Знаете, как в судопроизводстве: эксперт не уличает убийцу а лишь устанавливает причину смерти. Остальное — дело следователей и суда... Могу высказать лишь мнение учено го, не более. Мнение это такое (переходит на профессорский тон): наличие в природе процесса стабилизации атомных ядер в принципе не противоречит нашим знаниям о ядре — но и только. Сам этот процесс мы не знаем, не наблюдали, сведений о нем в мировой литературе пет. Чтобы перейти к практическим исследованиям по управлению стабильностью ядер, надо иметь на руках либо экспериментальное открытие самого процесса, либо теорию строения материи, на порядок более глубокую, чем нынешняя. А лучше бы — и то, и другое вместе. Могу сказать, какая требуется теория. Она должна, например, объяснить, почему элементарные частицы имеют именно такие, а не иные значения масс и электрических зарядов. Должна предсказать, какой именно атом радиоактивного веществу и в какое именно время распадается... Понимаете? Такой теории нет. И открытия тоже нет.
М а к а р о в. А если американцы утаили его?
Ш а р д е ц к и й. Гм... Олег Викторович, мы опять уклоняемся в детективную сторону. Повторяю, я не знаю такого открытия. Если они его сделали, то и мы сделаем. Сейчас ядро исследуют десятки тысяч физиков, и на долю фатального случая остается очень немного — открытия предрешаются всем ходом развития науки... Короче говоря, Олег Викторович: министерство желает запланировать нам такую работу?
М а к а р о в. Да как вам сказать...
Ш а р д е ц к и й. Что ж — мы можем заняться этой проблемой в плане исследования возможности, без гарантированного выхода в практику. Работа будет стоить... да, пожалуй, миллионов пятьдесят. С меньшими деньгами за это дело не стоит и браться. Согласны?
М а к а р о в. Ну... о чем вы говорите, Иван Иванович! Кто ж это вам даст пятьдесят миллионов на исследование возможности! А если это (показывает на бумаги) все-таки недоразумение — и у вас ничего не выйдет? Спросят: куда смотрели, на что деньги тратили? С меня спросят, не с вас.
Ш a p д е ц к и й. А-а! Вот такие вы все и есть. Вам вынь да положь, что за границей уже сделали. Тогда и деньги найдутся, и площади, и оборудование: догоняй, Шардецкий!
М а к а р о в. Так ведь очень уж вы неопределенное заключение даете, Иван Иванович. Не под пятьдесят миллионов.
Ш а р д е ц к и й. Иного дать не могу. Наука не позволяет.
М а к а р о в. Да... Стало быть, серьезных оснований считать, что американцы ведут такую работу, пока нет?
Ш а р д е ц к и й. Надо подождать, Олег Викторович. Если они ее ведут — это в чем-нибудь да проявится. А пока действительно что-либо предпринимать рановато.
М а к а р о в. Так-то оно так... Но почему же они его выслали?..
Затемнение слева. Освещается правая часть. Уже знакомый нам кабинет Клинчера в Управления разведки. В креслах у стола: К л и н ч е р , сенатор X е н и ш и Ф р е н к. Слушают запись.
Г о л о с С т е п а н ы ч е в а. ...Есть намек.
Г о л о с Ф р е н к а. Какой?
Г о л о с С т е п а н ы ч е в а. Законы распада атомных ядер и законы отказов элементов электронных машин математически одинаковы. Вот смотри... Тебе это ни о чем не говорит?
К л и н ч е р. Ну, итак далее... (Выключает магнито фон.)
Ф р е н к. Скажите, полковник, а нельзя ли, чтобы в перечнице, кроме микрофона, был еще и перец?
К л и н ч е р (добродушно). До этого техника пока не дошла: или — или... Я пригласил вас вот зачем, доктор Гарди. Мне, неспециалисту, трудно судить о научном содержании ваших бесед с этим русским...
Ф р е н к. Кто — русский? Ил?
