https://wodolei.ru/catalog/mebel/zerkalo-shkaf/
И я присоединяю свои молитвы к вашим». С этими словами он опустился на колени прямо посреди спальни и елейным голосом промолвил: «Помолимся вместе?»
Хоги согласно кивнул. Подобные вещи всегда приводили его в смущение. Ему вспомнился отец, старый добрый еврей, – которого он никогда не стыдился. Да и сам-то он кто такой, как не вероотступник, предавший религию своих предков? Он где-то читал, что нельзя отрекаться от своей веры без достаточно веских оснований, а разве можно считать веским основанием положение в обществе!
Этой ночью Хоги долго лежал без сна, погрузившись в раздумья. Боль куда-то отступила, но недомогание как было, так и осталось. Где-то в глубине сердца затаилась странная пустота, и временами ему казалось, что оно БЬЕТСЯ НАОБОРОТ. Так он и лежал в темноте, глядя в ночное небо поверх деревьев, приникших к окнам спальни. Он размышлял о жизни, размышлял о религии. Согласно преподанным ему догмам, Царство небесное оставалось бы для него за семью печатями, не стань он приверженцем учения Иисуса Христа. Он раздумывал над тем, что стало со всеми душами, обитавшими на Земле за многие тысячи лет до христианства, о многих миллионах тех, кто исповедует иные веры, – что стало с ними. Была ли хоть доля правды в том, что, не будучи католиком, нельзя попасть в Царство небесное? Так в этих размышлениях он и погрузился в глубокий спокойный сон.
Через несколько дней состояние Хоги заметно улучшилось. Врач не скрывал удовлетворения. «Ну, мистер МакОгуошер, – пообещал доктор Роббинс, – совсем скоро я разрешу вам вставать, и вы сможете отправиться на столь необходимый вам отдых. Вы уже решили, куда поедете?»
Хоги уже не раз задумывался над этим, но так и не мог прийти к окончательному решению. Куда же поехать? Собственно говоря, придавленный бесконечной усталостью, он и не хотел никуда ехать. Боль ослабела, но, сам не зная почему, он чувствовал себя не в своей тарелке – в глубине груди что-то по-прежнему надсадно ныло, не давая покоя. Правда, доктор сказал, что его дела пошли на поправку, да и сиделки твердят, что ему лучше. Даже преподобный отец, навестив его, сказал, что милостью Господней он выздоравливает.
Наконец наступил день, когда Хоги было разрешено встать с постели. Он надел уютный теплый халат и немного постоял у кровати, глядя в окно на проносящиеся мимо автомобили, на соседей, с любопытством глазевших из-за полуприкрытых занавесок. Однако что толку торчать в спальне, не лучше ли спуститься вниз.
Он медленно подошел к двери и не без труда открыл ее. Взявшись за ручку, он не сразу сообразил, что с ней делать – повернуть, толкнуть или потянуть на себя. Он немного постоял, пытаясь разобраться, как действует ручка, пока наконец случайно не повернул ее, и дверь открылась так стремительно, что он едва не упал навзничь.
Он вышел в выстланный пушистым ковром коридор, добрел до верхней площадки и ступил сначала на верхнюю ступеньку, затем ниже, еще ниже и еще. И вдруг болезненно вскрикнул. Боль, бешеная, слепящая, неумолимая! Он резко обернулся, ища за спиной убийцу, который всадил ему нож в спину, потерял равновесие и беспомощно рухнул на лестницу вниз головой.
К счастью, врач как раз входил в дом. К упавшему с лестницы Хоги со всех ног бросились и врач, и миссис МакОгуошер, и горничная, столкнувшись у нижней площадки над неподвижно лежащим хозяином. Первым опомнился доктор – он быстро опустился на колени, распахнул халат, выхватил стетоскоп и приложил его к груди больного.
Схватив саквояж, он молниеносно открыл его – наш доктор был весьма предусмотрителен – и достал лежавшую наготове ампулу.
Перед глазами Хоги, словно в тумане, промелькнул вонзившийся в руку шприц. Резкая боль от укола – и он провалился в беспамятство.
Странное гудение, покачивание, толчки. Где-то в немыслимой дали невнятный говор. Хоги не мог понять, что происходит. Но тут вдруг надсадно взвыла автомобильная сирена, и открыв глаза, Хоги понял, что лежит в машине скорой помощи, крепко привязанный к носилкам. На соседнем сиденье неловко примостилась его жена. До чего же она расстроена, подумал он, заодно удивляясь, почему никто до сих пор не придумал более удобных сидений для друзей или родных пациента.
