«Ты должен верить, что если ты не веришь в НЕЧТО, то остаешься тенью без силы, без мотивации и без якоря. Ты должен верить, твой разум должен оставаться открытым, только таким образом ты сможешь уйти от пустоты и оказаться на новом плане существования».
И снова Молигрубер подумал: «Интересно, кто пользуется моей старой тачкой сейчас?» И тут же увидел улицы Калгари, увидел молодого парня, катящего его тачку и подметающего улицу, время от времени останавливающегося, чтобы перекурить. Затем он увидел старого писателя и затрясся от испуга, заметив, что писатель поднял лицо к небу и с полуулыбкой смотрит в его сторону. Затем его губы стали шевелиться, и Молигрубер разобрал слова: «Верь в нечто, верь, открой свой разум. Есть люди, которые готовы помочь тебе».
Молигрубер вновь взглянул вниз и почувствовал приступ гнева к человеку, пользующемуся его тачкой. Сейчас это была старая грязная тачка. Грязь въелась в петли крышки и в ручки. Метла тоже была в жалком состоянии – она истерлась, но истерлась не так, как истираются все метлы от долгого употребления. Она истерлась неровно – под углом, что свидетельствовало о том, что ее нынешний хозяин не гордится своим делом. Он испытал приступ гнева, и с ним пришло ощущение скорости – огромной, головокружительной скорости. И снова он удивился, как могло появиться ощущение скорости без ощущения движения? Как он мог уноситься куда-то, не чувствуя ветра на лице? Затем он затрясся от страха. Было ли у него лицо? Мог ли быть ветер в этом месте? Этого он не знал.
Молигрубер просто БЫЛ. Чувство времени отсутствовало, отсутствовало и чувство существования – он просто БЫЛ. Его разум работал по инерции – просто случайные мысли пролетали по экрану его разума. Затем он снова увидел старика-писателя и услышал слова, которые не были произнесены: «Ты должен верить во что-то». И тут Молигрубер увидел собственное детство – те ужасные условия, в которых он жил. Он вспомнил картинку в Библии и подпись под ней: «Господь – мой поводырь. Я не буду нуждаться. Он ведет меня…» Он ведет меня: эта мысль билась бесконечным рефреном в сознании Молигрубера. И он сказал про себя: «Я хочу, чтобы Он вел меня. Я хочу, чтобы хоть кто-то повел меня за собой!» И тут он ощутил «нечто». Он не знал, что это было, но появилось чувство присутствия людей. Он вспомнил, как когда-то провел ночь в ночлежке; кто бы ни заходил в большую комнату, он знал об этом, но при этом не просыпался – просто был настороже в случае, если кто-то попытается украсть часы, которые он положил под подушку, или тощий бумажник, покоящийся под головой.
Он издал мысленный возглас: «Помогите мне! Помогите мне!» И тут же ему показалось, что у него появились ноги. Появилось какое-то странное чувство – да, у него были ноги, босые ноги. И тут же он с ужасом обнаружил, что его ноги стоят в чем-то липком – возможно, в смоле. Он вспомнил свое детство, когда он отправился из дома в город босиком. Он шел по дороге, которую дорожные рабочие только что покрыли смолой. Он вспомнил тот страх, тот ужас, который охватывал его при мысли, что он увязнет в смоле и никакая сила не сможет сдвинуть его с места. Затем он почувствовал, как смола стала окутывать его тело. Она окутала ноги и руки. Да, теперь у него были ноги, руки и пальцы, но он не мог пошевелить ими, так как они безнадежно увязли в смоле. Если это и не была смола, то было что-то другое, но такое же липкое, сковывающее все движения. И он мог поклясться, что рядом находились люди. Они следили за ним. Он ощутил прилив ярости – багровой ярости, почти убийственной ярости – и тут же послал мысль: «Эй, ребята, чего вы глядите на меня, раскрыв рты? Почему бы вам не подойти ко мне и не подать руку? Вы что, не видите, что я увяз здесь». Мысль возвратилась ему в чистом и ярком виде, напомнив о том, что он видел на экранах телевизоров, когда заглядывал в окна дилеров: «Ты должен верить, должен верить. Открой свой разум, и мы поможем тебе. Ведь сейчас ты отвергаешь нас каждой мыслью. Верь, что мы готовы помочь тебе. Верь».
