- Ю а лаки, мэн! - появился вслед за ней Горячин. - Когда
ботл за спасение поставишь?
Но Федору было не до веселья: он тяжело переживал свое
открытие, хотя и не мог поверить в него до конца. Вошла
Сыткина.
- Мария Игоревна, представляете, - бросилась делиться
радостной новостью Сонечка. - Володя Федору жизнь спас!
- Совсем бесплатно? - съязвила Сыткина.
- Мздоимством не занимаюсь, не мой профиль, - с
достоинством отразил выпад Горячин. - Хотя если борзыми
щенками... - посмотрел он на Сонечку.
- Что за шум, а драки нет? - в комнату зашел, ковыряя в
зубах спичкой, сыто-довольный Зарудный.
- Обсуждаем сводку ЦСУ о ходе посевной кампании, -
неожиданно заявила Сонечка.
- Молодец, Софья, ату его! - искренне восхитился Горячин. -
Растет смена!
- Ну-ну, - буркнул Зарудный, цыкая слюной.
Ковыляя на обе ноги, вернулся из туалета Малишин, и весь
трудовой коллектив был теперь в сборе.
- Пора, товарищи, к работе приступать, - напомнил Яков
Иваныч. - Федор, как у вас дела со спецификацией на шарошки?
Федор вздрогнул: "Какие могут быть шарошки на том свете?!"
- Какие шарошки?! - сказал он отчетливо вслух.
Все, кто был в комнате, оторвали головы от бумаг и ошалело
на него уставились.
- Какие шарошки - мы все в Аду!!! - выпалил Федор им в
лицо, будто бросаясь вниз головой в страшную черную бездну.
После этих его слов все застыли в гробовой тишине: Сонечка
- с приоткрытым квадратным ртом, Горячин - с улыбкой на
перекошенном лице, Сыткина - с уехавшими на лоб бровями,
Зарудный - с торчащей из зубов горелой спичкой... Малишин
достал из футляра очки в роговой оправе, неспеша протер стекла
носовым платком, одел их и тоже застыл. Федор и сам не мог
пошевелиться, поддавшись всеобщему оцепенению; ему оставалось
лишь неподвижно наблюдать, как лица его сослуживцев быстро
белеют, становясь белее потолочной побелки, а зрачки их
приобретают самые немыслимые цвета: у Горячина глаза стали
красными, как у черта; у Сонечки - желтыми, как у хищной птицы;
у Малишина - голубыми, как у ангела; у Сыткиной - черными, как
у ведьмы, а у Лени Зарудного - прозрачно-пустыми, как у
вурдалака.
Наконец, напряжение тишины достигло своего апогея, и
послышался хруст - в очках у Малишина стали лопаться линзы. Тут
же, как по команде, все пятеро одновременно встали и начали
молча надвигаться на Федора... "Сейчас будут на куски рвать!" -
Федор схватил стул, на котором сидел, и выставил его вперед
ножками, готовясь отражать нападение.
- Что здесь происходит, товарищи? - неожиданно раздался
строгий голос.
Нечисть отпрянула, и Федор увидел в дверях самого Василия
Парамоновича, внешность которого, однако, претерпела некоторые
изменения: теперь его украшала аккуратная козлиная бородка и
кисточки на заострившихся ушах. - Дело делать надо. План горит,
- назидательно сказал он и удалился.
Яков Иваныч виновато крякнул, и сию же минуту все члены
трудового коллектива, за исключением до сих пор не пришедшего в
себя Федора, не глядя друг на друга, расселись по своим местам
и принялись с удвоенным усердием шелестеть бумажками. Федор
быстро оделся и вышел.
"Федя!" - услышал он, выйдя на территорию предприятия,
доносившийся сверху женский голос. Он поднял голову и увидел в
форточке только что оставленной им комнаты на четвертом этаже
сонечкино личико. "Прости нас!" - прокричала Сонечка,
выглядывая из форточки, как из дупла. - "Такую нечисть только и
прощать, - подумал Федор в сердцах, а вслух крикнул Софье,
чтобы та отвязалась. - Поцелуй меня в зад!"
В следующий момент Федор понял, что совершил ошибку: на его
глазах Сонечка превратилась в тощего птенца птеродактиля с
длинным тонким клювом, утыканным острыми зубами. Птенец
спрыгнул с форточной рамы и полетел в сторону Федора, широко
растянув перепончатые крылья. Федор побежал. Весь ужас его
положения заключался в том, что птенец планировал совсем
бесшумно, и невозможно было определить, на каком расстоянии он
находится сзади в данную секунду, а оглянуться Федор не решался
- боялся, что мерзкий птенец клюнет его в глаз.
Обжигая легкие морозным воздухом, Федор добежал до домика
проходной, ворвался в него и плотно закрыл за собой дверь. Тут
он облегченно вздохнул, сняв шапку с мокрой от пота головы, и
осторожно оглянулся: птенец с приоткрытым клювом бился крыльями
о стеклянную дверь.