Затем его внимание переключилось. Странное дело, подумал он, на спусках ноги оказываются выше головы, а на подъемах – наоборот, совсем как на качелях. Все вокруг приобрело какой-то необычный вид. Стоило машине остановиться перед светофором, как прохожие с нездоровым любопытством начинали заглядывать в окна. К тому же некоторых людей окружало странное сияние невиданных прежде цветов и оттенков. Не давая себе труда задуматься над причиной этого явления, он позволил мыслям свободно блуждать, переходя с одного предмета на другой. Перед машиной что-то лязгнуло, и нырнув в мрачный туннель, она резко затормозила. Водитель и санитар мигом выскочили и открыли дверцу. Сначала они помогли выйти жене, затем со стуком и грохотом вытащили носилки, что-то там подкрутили, и носилки приподнялись фута на четыре, превратившись в удобную каталку. Санитар буркнул жене Хоги: «Ступайте в контору и сообщите все необходимые сведения: номер страховки, возраст, диагноз, фамилию врача, номер карточки социального страхования, словом, все. Как только справитесь, приходите в палату XYZ». Санитары дружно взялись за носилки и покатили их вверх по длинному пандусу, – нечто похожее было и у Хоги на фабрике. Несмотря на тусклое освещение, они явно хорошо знали дорогу, резво катя носилки и здороваясь по пути с медсестрами и врачами.
Хоги лежал, робко поглядывая по сторонам, раздумывая то над тем, то над этим. Тут носилки остановились, и краешком глаза он заметил, что санитар жмет на кнопку, должно быть, лифта – да, так и есть. Вскоре раскрылись настежь широкие створки, и двое санитаров ловко вкатили носилки в кабину. Створки со стуком закрылись, и лифт тронулся вверх. Прошло, казалось, довольно много времени, и наконец лифт остановился, легонько покачиваясь на тросах подвески.
Дверь открылась, и в кабину хлынул яркий свет. Хоги не без труда разглядел разместившийся рядом с лифтом сестринский пост.
«Приступ стенокардии по скорой. Куда его везти?» – спросил один из санитаров.
«Ах, этого? Минутку, сейчас посмотрим. Ага, вот оно. Блок интенсивной терапии», – ответила дежурная сестра. Санитары кивнули и покатили носилки по гладкому полу коридора. Послышался чей-то приглушенный говор, затем стук инструментов, звон металла по стеклу, и каталка, резко повернув, въехала в распахнутую дверь.
Остановка. Хоги растерянно огляделся по сторонам, оказавшись в новом для себя месте. Это была просторная палата с доброй дюжиной коек. К его изумлению, женщины и мужчины лежали вперемешку на соседних койках, и Хоги страшно смутился при мысли о том, что может оказаться в постели с какой-нибудь женщиной – ну, не то чтобы совсем, но в одной палате. Он что-то пробормотал, и к нему из-за спины наклонился санитар: «Что?»
Хоги повторил: «А я и не знал, что здесь мужчины и женщины лежат в одной палате».
Санитар расхохотался: «Да это же Блок интенсивной терапии, и тем, кто здесь лежит, не до ЭТОГО!» Тут опять все пришло в движение, послышались тихие голоса, невнятные разговоры, и его носилки покатили вперед. Затем санитар сказал: «Вас подвезли прямо к кровати. Сами перебраться сможете?»
Хоги отрицательно покачал головой, и санитар сказал: «Ладно, управимся сами – просто перетащим вас на кровать. Высота почти одинаковая. Ну, взяли!»
Хоги рывком подняли и перевалили на больничную койку. Убрав носилки, санитары вышли из блока. Подошедшая медсестра приподняла бортики кровати так, что Хоги оказался словно в клетке, разве что без крышки.
«Я ведь не дикий зверь и никому не опасен», – заметил он.
«Ну, из-за этого огорчаться не стоит, – ответила медсестра. – Мы всегда поднимаем бортики, чтобы пациент случайно не свалился на пол. Это помогает избежать судебных тяжб!» И, спохватившись, добавила: «Потерпите еще немного. Доктор придет, как только освободится».
И Хоги остался лежать. Он не знал, сколько прошло времени. Случайно открыв глаза, он увидел рядом жену, потом она исчезла в смутной сероватой дымке, застилавшей глаза. Позже вокруг него столпилась куча народу. Кто-то расстегнул пижаму, затем холодное прикосновение стетоскопа, резкая боль в руке от укола – и, как в тумане, трубки, тянущиеся от руки к чему-то – ЧЕМУ-ТО, чего издалека не разглядеть. Предплечье другой руки что-то сдавило, послышался звук накачиваемого воздуха, и мужской голос, назвав вслух какие-то цифры, выдохнул «Ого!» Потом все исчезло.
