в ночной тишине откуда-то издалека послышался явственный стон.
В таком глухом месте, ночью, что бы это могло означать? Стон повторился еще громче — это уже был не стон, а вопли, прерывавшиеся злобными выкриками. Прислушавшись, Голтспер убедился, что они доносятся с той стороны, куда скрылся Гарт. По-видимому, Грегори как-то замешан в этом…
Вопли и стоны продолжались, а злобные выкрики, сопровождавшие их, перемежались теперь громким и злорадным смехом.
Голтспер уже больше не сомневался, что это Гарт: он узнал его раскатистый смех и зычный голос. Но это ему ровно ничего не объясняло. Для него по-прежнему оставались загадкой и эти вопли и громкий хохот Гарта.
Не он один с недоумением прислушивался к этому странному дуэту: его преследователи, поджидавшие в кустах на дороге, с не меньшим изумлением слушали этот ночной концерт.
Голтспер слишком поздно заметил бесшумно скользившие фигуры, которые, выступив из-за деревьев, внезапно окружили его. Он попробовал было отскочить в сторону, но налетел на здоровяка сержанта, а в это время с другой стороны в него вцепился Уайтерс, которому, после того как он так опростоволосился, не терпелось поскорей водворить на место сбежавшего узника.
Голтспер был безоружен, и сопротивляться было бесполезно. В честном бою, один на один, он одолел бы всякого, но тут ему пришлось уступить грубой силе шестерых вооруженных преследователей. Такая судьба нередко выпадает на долю храбрых!
Окружив пленника, солдаты повернули обратно и повели его той же дорогой назад в тюрьму, из которой он так недавно спасся.
Дикие вопли и хохот все еще разносились по Вепсейскому лесу. Солдаты, занятые своим пленником, молча продолжали путь и только дивились про себя. Если бы не этот хохот, можно было бы подумать, что где-то в лесу совершается убийство. Но, слыша эти взрывы смеха, солдаты решили, что это, должно быть, цыгане расположились лагерем в лесу и пируют, справляя свой цыганский праздник.
А та, что освободила Голтспера и теперь снова помогла его поймать, укрывшись за деревьями, следила со злобным торжеством, как его окружают; а когда его схватили и повели, крадучись пошла следом, прячась в придорожных кустах, и с ужасом и отчаянием смотрела на то, что она сделала. Сердце ее разрывалось, когда она слышала грубые окрики солдат и видела, как они подталкивают безоружного пленника; а когда наконец его ввели в ворота и они захлопнулись за ним, дочь Дика Дэнси в слезах бросилась на землю, терзаясь горьким раскаяньем.

Глава 49. ДВА ПУТЕШЕСТВЕННИКА

Примерно через час после поимки Генри Голтспера два всадника спускались по отлогому склону Красного Холма, направляясь к Эксбриджу.
Это были люди богатырского сложения, один из них казался чуть ли не великаном. Тот, что был помоложе, ехал на хорошем коне, а его рослый спутник
— на старой, паршивой кляче.
Первый был в сапогах со шпорами, в шляпе с лентой, в кожаных перчатках, и в темноте его можно было принять за знатную особу. Но когда луна выходила из-за облаков, всякому бросилось бы в глаза некоторое несоответствие остальных частей его одежды, и, присмотревшись к этой странной фигуре, нетрудно было узнать Грегори Гарта.
А его могучий спутник в крестьянской одежде был не кто иной, как Дик Дэнси.
С какой целью они очутились на дороге в Эксбридж, читатель сейчас узнает.
Солдаты, уводившие Голтспера, решили, что шум, который доносился до них из Вепсейского леса, подняли цыгане. Но это было не так. На самом деле это Грегори Гарт выполнял обещание, данное им утром Уэлфорду. Он сдержал свое слово и оставил Уилла Уэлфорда только после того, как хорошо дал ему почувствовать крепость своей дубинки. Будь у него побольше времени, Уиллу, вероятно, досталось бы еще сильней, но Гарт так торопился, что не стал даже и развязывать его и оставил лежать, всего исполосованного и разукрашенного такими синяками, что, казалось, кожа его отливала всеми цветами радуги.
Разделавшись с подлым предателем, Гарт вышел из хижины и, швырнув в сторону свою дубинку, поспешно направился вслед за Голтспером.
Полагая, что тот уже успел далеко уйти по Биконсфилдской дороге, Гарт шел быстрым шагом, торопясь догнать его.
Дорога была освещена луной, и на влажной земле были ясно видны свежие следы. Бывший грабитель привык приглядываться к следам и разбирался в них не хуже лесного охотника. Следы показались ему подозрительными, и он, наклонившись, принялся разглядывать их.
Это было то самое место, где поймали Голтспера. Множество грубых солдатских сапог ясно отпечаталось на прибитой дождем пыли; следы находили одни на другие, местами от них тянулись полосы, и видно было, что солдаты топтались на месте и бросались из стороны в сторону; среди этих грубых следов были видны отпечатки более изящной обуви.