К л и н ч е р. Как — он вам не сказал, что он советский подданный и коммунист? (Многозначительно перегляды вается с Хенишем.) Что ж, это еще более усугубляет... Да, мистер Гарди, ваш знакомец Ил — Илья Андреевич Степэнтчэйв — о, эти русские имена! Он направлен в Штаты якобы на стажировку. В ваших беседах с ним меня, как контрразведчика, насторожило вот что. Понимаете ли, есть старый, но верный шпионский прием: высказывать собеседнику ложные соображения с тем, чтобы тот опроверг их истинными сведениями. Сказал бы: не так — а вот так. А?
Ф р е н к. Не хотите же вы сказать, что Ил — шпион? Неужели такие, как он, бывают шпионами?
К л и н ч е р (улыбается). А какие? С поднятым воротником и в дымчатых очках, как в комиксах? Именно такие они и бывают: простые, обаятельные, умные люди... Так вот, этот прием прямо чувствуется в его словах. Он будто наводил вас на одну и ту же тему разговора, а:
Ф р е н к. Но... разве я выдал какую-то тайну?
К л и н ч е р. Все зависит от того, что он хотел узнать, мистер Гарди. У меня сложилось впечатление, что этот Степэнтчэйв пытался выведать кое-что о какой-то новой работе в области ядерного оружия. Ну, скажем, по этой... по стабилизации атомных ядер.
Ф р е н к. Я ничего не знаю о такой работе.
К л и н ч е р. Что ж, может быть, именно это ему и требовалось узнать: что мы не ведем таких работ.
Ф р е н к. Но... почему именно у меня? Я занимаюсь нейтрино.
К л и н ч е р. Будем говорить прямо, доктор Гарди. Очень важно точно установить: действительно ли разговор этого русского с вами носит разведывательный характер? Если да, то мы извлечем из этого обстоятельства даже большую тайну, чем хотят получить от нас коммунисты: что они ведут такую работу в области стабилизации ядер и заслали к нам агента, чтобы выяснить, как обстоят дела у нас. И мы даже сможем определить, в каком направлении они развивают такую работу. Если нет — развейте наши подозрения, и дело не получит дальнейшего хода.
Ф р е н к. Вот оно что... Нейтрино. (Задумчиво бараба нит пальцами по подбородку.) Конечно же, нейтрино! Ах, черт, как мне это раньше в голову не пришло. Вполне возможно...
К л и н ч е р. Итак, вы считаете?..
Ф р е н к. Минутку, полковник, мне надо хорошенько подумать, вспомнить...
К л и н ч е р. Да-да, припомните хорошенько, как вел себя этот стажер. Магнитная запись фиксирует далеко не все.
Ф р е н к. Далеко не все, вы правы... Скажите, а Ил... этот русский — он будет арестован?
К л и н ч е р. Если вы дадите нам прямые улики — разумеется.
Ф р е н к. Прямых улик я дать не могу. Но и развеять ваши подозрения, полковник, тоже не могу. Я еще раз перебрал в памяти наш последний разговор... Похоже, что он действительно хотел у меня что-то выведать. Было в его поведении что-то такое... Ну, вот если бы в перечнице, кроме микрофона, был и киноаппарат, это удалось бы заснять.
К л и н ч е р. Настороженность? Цепкость внимания?
Ф р е н к. Да-да... И теперь мне понятно, почему именно у меня, специалиста по нейтрино, он пытался нечто выведать. Видите ли, полковник, после кафе мы зашли в... в место, где еще, по-видимому, не установлены микрофоны. Хотя можно было бы и там, скажем, в писсуарах... было бы очень практично.
Х е н и ш поворачивает голову и внимательно смотрит на Ф р е н к а. Но иа того уже нашло вдохновение, и взглядом в упор его не смутить.
И там он... — этаким полунамеком — спросил: не считаю ли я, что процесс стабилизации ядер можно раскрыть с помощью нейтрино? Странный вопрос для специалиста по надежности, не так ли?
К л и н ч е р. Разумеется! И что же вы ответили?