Время остановилось. Времени больше не существовало. Как сквозь туманную пелену, Хоги ощущал перемещение коек, а может, это были каталки, что-то все время позвякивало и постукивало, в нос то и дело ударял раздражающий запах, но что это было – он не понимал.
Он смутно осознал, что рядом с ним или над ним – кто знает? – разговаривают двое. Доносились лишь невнятные обрывки фраз: «Кардиостимулятор?» – «Не знаю, на всякий случай будем держать наготове электроды шокового стимулятора – мне это тоже не нравится. И все же не исключено, что он еще выкарабкается. В любом случае стоит рискнуть». Голоса растаяли вдали, словно унесенные ветром. Хоги снова впал в дремоту, из которой его вырвал чей-то вопрос: «Ну, мистер МакОгуошер? Как вы теперь? В порядке? Мистер МакОгуошер! Мистер МакОгуошер! Вы меня слышите? Мистер МакОгуошер, отзовитесь, отзовитесь! О, Боже, Боже, – продолжал тот же голос, – надо взять кровь на анализ, а я никак не найду эту проклятую вену!» – «Попробуй с другим турникетом, – посоветовал другой голос. – Иногда получается – вот этот, с широким бандажом». Кто-то, похоже, возился с его рукой. Что-то неприятно сжало его предплечье, так что вздулись кончики пальцев, затем резкий укол и возглас: «Есть наконец-то, теперь все в порядке».
Разговоры в палате понемногу смолкали, стихала суета, лишь где-то прозвенел колокольчик – раз, два, три, – и все. Три часа, подумал Хоги. Интересно, день сейчас или ночь. Не знаю. И вообще не знаю, что со мной происходит. Ну, ничего не поделаешь.
И опять голоса. «Может, ему пора принять последнее причастие, доктор?» – тихо спросил кто-то. «Пожалуй, об этом стоит подумать, – симптомы скверные. Об этом стоит подумать». – Хоги попытался открыть глаза. До чего же все странно – над ним склонился человек в черном. Может, он уже попал на небеса в сопровождении черного святого? Однако чуть позже он сообразил, что это больничный капеллан.
А время все шло. В тускло освещенной палате слабо поблескивали загадочные инструменты, мигали огоньками приборы. Едва различимо вспыхивали то желтые, то красные, то зеленые светлячки, а временами загорались и гасли белые. Где-то за окном запела птица. Вскоре, негромко шурша сандалиями или тапочками, в палату вошли несколько медсестер и санитаров. Тихо перемолвившись с ними несколькими фразами, ушел персонал ночной смены. Утренняя смена начала обход, шепотом расспрашивая больных о самочувствии, шелестя бумагами и рулонами самописцев. Наконец, дошла очередь и до Хоги. «О, сегодня вы выглядите получше, мистер МакОгуошер», – сказала сестра. Хоги немного удивился – ведь она видит его в первый раз. Склонившись над больным, сестра чуть пригладила одеяло и перешла к следующему пациенту.
В палате посветлело – наступило утро. Далеко на востоке вынырнул и начал подниматься над краем земли красный овал, мало-помалу превращаясь в полный ярко-алый шар, и едва рассеялся утренний туман, солнце засияло чистым ярким светом.
В Блоке интенсивной терапии возобновилась привычная дневная суета: одних пациентов умывали, других кормили, кое-кого даже через вену. Не оставили в покое и Хоги. Одна сестра взяла кровь на анализ, другая измерила давление. Затем появился доктор и, заметив: «А вы молодец, мистер МакОгуошер, скоро встанете на ноги», – тотчас ушел.
Прошло несколько часов, а может и дней, и Хоги, наконец, смог сидеть в кровати. К нему подошли две медсестры: «Мы переводим вас в отдельную палату, мистер МакОгуошер. Интенсивная терапия вам больше не нужна. У вас в тумбочке есть что-нибудь?»
«Нет, – ответил Хоги. – Только то, что на мне».
«Хорошо, тогда мы сейчас вывезем вас, держитесь крепче». – С этими словами сестры разблокировали колесики кровати и осторожно покатили ее вместе с капельницей, и при выезде из палаты он увидел, как на освободившееся место вкатывают койку с новым пациентом.
