мной, издеваются надо мной, глумятся, но пока еще не причинили мне никакого вреда. Если я пойду с вами, я окажусь ничем не защищен. Больше того, если я пойду с вами, я навлеку на вас всю их злобу, и тогда…
– Ну хорошо. Если ты хочешь остаться здесь, мы можем помочь тебе в другом. Вот эта дама искусна в резьбе по дереву. Она может сделать зубчатое колесико, которое нужно тебе, чтобы клетка вертелась. Она может сделать это быстро и искусно.
– Вот это была бы для меня большая помощь, – сказал старик. – Я мог бы сделать его и сам, только с большим трудом и не очень хорошо.
– А за это, – продолжал Шишковатый, – ты расскажешь нам о стране, что лежит к западу отсюда. Мы направляемся туда, но почти ничего о ней не знаем.
Старик покачал головой:
– Этого я сделать не могу. Я ведь говорил вам, что не выхожу из этого оврага уже много лет, мне не дают отсюда выйти. И об окружающей местности я ничего не знаю.
– Ну вот, опять ничего не вышло, – сказал Харкорт.
– Сначала коробейник, а теперь и этот, – подтвердил аббат. – От обоих нам никакого толку.
– Но все равно я ему вырежу колесико, – сказала Иоланда. – Из милосердия.
И тут что-то произошло. Харкорт не успел заметить, что именно, но он ощутил, что что-то произошло, и остальные тоже это ощутили. Все вокруг как будто мгновенно изменилось. Люди неподвижно застыли на месте, как стояли, всякие звуки внезапно прекратились, и наступила полная тишина, как будто что-то наглухо отделило их от остального мира.
Это длилось всего мгновение – может быть, не дольше, чем один удар сердца, и во всяком случае, не дольше, чем один вздох. Но что-то случилось с временем, и им показалось, что это длилось гораздо дольше, чем один удар сердца или один вздох.
Первым опомнился старик. С возгласом ужаса он подпрыгнул, повернулся в воздухе и, опустившись на землю, бегом пустился наутек, начав перебирать ногами еще раньше, чем они коснулись земли. Через мгновение он уже скрылся за поворотом оврага.
Словно какое-то шестое чувство заставило Харкорта обернуться – может быть, это и было шестое чувство, хотя потом он не мог ничего припомнить. Обернувшись, он увидел великана, который вышел из леса на поляну. Он шел вперевалку, огромный, заросший черной шерстью, отвратительный и невероятно толстый. Его раздутый живот свисал так низко, что наполовину закрывал болтающиеся гениталии, Он был гол, а сзади тащился унизанный колючками хвост.
Харкорт схватился за рукоятку своего меча, и послышался скрежет стали о ножны.
– Убери свой меч, – сказал ему великан, приближаясь. – Я вас не собираюсь трогать. Нам незачем кидаться друг на друга.
Харкорт вложил меч в ножны, но руку держал на рукоятке. Великан присел на корточки.
– Идите сюда, – сказал он. – Давайте посидим и потолкуем. Может быть, если мы поговорим начистоту, и вам и мне будет кое-какая польза. И скажите вон тому священнику, чтобы он опустил свою громадную булаву. – Он повернулся к Шишковатому. – Ты один тут разумный человек – ты даже не пытался взяться за секиру. Даже эта прелестная молодая девица – и та приготовила стрелу.
– Досточтимый великан, – ответил Шишковатый, – если бы мне понадобилось прибегнуть к секире, я бы погрузил ее в твое жирное брюхо прежде, чем ты успел бы досчитать до одного.
Великан усмехнулся:
– Не сомневаюсь. Ни минуты не сомневаюсь. Я кое-что слышал про тебя, или про тебе подобных.
Харкорт вышел вперед и сел на корточки напротив великана. Теперь он заметил, что великан уже стар. На первый взгляд казалось, что он весь зарос черной шерстью, однако вблизи было видно, что на груди и плечах у него пробивается седина. Клыки, торчавшие из верхней челюсти, пожелтели, а на одной руке не хватало кисти: вместо нее к тупому обрубку предплечья была привязана металлическая чашка. Пальцы другой руки оканчивались треугольными, острыми, как бритва, когтями, тоже пожелтевшими от старости.
– Меня зовут Харкорт, – сказал Харкорт, – Я живу южнее у реки.
– Я знаю, кто ты, – ответил великан. – С самого начала узнал. Твоего лица я никогда не забуду. Семь лет назад мы встречались на стенах замка. – Он поднял руку, на которой не хватало кисти. – Этим я обязан тебе.
– Не припоминаю, – сказал Харкорт. – Тогда многое происходило так быстро, что слилось в памяти. Не до того было, чтобы вас разглядывать.
– Нам бы и не пришлось с вами драться, – сказал великан, – если бы мы смогли удержать тех из наших, кто помоложе и погорячее. Мы и сейчас с ними не можем справиться.