Ф р е н к. Ничего, полковник. Эту тайну я не выдал Русским. Хотя я считаю, что именно с помощью нейтрино в этом деле можно немалого достичь. Очень немалого!
X е н и ш. Простите, док, а вы уверены, что правильно поняли поведение и смысл намеков этого русского? Понимаете: это очень важно!
Ф р е н к. Конечно! Не мог же я, физик, спутать нейтрино с нейтроном. Впрочем, вы вольны принять или не принять к сведению мои догадки. Дело ваше.
К л и н ч е р. Доктор Гарди, кто у русских считается видным специалистом по нейтрино?
Ф р е н к. Шардецки. Академик Иван Шардецкн.
К л и н ч е р. Шардецки, Шардецки... что-то знакомое. (Подходит к столу, роется в бумагах.) Ага, вот! (Хенишу.) Все сходится, сенатор. Вот телеграмма. (Читает.) «Соединенные Штаты Америки, Калифорния, Беркли, университет. Председателю оргкомитета Международного симпозиума но физике слабых взаимодействий Бенджамену Голдви-ну. Президиум Академии наук СССР извещает, что в виду болезни академик Шардецкий не сможет участвовать в симпозиуме...» В виду болезни... Что может быть тривиальней такого предлога! Просто Шардецкому теперь незачем лететь через океан и самому все выведывать. Стажер успел передать, что мы такую работу не ведем... О, я чувствую, русские придают большое значение этим исследованиям!
X е н и ш. Хм, возможно... Скажите, доктор Гарди, а кто у нас наиболее авторитетный специалист в области нейтрино?
Ф р е н к. Конечно же Бен, Бенджамен Голдвин, мой шеф.
X е н и ш. Вот как. Хм...
К л и н ч е р. Пожалуй, у нас больше нет к вам вопросов, доктор Гарди. Хочу только предупредить вас о необходимости хранить в тайне наш разговор.
Ф р е н к (встает). Разумеется. У меня тоже есть пожелание, полковник: если вы намереваетесь привлечь для консультации Бена... профессора Голдвина, я думаю... вам лучше не ссылаться на меня.
X е н и ш. Почему, док?
Ф р е н к. Потому что... мы с ним работаем вместе. Мы, можно сказать, друзья — и мое мнение может повлиять на его мнение. Бен — очень деликатный человек в отношении своих сотрудников. А ведь в столь важном деле нужна объективность, не так ли?
К л и н ч е р. Да-да! Здесь важна полная объективность и непредвзятость суждений! Благодарю вас, док. Вы оказали нам большую услугу. Всего доброго!
X е н и ш. Всего доброго, доктор Гарди. Надеюсь, мы еще увидимся!
Ф р е н к. Всего доброго! (Уходит.)
К л и н ч е р (возбужденно прохаживается по кабине ту). Все-таки чутье разведчика не обманывает. Я с самого начала подозревал этого русского. Что вы скажете, сенатор? Я думаю доложить шефу. Если русские развернули такую работу...
X е н и ш. ...то нам нельзя отставать, так? Боюсь, что я не смогу вас поддержать, полковник. Слишком все это сомнительно, косвенно. Беседы, телеграмма...
К л и н ч е р. А вы что же — ждете, что русские пришлют нам телеграмму, что они ведут работу в области стабилизации ядра? Именно такой телеграмме я бы и не поверил. Сомнительно, косвенно... Да перст божий, что мы узнали от русских хоть это. И потом, не забывайте, сенатор, что доктор Гарди — не только свидетель, но и специалист. Он знал, что говорил.
X е н и ш. Да, но почему он это говорил?
К л и н ч е р (бросается в кресло). Послушайте, старый, хитрый, прижимистый Хениш! Вы своей мнительностью можете шокировать даже контрразведчика. В любом поступке человека вы выискиваете скрытые причины. Уверен, что вы и меня сейчас подозреваете в стремлении выдвинуться на этом деле!