Хоги огляделся с естественным любопытством человека, оказавшегося в госпитале или как-то иначе ограниченного в передвижениях. Его привезли в довольно уютную маленькую палату с закрепленным у самого потолка телевизором, кроватью и одним окном. Рядом с кроватью виднелся стенной шкаф и умывальник. На узком выступе у шкафа виднелась кнопка вызова сестры, а у бортика кровати он не без интереса заметил панель управления радиоприемником и телевизором.
Сестры развернули кровать и заблокировали колесики. Одна из них тотчас ушла, другая повозилась еще немного, наводя порядок, и затем тоже вышла из палаты.
Хоги остался лежать, гадая, что будет дальше. Из коридора едва слышно доносились переговоры по селекторной связи. Он было попытался вслушаться, но потом решил, что это просто система вызова, так как врачей постоянно вызывали то на один, то на другой этаж. При этом очень часто звучала фамилия его лечащего врача. Прислушавшись, он понял, что этого доктора вызывают в палату такую-то. В такой-то палате лежал сам Хоги, и он стал ждать. Примерно час спустя явился врач: «Ну, мистер МакОгуошер, судя по вашему виду надеюсь, сегодня вам гораздо лучше, хотя должен признать, что вы нас крепко напугали». Хоги с трудом открыл глаза: «Я не могу как следует собраться с мыслями, доктор. Не могу связать события воедино. Вот вас вызвали в эту палату около часу назад, и все это время я пытался понять, почему это так, и, наконец, сообразил, что меня ни с того ни с сего перевели из Блока интенсивной терапии».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Хоги согласно кивнул. Подобные вещи всегда приводили его в смущение. Ему вспомнился отец, старый добрый еврей, – которого он никогда не стыдился. Да и сам-то он кто такой, как не вероотступник, предавший религию своих предков? Он где-то читал, что нельзя отрекаться от своей веры без достаточно веских оснований, а разве можно считать веским основанием положение в обществе!
Этой ночью Хоги долго лежал без сна, погрузившись в раздумья. Боль куда-то отступила, но недомогание как было, так и осталось. Где-то в глубине сердца затаилась странная пустота, и временами ему казалось, что оно БЬЕТСЯ НАОБОРОТ. Так он и лежал в темноте, глядя в ночное небо поверх деревьев, приникших к окнам спальни. Он размышлял о жизни, размышлял о религии. Согласно преподанным ему догмам, Царство небесное оставалось бы для него за семью печатями, не стань он приверженцем учения Иисуса Христа. Он раздумывал над тем, что стало со всеми душами, обитавшими на Земле за многие тысячи лет до христианства, о многих миллионах тех, кто исповедует иные веры, – что стало с ними. Была ли хоть доля правды в том, что, не будучи католиком, нельзя попасть в Царство небесное? Так в этих размышлениях он и погрузился в глубокий спокойный сон.
Через несколько дней состояние Хоги заметно улучшилось. Врач не скрывал удовлетворения. «Ну, мистер МакОгуошер, – пообещал доктор Роббинс, – совсем скоро я разрешу вам вставать, и вы сможете отправиться на столь необходимый вам отдых. Вы уже решили, куда поедете?»
Хоги уже не раз задумывался над этим, но так и не мог прийти к окончательному решению. Куда же поехать? Собственно говоря, придавленный бесконечной усталостью, он и не хотел никуда ехать. Боль ослабела, но, сам не зная почему, он чувствовал себя не в своей тарелке – в глубине груди что-то по-прежнему надсадно ныло, не давая покоя. Правда, доктор сказал, что его дела пошли на поправку, да и сиделки твердят, что ему лучше. Даже преподобный отец, навестив его, сказал, что милостью Господней он выздоравливает.
Наконец наступил день, когда Хоги было разрешено встать с постели. Он надел уютный теплый халат и немного постоял у кровати, глядя в окно на проносящиеся мимо автомобили, на соседей, с любопытством глазевших из-за полуприкрытых занавесок. Однако что толку торчать в спальне, не лучше ли спуститься вниз.
Он медленно подошел к двери и не без труда открыл ее. Взявшись за ручку, он не сразу сообразил, что с ней делать – повернуть, толкнуть или потянуть на себя. Он немного постоял, пытаясь разобраться, как действует ручка, пока наконец случайно не повернул ее, и дверь открылась так стремительно, что он едва не упал навзничь.
Он вышел в выстланный пушистым ковром коридор, добрел до верхней площадки и ступил сначала на верхнюю ступеньку, затем ниже, еще ниже и еще. И вдруг болезненно вскрикнул. Боль, бешеная, слепящая, неумолимая! Он резко обернулся, ища за спиной убийцу, который всадил ему нож в спину, потерял равновесие и беспомощно рухнул на лестницу вниз головой.