Гарт узнал в них следы сапог Голтспера. Он понял, что хозяина опять схватили. Проклиная себя за то, что это случилось по его вине, он повернул назад по следам, не питая никаких надежд на его вторичное освобождение.
Следы привели его к воротам парка, и там он увидел распростертую на земле, всю в слезах, дочь лесника, которая, скрыв от него истинную причину своих слез, подтвердила, что мастера Голтспера поймали. Теперь уж не было никакой надежды вызволить его из темницы: хитрость, к которой они прибегли в первый раз, второй раз никого не обманет. Да из всей стражи только и можно было рассчитывать на одного Уайтерса, а его теперь уж никак не удалось бы подкупить ни поцелуями, ни золотом.
Но Гарт был не такой человек, чтобы отчаиваться. Конечно, у него и в мыслях не было опять пустить в ход ту же уловку. Нечего было и думать о том, чтобы освободить хозяина хитростью. Но не удастся ли это сделать силой?
Не в Бэлстроде, конечно, где расквартирован конный отряд, а где-нибудь по дороге. Он знал, что Голтспера не позднее завтрашнего дня должны переправить в Тауэр. Так вот, нельзя ли этим как-нибудь воспользоваться?
Гарт хорошо знал дорогу на Лондон, со всеми ее проселками и перепутьями. У него было немало знакомых, живших поблизости от этой дороги. И хотя кое-кто из них, возможно, и пострадал от его промысла, большинство все же были его приятелями или людьми, так или иначе связанными с ним, к которым он в случае надобности всегда мог обратиться.
Воодушевившись этой новой идеей, Грегори поспешил снова на Хеджерлейскую дорогу и направился в условное место, где его давно должны были дожидаться с лошадьми Дэнси и индеец.
Они так переволновались за время своего долгого ожидания, что уже и не надеялись на благополучный исход дела и не удивились печальному известию, которое им принес Грегори.
Гарт дорогой еще успел обдумать свой новый план, и, когда он сообщил его Дэнси, тот охотно согласился принять в нем участие.
Ориоли отправили назад в Каменную Балку, Гарт вскочил на свою краденую лошадь, Дэнси уселся на жалкую клячу, и они двинулись по тропинке, которая вилась вдоль южной ограды бэлстродского парка и выходила на большую королевскую дорогу там, где она пересекала Джеррет Хис.
К утру они достигли вершины Красного Холма и теперь спускались по его склону. Гарт то и дело понукал своего спутника, который едва поспевал за ним на своей кляче; не помогала ни палка, ни ржавые шпоры, которые Дэнси вонзал в бока бедного животного, — старая кляча медленно трусила рысцой и спотыкалась всякий раз, когда боль понуждала ее бежать быстрей.
— Черт бы побрал твою скотину! — вскричал Гарт. — Мы не успеем повидать всех, кого надо. Дочка твоя говорила вчера, что его повезут рано утром. Они хотят добраться засветло в Лондон — значит, в Эксбридже они будут часов в десять. А ведь у нас сколько дела до их приезда!.. Коли ее шпорами, Дэнси! Экая ленивая кобыла! Уж я бы заставил ее поворачиваться, коли бы сидел на ней!
— Бедная скотина! — с жалостью сказал Дэнси, вступаясь за свою клячу. — Она целую неделю без корма, разве только пощиплет травы на обочинах дороги. Чего же удивляться, что у нее нет силы?
— Наше счастье еще, что недалеко ехать. А вот ежели бы наш путь лежал в Лондон, нам бы нипочем не добраться! А знаешь, я придумал, как нам время сберечь! Чего нам с тобой ехать вместе? Ты поезжай по Денемской дороге и предупреди там своих друзей, а я поеду за Колн и поговорю там с херфилдскими приятелями. Я оповещу, кого надо, в Эксбридже и Хиллиндоне, захвачу по дороге и Дрейтон. Так оно лучше будет. А встретимся мы с тобой в «Розе и короне», после того как управимся. Я туда сейчас сразу заеду, чтобы предупредить старика Броуна насчет винца. Хорошо, что я выручил немножко деньжат за часы, которые мне подвернулись, а то еще неизвестно, пришли ли бы нам эти патриоты на помощь! Я все до последнего гроша истрачу, только бы нам удалось освободить мастера Генри!
— Мне тратить-то нечего, а то я тоже не пожалел бы, — сказал лесник. — Хороший господин, другого такого в наших краях не сыщешь!
— Да, Дэнси, это ты правду сказал. Хороший он человек! За то, видно, и хотят ему голову снести, потому что он стоит за правду! Мы должны сделать все, что можем, чтобы он удержал ее на плечах. Вот твоя дорога в Денем. Пришпорь свою клячу, да смотри будь у моста пораньше, до десяти часов!
С этими словами Грегори Гарт покинул лесника; тот свернул на проселок, ведущий к деревне Денем, а Грегори поскакал прямо по Эксбриджской дороге.