- Кыш, гадкий утенок! - махнул рукой Федор. - А то я из
тебя котлету по-киевски сделаю!
Проверив, хорошо ли закрыта дверь, он направился на выход,
держа наготове пропуск.
- Разрешите взглянуть, - стоявший на проходе незнакомый
вохровец ("Где же дядя-Миша-"Спартак"-чемпион?!") взял у Федора
пропуск и, даже не заглянув в него, медленно положил себе в
карман.
- Вы что?! - удивился Федор.
- Время знаешь сколько? - спокойно спросил вохровец.
Федор посмотрел на часы над турникетом: 14:05, а рабочий
день заканчивается в шесть.
- Так сегодня ведь суббота, короткий день! - нашелся он.
- Что суббота, я и сам знаю, - зевнул вохровец, - а про
короткий день ничего говорено не было. Неси разрешение от
начальника, тогда и выпущу.
- Я лучше здесь... постою, - Федор в отчаянии оглянулся на
дверь.
- Здесь не полагается - не стоянка!
- Та он боится, шо его отот цыпленок за жопу чикнет, - жуя
яблоко, из камеры хранения для крупных вещей вышел второй
вохровец.
- Нехорошо! - непонятно откуда взялся третий, на голову
выше первых двух. - Все работают, а мы тут боимся.
За дверным стеклом раздался противный резкий крик - Федору
показалось, что "цыпленок" смеется. Он попятился к стене,
почуяв, что против него затевается что-то нехорошее.
- Птычка, птычка, птычка-невеличка... е-е! - третий
вохровец резко выбросил широкую ладонь, сложенную лодочкой, к
мошне Федора, а когда тот инстинктивно согнулся, схватил за
кисть его левую руку и больно скрутил ее за спиной. - Налетай,
ребята! - весело гаркнул он, разворачивая Федора лицом к стене.
Налетевшие "ребята" живо стянули с Федора до самых ботинок
брюки вместе с трусами и с хохотом и гиканьем выпихнули его за
страшную дверь. Федор упал, стреноженный собственными штанами.
"Кля-кля-кля", - застучал птенец зубастым клювом над его
оголенным задом. Федор закричал, испугавшись боли, и...
проснулся в холодной мутно-розовой жидкости.
Он зачерпнул синей дрожащей ладонью жидкость: молоко с
кровью! С трудом он встал, пошатываясь, на слабые ноги и
вскрикнул от режущей боли. Как оказалось, во сне он раздавил
своим весом выпавшую из руки коньячную рюмку, и теперь из его
ягодиц торчало несколько крупных кривых стекол, по которым, как
по желобкам, стекала кровь и капала на кафельный пол.
Вывернувшись перед зеркалом, он вытащил трясущейся рукой
скользкие стекла - боль тотчас ушла, и кровотечение
прекратилось.
"Вот и попил дорогого коньячку", - грустно подумал Федор,
но уже в следующую минуту почувствовал, как по его телу
разливается живительное тепло, приятно покалывающее
обескровленные конечности. Он посмотрелся в зеркало: его
иссиня-меловое лицо медленно приобретало розовый оттенок, а
холодный нос становился из темно-сизого светло-лиловым. По телу
прошла горячей волной крупная дрожь, будто кто-то заряжал его
жизненной энергией. "Больной скорее жив, чем мертв", - сказал
Федор своему отражению, хлюпая оттаявшим носом. Напоследок его
передернуло, и все неприятные ощущения были сброшены.
Повеселев, он решил проверить свою догадку: послюнявил палец и
стер со щек остатки запекшейся крови - ночных царапин и след
простыл, как будто они были нарисованы! "Так и есть,
регенерация!!" - вспомнил Федор научное слово.
Выпив залпом из хрустального фужера сто граммов водки
"Абсолют" ("С выздоровленьицем!") и закусив апельсином из вновь
наполнившейся фруктами вазы, Федор собрался было одеться, но
одежды своей не нашел. "Что за шутки?!" - возмущенно подумал
он. Тем не менее, на кровати он обнаружил в нераспечатанных
целлофановых пакетах комплект нижнего белья, футболку с
надписью "Я люблю Хелл-Сити", вареные джинсы с лейблом "999"
("Что за фирма такая?!") и кожаную куртку с десятком
металлических "молний". Кроме того, возле кровати стояли черные
ботинки типа армейских, с высокой шнуровкой. "Будем считать,
что произошел небольшой натуральный обмен, - сказал себе Федор,
облачившись в новую одежду. - Как по мне сшито!" Он посмотрел в
зеркало и остался доволен своим модным видом: "Центровой", да и
только! В Москве за такие шмотки три зарплаты вместе с
квартальной премией барыгам выложишь!"
Уже собираясь выходить из номера "на осмотр местных
достопримечательностей", Федор увидел на журнальном столике
конверт, надписанный его именем. Из конверта он извлек
прямоугольную пластинку с закругленными краями, на лицевой
стороне которой была надпись "Хелл Банк", крошечная голограмма,
изображающая золотой череп, и выдавленные номер и имя
владельца, а на обратной стороне блестела магнитная полоска.