Х е н и ш. Ну... а разве нет, полковник?
К л и н ч е р. Видите ли, сенатор... прежде всего я честно служу своей стране, оберегаю ее безопасность. Разумеется, я рассчитываю на ее признательность. Говорят, плох солдат, который не стремится стать генералом. В этом отношении мы, военные, все одинаковы... А я, тем более, не солдат. Но не это движет моими поступками, сенатор. Черт побери, почему бы не принять, что парень сказал то, что знал!
Х е н и ш (встает). Не знаю, полковник, не знаю. Мне тоже надо оберегать интересы налогоплательщиков, — а вы намереваетесь их ввести в новые расходы...
К л и н ч е р. Только ли налогоплательщиков, сенатор?
Х е н и ш (направляется к двери.) Словом, полковник, мне надо подумать. Старый, хитрый, как вы выразились, прижимистый Хениш никогда не ошибался — и не намерен ошибаться впредь.
Затемнение. По авансцене освещенный лучом прожектора проходит Френк. Останавливается. Разводит руками.
Ф р е н к. Ничего не поделаешь, Ил. Извини. Наука требует жертв — так пусть этой жертвой будешь ты!
Затемнение
Картина вторая
Освещена правая сторона сцены. Кабинет адмирала Брэгга. Одну степу занимает световое табло: карта мира в меркаторовской проекции; она наполовину прикрыта шторами, но видны бегающие огоньки траекторий спутников. В углу возле карты-табло — стол-пульт, за ним -адъютант в наушниках. Во время действия он что-то переключает: па карте-табло меняется расположение сигнальных огней — негромко переговаривается в микрофон, записывает. На другой стене портрет покойного министра США Джеймса Форрестола. На окнах звездно полосатые портьеры. За обширным столом Б р э г г. Вокруг стола К л и н ч е р, Х е н и ш, профессор Г о л д в и н и мате м а т и к Кеннет.
Б р э г г. Итак, первое слово специалистам. Профессор Голдвин, возможен ли в принципе способ управления свойствами атомных ядер на расстоянии?
Г о л д в и н. В принципе... м-м... в принципе это не противоречит законам природы. Точнее: запретам, налагаемым на превращения вещества в энергию, началам термодинамики, постулатам квантовой механики, теории относительности и так далее. Однако...
Б р э г г. И, следовательно, возможно оружие, которое, к примеру, сможет выводить из строя ядерные боеголовки? Или взрывать их?
Г о л д в и н. М-м... любое изобретение может быть превращено в оружие. Но от принципиальной возможности до практического разрешения проблемы — огромное расстояние. Мы не располагаем пока соответствующими знаниями о ядре.
К л и н ч е р. Но, профессор, разведывательные данные говорят, что русские...
Г о л д в и н. Наука не строится на разведывательных данных!
Б р э г г (улыбается). Вы осторожны, как настоящий ученый, мистер Голдвин.
Г о л д в и н. А я такой и есть, сэр.
X е н и ш. Профессор, как, по-вашему, если бы такая работа делалась — в каком направлении надо было бы вести исследования?
Г о л д в и н. М-м... думаю, что в области физики слабых взаимодействий, в области нейтрино. Они наиболее легко проникают в ядра.
К л и н ч е р (адмиралу). Вот видите, сэр. Подтверждается!
Г о л д в и н. Но, повторяю, у меня нет уверенности, что русские ведут такую работу. Для управления ядрами надо иметь на руках открытие, равновеликое открытию радиоактивности. А его нет.
Б р э г г. Полковник, мнение профессора Голдвина не согласуется с вашими данными. Уверены ли вы в них?
К л и н ч е р. Видите ли, сэр...
Б р э г г. Да или нот? Уверены ли вы в них настолько, чтобы, к примеру, взять на себя ответственность за организацию такой работы у нас?
К л и н ч е р. Да, сэр. Безусловно — да. И кроме того, я проверил свои выводы методами кибернетики, сэр. Доктор Кеннет, прошу вас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11