Глава 50. ПОД КОНВОЕМ

Было раннее утро, и в Бэлстродской усадьбе все еще спали. Скэрти, удовлетворенный тем, что ему удалось унизить и засадить в тюрьму своего соперника, уснул с радостной надеждой отделаться от него вовсе и крепко проспал всю ночь, нисколько не подозревая о событиях, разыгравшихся сначала в сотне шагов от его ложа, а потом в миле от усадьбы.
Даже когда он проснулся, никто не доложил ему ни о любовном свидании во время дежурства на часах, ни о побеге узника, ни об его поимке. События так быстро следовали одно за другим, что все удалось сохранить в секрете. Кроме шести человек стражи, включая сержанта, никто из остальных кирасиров и не подозревал о том, что случилось. Уайтерс позаботился, чтобы его товарищи по караулу держали язык за зубами, чего ему вряд ли удалось бы добиться, если бы не золотые монеты, полученные от леди, которыми ему скрепя сердце пришлось поделиться. Таким образом, когда караул сменился, связанный узник, водворенный на свое прежнее место, был передан на попечение новому часовому, и его бегство и поимка остались ото всех в тайне.
Из тех, кто был осведомлен о его бегстве, только одна Марион пребывала в неведении о том, что его снова схватили. Расставшись с ним, она направилась к себе в спальню, но, поднимаясь по лестнице, услышала какой-то подозрительный шум. Она постояла у окна, прислушиваясь. Снизу доносились тихие голоса, потом послышался женский голос, который Марион сразу узнала, и затем все смолкло. Марион, конечно, и в голову не пришло, что это тревога; но все-таки у нее было неспокойно на душе, и она долго не отходила от окна, а потом даже спустилась на веранду и, выглянув из окна, посмотрела по сторонам. Но кругом все было тихо, и, решив, что солдаты вернулись во двор, она поднялась к себе в комнату и легла спать.
После стольких бурных переживаний и долгого бодрствования она крепко уснула, и в то время, когда на Генри Голтспера набросились выскочившие из засады солдаты, Марион Уэд снилось, как он спасся и прибежал к ней, и она снова переживала блаженные минуты недавнего свидания.
Она проспала до позднего утра. Но как ужасно было ее пробуждение после этого чудесного сна!
Она проснулась от громкого шума под окном. Внизу слышался топот лошадей, грубые голоса, отрывистая команда и громкий язвительный смех; она сразу узнала его: это смеялся Скэрти.
«Рано он поднялся сегодня! — подумала Марион. — Но, может быть, сейчас уже не так рано?»
Марион высунула из-под одеяла беленькую ручку и взяла с маленького столика у постели свои хорошенькие часики, украшенные драгоценными камнями. Взглянула на циферблат — десять часов!
И в ту же минуту зазвонили часы на башне.
Марион так поспешно схватилась за часы не потому, что ее удивил этот ранний шум. После того, что случилось сегодня ночью, это могло означать только одно: бегство Голтспера открыто и за ним готовится погоня. Она посмотрела на часы, чтобы узнать, много ли прошло времени с тех пор, как Голтспер скрылся, и обрадовалась, увидев, что уже десять часов.
Но почему же Скэрти так весел? Почему он смеется, когда, казалось бы, он должен быть вне себя от огорчения?
Марион вскочила с постели и быстро подбежала к окну. Только вчера она видела из этого окна самое тяжелое зрелище, какое ей когда-либо приходилось видеть. Такое же зрелище предстало перед ней и сейчас: Генри Голтспер на коне, привязанный к седлу, под охраной вооруженных кирасиров, тесно окружавших его со всех сторон.
Все были на конях, в полном снаряжении, с сумками, притороченными к седлам, словно готовились в поход. Капитан Скэрти расхаживал взад и вперед по усыпанной гравием дорожке, но, судя по его одежде, не собирался ехать с отрядом; на этот раз его заменял корнет Стаббс. Он сидел на коне Голтспера и как раз в эту минуту выезжал вперед, чтобы возглавить конвой.
Марион едва успела окинуть взглядом это совершенно неожиданное для нее страшное зрелище, как раздался сигнал: «Вперед!» Кони рванули, и ее возлюбленный скрылся из ее глаз. Стон, вырвавшийся у нее из груди, потонул в громких звуках рожка.
Прошло около часа, прежде чем потрясенная Марион опомнилась настолько, чтобы обрести способность рассуждать. Но она все еще была в смятении и мысли ее беспорядочно блуждали, когда чьи-то голоса внизу снова заставили ее выглянуть в окно.
Какой-то верховой разговаривал со Скэрти. Это был человек в форменной штатской одежде — по-видимому, дорожный агент. Взмыленный конь под ним тяжело дышал, словно скакал во весь опор не одну милю.
Скэрти стоял у стремени всадника и слушал его поспешное донесение, отличавшееся, видимо, чрезвычайной важностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53