– Тебя послушать, так ты совсем миролюбивый человек.
– Ну, не такой уж миролюбивый, – возразил великан. – Вас и всех остальных я ненавижу, как только можно ненавидеть. Я бы с радостью перегрыз тебе горло. Но благоразумие заставляет меня отказаться от этого удовольствия.
– Я и мои друзья для вас не опасны, – сказал Харкорт. – Мы здесь по одному небольшому делу. Как только с ним будет покончено, мы уйдем. Мы разыскиваем моего дядю, человека крайне неразумного, который, как мы узнали, проник зачем-то на Брошенные Земли. Как только мы его найдем, мы вернемся домой. Мы не стремимся к противостоянию.
– Мы знаем твоего дядю, – сказал великан. – Большой пройдоха. Он сумел улизнуть от нас – не знаю, как это ему удалось. Я думал, он давно уже переправился на ту сторону реки. Он здесь впутался в кое-какие дела, которые его не касаются. Я надеюсь, что у вас нет такого намерения, ради вашего же блага.
– Ни малейшего! – с притворным жаром сказал Харкорт. – Я не знаю, о чем ты говоришь, и знать не хочу.
– Я должен самым серьезным образом тебя предупредить, – продолжал великан, – что если ты сказал это неискренне, то тебе конец. Не только тебе, но и всем вам – и этому святоше-аббату, который за тобой увязался, и этому пережитку древности, которого вы называете Шишковатым, и даже девице, которая, насколько я понимаю, принадлежит наполовину к вашему миру, а наполовину – к нашему. И смерть ваша не будет легкой, могу вас заверить. Ваши потроха будут разбросаны по всей округе.
– Ты начал нам угрожать, – сказал Харкорт, – и я не могу так это оставить. Если тебе так уж хочется разбросать вокруг чьи-нибудь потроха, я буду рад предоставить тебе такую возможность. Только один на один.
– Нет, нет, приятель. Я об этом сейчас и думать не хочу. Почему ты так воинственно настроен?
– Потому что ты сам слишком распускаешь язык на эту тему, – ответил Харкорт.
– Сказать по правде, – сказал великан, – неудачное время вы выбрали, чтобы явиться сюда. Хуже не бывает. По этим местам шастает банда глупых римлян. Сам факт, что они здесь, вызвал сильнейшую волну неприязни ко всему человеческому.
– Я слышал, что здесь появились римляне, – сказал Харкорт. – Я надеялся, что они сюда не пойдут. Но раз уж они здесь, я ничего не могу поделать. Даже знай я их планы, я не мог бы их остановить.
– Ты очень изящно соврал насчет римлян, – заметил великан. – Нет, нет, пусть твой меч остается в ножнах, нам незачем спорить по такому поводу. Но я убежден, что ты знал про римлян прежде, чем они сюда явились. Остановить их или повлиять на их планы ты, конечно, не мог, но знать знал. И подозреваю, что ты отправился сюда не только на поиски своего беспутного дяди, хотя винить тебя я ни в чем не собираюсь. Только, во имя мира, постарайся не будить спящего зверя. Это все, о чем я тебя прошу.
– Я чувствую, намерения у тебя неплохие, – сказал Харкорт. – И раз уж ты знаешь мое имя, я счел бы за честь узнать твое.
– Мое настоящее имя, – ответил великан, – грандиозно и многосложно до нелепости. А знакомые зовут меня Агардом.
– Спасибо, – сказал Харкорт. – Но, зная имена друзей, хорошо бы еще узнать имена врагов.
– Сказать, что мы с тобой друзья, конечно, нельзя, – сказал великан, – но мы можем хотя бы вести себя, как подобает хорошо воспитанным людям. Я пришел сообщить тебе, что мы про вас знаем и будем за вами следить. Если вы не совершите ничего плохого, мы не причиним вам вреда. Или, быть может, правильнее было бы сказать – я сделаю все возможное, чтобы вам не причинили вреда. В настоящий момент я меньше всего заинтересован в чем-нибудь таком, что могло бы разжечь страсти у нашей молодежи. Если бы удалось без лишней крови выпроводить отсюда этих бестолковых римлян, я был бы очень рад. С севера и с востока нам угрожают варвары; не хватало еще, чтобы с юга на нас напали римские легионы. Даже небольшой бойни, жертвой которой станете вы четверо, будет достаточно, чтобы раззадорить нашу несдержанную молодежь.
– Насколько я понимаю, ты намекаешь, чтобы мы покинули вашу страну.
– Откровенно говоря, я был бы очень обязан, если бы вы собрали вещички и отправились восвояси. Но, боюсь, убедить вас это сделать мне не удастся.
– Видишь ли, – сказал Харкорт, – не надо забывать про моего дядю. Я его очень люблю.
– Тогда поскорее отыщите его и уходите.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38