Он сердито хмыкнул и решил побежать к людям, которые глядели на него, – он был уверен, что они глядели, – но почувствовал, что просто барахтается на месте. Он застрял в смоле. Движения были практически незаметными. Он подумал: «Боже мой, что происходит?» И как только он произнес про себя «Боже мой», во тьме появился свет – словно забрезжил рассвет. Молигрубер взирал на все это с благоговейным ужасом а затем снова пробормотал: «Боже, Боже, помоги мне!» К своему восторгу и удивлению, он увидел, что на освещенном горизонте появилась фигура, призывающая его к себе знаками. Но нет, Молигрубер еще не был готов прийти. Он только бормотал про себя: «Какой-то странный холод. Больше ничего не будет. Никто не собирается помочь мне». Тогда свет померк, яркая линия горизонта исчезла, а Молигрубер еще глубже увяз в смолу или туда, где он находился. Время шло. Бесконечное время тянулось. Не было никаких признаков того, сколько прошло времени, но та сущность, которая была Молигрубером, просто покоилась «где-то», погруженная во тьму и неверие. А вокруг находились те, кто готовы были помочь ему – помочь в любое мгновение, стоило лишь Молигруберу открыть свой разум и дать возможность помощникам выполнить свою задачу – повести его к свету или к иной форме жизни, какой бы она ни была.
Он пришел в замешательство – нет, больше, чем в замешательство, – из-за того, что не мог чувствовать ни ног, ни рук. Это было очень неприятно. По какой-то причине он не мог изгнать образ старика-писателя из памяти – он просто застрял там. Что-то пузырилось в глубинах его сознания. Наконец он вспомнил.
Когда-то, бродя по парку, который он только что убрал, Молигрубер увидел старого писателя в инвалидной коляске, беседующего с каким-то человеком. Молигрубер остановился, чтобы услышать, о чем шла речь. Писатель говорил: «Знаете ли, в Библии, которую читают христиане, рассеяно множество намеков о жизни после смерти. Но меня всегда поражал тот факт, что христиане – особенно католики, – веря в святых, ангелов, дьяволов и во все такое, тем не менее, по какой-то непонятной причине, до сих пор сомневаются в идее жизни после смерти.» Как же они собираются объяснить такие слова из Книги Екклесиаста: «Ибо отходит человек в вечный дом свой, и готовы окружить его на улице плакальщицы; – доколе не порвалась серебряная цепочка и не разорвалась золотая повязка, и не разбился кувшин у источника и не обрушилось колесо над колодезем. И возвратится прах в землю, чем он и был; а дух возвратится к Богу, который дал его»? «Да, – продолжал старик-писатель. – Как вы думаете, что это означает? Это означает, что после смерти человека часть его тела возвращается к праху, из которого она (как предполагается) была создана, другая же часть возвращается к Богу или обретает иную жизнь. Так вот в Библии христиан признается идея жизни после смерти, сами же христиане не признают ее. Однако они обнаружат эту жизнь, перейдя на Другую Сторону!»
Молигрубер просто подпрыгнул, или ему показалось, что он подпрыгнул (как же можно подпрыгнуть, если у тебя нет тела?), так как слова прозвучали, словно их произнесли за его спиной. Каким-то образом ему удалось обернуться в своем сознании и посмотреть назад. Однако там никого не оказалось. Тогда он задумался над проблемой: возможно, его мышление деформировалось еще в детстве и он не допускал возможность жизни после смерти. Но она должна быть; ведь видел же он, как его тело умирало. Его потрясло зрелище собственного мертвого тела и чуть не стошнило (ведь не могло же его стошнить по-настоящему), когда он увидел свою разлагающуюся плоть, сквозь которую проступали кости скелета.
«Да, – бормотал он про себя (если только можно бормотать не имея голоса), – похоже, что существует какая-то жизнь после смерти. Очевидно, я обманывался долгие годы. Возможно, жизненные тяготы, с которыми я столкнулся еще в детстве, деформировали мои представления о ценностях существования. Наверное, действительно существует какая-то жизнь, так как я до сих пор жив. Ведь если я не живой, как я могу думать? Скорее всего, это своего рода жизнь».
Как только ему явилась эта последняя мысль, произошла совершенно невероятная вещь: он ощутил покалывание по всему телу. Ощущение словно распространялось по очертаниям тела. Он ощутил руки и ноги, вращая ими, он почувствовал их движение. А затем – какое счастье! – появился свет. Свет начал проникать в ничто , в абсолютную пустоту, в которой он существовал. Свет имел розоватый оттенок. Вначале он был очень бледным, но постепенно становился все ярче. А затем, совершенно внезапно, он начал падать вниз. Через некоторое время он приземлился на что-то липкое, что-то клейкое, и рядом он увидел черную тучу, пронизанную розоватыми лучами. Он постарался пошевелиться и обнаружил, что хотя движения и были возможны, но производить их можно было лишь с огромным трудом. Казалось, он очутился в вязкой среде, замедляющей все движения. Он начал неуверенно перемещаться, поднимая то одну ногу, то другую. Он подумал, что, очевидно, напоминает сейчас одно из тех чудовищ, которые обычно изображают на безвкусных обложках научно-фантастических книг.
Он выкрикнул изо всех сил: «О Боже, если ты есть, помоги мне!» Как только эти слова сорвались с его уст, он обнаружил драматические перемены. Вязкая среда исчезла, атмосфера стала прозрачнее, и он мог различать смутные фигуры, движущиеся вокруг. Это было странное ощущение. Молигрубер сравнил его с тем, как если бы он смотрел на мир сквозь полупрозрачный пластик.