"Кажется, такая штука описывалась в "Правде" в статье "Счастье
в кредит?" - вспоминал Федор. - Где же я ее читал? Ах, да,
всего три дня назад на стенде возле остановки, пока троллейбус
ждал... И называлась там эта штука "кредитной карточкой". Хрен
с ним, со счастьем, но хоть за гостиницу будет чем
расплатиться!"
Федор спустился на лифте на первый этаж и вышел в холл
отеля. "Да, это тебе не у Пронькиных... Умеют создать
настроение, черти!" - восхищался он, оглядывая непривычный для
него холл: сверкающие золотистыми вкраплениями стены со
струящейся по ним прозрачно-чистой водой, обложенный камнями
прудик с цветущими кувшинками, изумрудные листья которых
подсвечиваются снизу серебряным светом, буйно-зеленый сад
посредине прудика со сладкозвучными птицами в ветвях, густо
усыпанных яркими ягодами крошечных электрических лампочек.
Выйдя на улицу, Федор оглянулся на здание отеля, ожидая
увидеть чудо архитектуры из стекла и бетона... Перед ним стояла
неказистая семиэтажная коробка из грязно-серого кирпича,
единственным украшением которой была красная неоновая вывеска
на крыше: "Содом". Федор в недоумении повертел головой по
сторонам: кругом - точно такие же невзрачные каменные кубы с
пробитыми в них квадратными отверстиями для прохода света и
воздуха, в пыльных стеклах которых холодно сверкает отражение
Белой звезды; между ними - прямая грязная улица, заставленная
по краям разбитыми автомобилями и вонючими мусорными баками;
возле баков облезлый пес с выпирающими наружу ребрами жадно
слизывает с тротуара бледно-желтые помои. Невеселый пейзаж
дополняла широкая автомагистраль (точнее, ее изнанка),
возвышающаяся надо всем остальным на гудящих железных сваях,
осыпающихся бурой ржавчиной.
"С высоты птичьего полета все это выглядело более
привлекательно", - отметил Федор, вспомнив адскую телерекламу.
Его преследовало такое чувство, будто он смотрит на тело
обнаженной красавицы в микроскоп. Однако всмотревшись в
бесконечную даль прямой, как струна, улицы, Федор различил в
дымном мареве горизонта темные контуры исполинских свечей.
"Похоже, экскурсионного автобуса не подадут, придется на своих
двоих, небоскр... твою мать!" - выругался он про себя,
направляясь к высотным громадинам, которые, безусловно, не
могут находиться нигде иначе, как в центре города, - Федор в
этом не сомневался.
Автобус все же появился, правда не экскурсионный, и только
после того, как Федор отмахал с добрый километр пути. Федор
проголосовал, и автобус остановился, вздохнув передними
дверьми. В салоне, кроме него, было всего три человека: совсем
дряхлая старушка, очевидно умершая своей смертью на девяносто
каком-то году, и два пожилых корейца, один из которых что-то
бойко рассказывал другому. Федор стал от нечего делать
прислушиваться к звучной чужой речи, и с удивлением обнаружил,
что все понимает: кореец рассказывал своему приятелю историю о
том, как вчера он принял слишком большую дозу снотворного и так
крепко уснул, что проспал почти сутки и проснулся с обгрызанным
ухом - должно быть, крысы поработали.
"Или он врет, или я брежу", - подумал Федор, глядя на целые
уши корейца. Хотя... мочка правого уха была несколько светлее
мочки левого. "Регенерация! - вспомнил Федор. - Целые органы
снова отрастают! Значит, я не брежу... Вот здорово, никаких
инъязов кончать не нужно!" Федор несколько повеселел: теперь
его по крайней мере не волновала проблема преодоления языковых
барьеров в интернациональной среде.
Чем ближе они подъезжали к небоскребистому центру, тем
больше наполнялся автобус, тем чаще он останавливался, тем
благовиднее становился городской ланшафт: все больше зеленых
бульваров и двориков перед домами, все больше красочной рекламы
и набитых товарами витрин, все больше сверкающих новизной
автомобилей и длинных, как крокодилы, лакированных лимузинов.
Судя по всему, пора было выходить, тем более что из окна
автобуса не было видно небоскребов во всю их высоту.
Федор выпрыгнул из автобуса и задрал голову... Нет, он не
почувствовал себя жалким муравьем, но улица 20-метровой ширины
показалась ему узкой тропинкой, проходящей через сосновый бор.
Жаль только, что нельзя было охватить одним взглядом все эти
черно-зеркальные махины. На противоположной стороне улицы он
увидел в приземистом (12 этажей!) домике, прилепившемся
наподобие жучка-паразита к 100-этажному небоскребу, обитую
железом дубовую дверь под вывеской "Singles' Bar".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26