Он прикрыл глаза руками, как козырьком, и пытался рассмотреть все, что было возможно. У него создалось впечатление (хотя он не видел этого отчетливо), что какие-то люди протягивают к нему руки, но не могут дотянуться до него. Казалось, между ними существует какой-то барьер – незримая прозрачная стена.
«О Господи, – подумал он, – если бы я только мог прорваться сквозь эту стену или бумагу, или пластик, или что-то иное! Я не могу рассмотреть этих людей. Возможно, они хотят помочь мне, возможно, они хотят убить меня. Но как им удастся сделать это, если я и так уже мертв? Но мертв ли я?» Он стал вздрагивать и вздрагивать всем телом, пока ему не пришла еще одна мысль: «Наверное, я лежу в больнице и мне снится кошмар после встречи с попом? Может быть, я жив и нахожусь на Земле, а все это не более чем отвратительный сон? Хотелось бы мне знать истину!»
Издалека до него донесся слабый голос, настолько тихий, что он едва различал слова, несмотря на то что напрягал свой слух изо всех сил: «Верь. Верь. О, верь в жизнь вечную. Верь, только верь, и мы сможем освободить тебя. Молись Богу. Бог существует. Не важно, как ты называешь Его. Не важно, какую религию ты исповедуешь. В любой религии есть Бог. Верь. Призови своего собственного Бога. Мы ждем. Ждем».
Молигрубер застыл на месте. Его ноги не пытались идти, он не пытался прорваться сквозь окружающую его вуаль. Он подумал о старом писателе, подумал о священниках и сразу же отверг священников, поняв их внутреннюю фальшь, их желание облегчить собственную жизнь, используя человеческие предрассудки. Он подумал о своем детстве, подумал о Библии и вновь стал молить Бога о просветлении: «О Боже Всемогущий, какую бы форму ты ни принял. Помоги мне. Я увяз, я потерялся, я существую, но у меня нет сущности. Помоги мне и позволь другим мне помочь». При этом всем своим верящим сердцем он ощутил сильный удар, словно прикоснулся к двум обнаженным проводам, по которым проходил мощный ток. Все перед ним закружилось, и покров разорвался.

Глава 5

Покров разорвался. Чернота, окружающая Молигрубера, разделилась с рвущимся звуком как раз перед его лицом. Затем он был ослеплен. Он отчаянно закрывал руками собственные глаза, благодаря «небеса» за то, что у него снова были руки. Свет был совершенно ослепительным, такого света он в жизни своей не видел. Или, может быть, видел? Ему вспомнилось, как будучи дворником он наблюдал за строительством высотного здания. Тогда применяли электросварку, дающую необыкновенно яркий, слепящий свет. Этот свет был таким интенсивным, что рабочие должны были надевать специальные маски, чтобы защитить глаза. Молигрубер плотно зажмурил веки, закрыл глаза руками и все равно ему казалось, что свет проходит насквозь. Затем он взял себя в руки и очень медленно, очень осторожно стал отводить руки от глаз. Свет был ярким – в этом не было никакого сомнения, и он свободно проникал сквозь сомкнутые веки. Итак, Молигрубер осторожно приоткрыл веки – так, что образовались лишь узенькие щелочки.
До чего же прекрасная картина предстала перед ним! Чернота отлетела прочь, исчезла навсегда, как он надеялся. Он стоял под деревьями. Взглянув вниз, он увидел живую сочную зеленую траву. Он никогда раньше не видел столь сочной, столь зеленой травы. Затем в траве он увидел какие-то маленькие белые штучки с желтыми центрами. Молигрубер напряг свой мозг: что это может быть? И наконец до него дошло: это ведь маргаритки! Маленькие маргаритки на поле! Он никогда не видел их прежде живыми – лишь на картинах, иногда по телевизору, заглядывая через окно магазина. Но здесь было еще на что посмотреть, кроме маргариток. Молигрубер огляделся по сторонам и увидел двоих мужчин, стоящих по обеим сторонам и взирающих вниз на него с улыбкой. Да, именно взирающих вниз, так как Молигрубер был невысоким человеком – одним из тех неприметных, ссохшихся человечков с узловатыми пальцами и обветренным лицом. Он поднял глаза на этих двух мужчин, улыбающихся ему с самым приветливым видом.
«Ну как, Молигрубер, – сказал один из них, – что ты думаешь обо всем этом?» Молигрубер стоял словно немой. Что он мог думать обо всем этом? Что он мог сказать? Ведь он почти еще ничего не видел. Он взглянул себе на ноги и почувствовал радость от того, что они у него есть снова. Затем он обвел взглядом свое тело и тут же подпрыгнул на месте. Он залился краской до корней волос. «Святые угодники! – произнес он про себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24