К счастью, врач как раз входил в дом. К упавшему с лестницы Хоги со всех ног бросились и врач, и миссис МакОгуошер, и горничная, столкнувшись у нижней площадки над неподвижно лежащим хозяином. Первым опомнился доктор – он быстро опустился на колени, распахнул халат, выхватил стетоскоп и приложил его к груди больного.
Схватив саквояж, он молниеносно открыл его – наш доктор был весьма предусмотрителен – и достал лежавшую наготове ампулу.
Перед глазами Хоги, словно в тумане, промелькнул вонзившийся в руку шприц. Резкая боль от укола – и он провалился в беспамятство.
Странное гудение, покачивание, толчки. Где-то в немыслимой дали невнятный говор. Хоги не мог понять, что происходит. Но тут вдруг надсадно взвыла автомобильная сирена, и открыв глаза, Хоги понял, что лежит в машине скорой помощи, крепко привязанный к носилкам. На соседнем сиденье неловко примостилась его жена. До чего же она расстроена, подумал он, заодно удивляясь, почему никто до сих пор не придумал более удобных сидений для друзей или родных пациента.
Затем его внимание переключилось. Странное дело, подумал он, на спусках ноги оказываются выше головы, а на подъемах – наоборот, совсем как на качелях. Все вокруг приобрело какой-то необычный вид. Стоило машине остановиться перед светофором, как прохожие с нездоровым любопытством начинали заглядывать в окна. К тому же некоторых людей окружало странное сияние невиданных прежде цветов и оттенков. Не давая себе труда задуматься над причиной этого явления, он позволил мыслям свободно блуждать, переходя с одного предмета на другой. Перед машиной что-то лязгнуло, и нырнув в мрачный туннель, она резко затормозила. Водитель и санитар мигом выскочили и открыли дверцу. Сначала они помогли выйти жене, затем со стуком и грохотом вытащили носилки, что-то там подкрутили, и носилки приподнялись фута на четыре, превратившись в удобную каталку. Санитар буркнул жене Хоги: «Ступайте в контору и сообщите все необходимые сведения: номер страховки, возраст, диагноз, фамилию врача, номер карточки социального страхования, словом, все. Как только справитесь, приходите в палату XYZ». Санитары дружно взялись за носилки и покатили их вверх по длинному пандусу, – нечто похожее было и у Хоги на фабрике. Несмотря на тусклое освещение, они явно хорошо знали дорогу, резво катя носилки и здороваясь по пути с медсестрами и врачами.
Хоги лежал, робко поглядывая по сторонам, раздумывая то над тем, то над этим. Тут носилки остановились, и краешком глаза он заметил, что санитар жмет на кнопку, должно быть, лифта – да, так и есть. Вскоре раскрылись настежь широкие створки, и двое санитаров ловко вкатили носилки в кабину. Створки со стуком закрылись, и лифт тронулся вверх. Прошло, казалось, довольно много времени, и наконец лифт остановился, легонько покачиваясь на тросах подвески.
Дверь открылась, и в кабину хлынул яркий свет. Хоги не без труда разглядел разместившийся рядом с лифтом сестринский пост.
«Приступ стенокардии по скорой. Куда его везти?» – спросил один из санитаров.
«Ах, этого? Минутку, сейчас посмотрим. Ага, вот оно. Блок интенсивной терапии», – ответила дежурная сестра. Санитары кивнули и покатили носилки по гладкому полу коридора. Послышался чей-то приглушенный говор, затем стук инструментов, звон металла по стеклу, и каталка, резко повернув, въехала в распахнутую дверь.
Остановка. Хоги растерянно огляделся по сторонам, оказавшись в новом для себя месте. Это была просторная палата с доброй дюжиной коек. К его изумлению, женщины и мужчины лежали вперемешку на соседних койках, и Хоги страшно смутился при мысли о том, что может оказаться в постели с какой-нибудь женщиной – ну, не то чтобы совсем, но в одной палате. Он что-то пробормотал, и к нему из-за спины наклонился санитар: «Что?»
Хоги повторил: «А я и не знал, что здесь мужчины и женщины лежат в одной палате».
Санитар расхохотался: «Да это же Блок интенсивной терапии, и тем, кто здесь лежит, не до ЭТОГО!» Тут опять все пришло в движение, послышались тихие голоса, невнятные разговоры, и его носилки покатили вперед. Затем санитар сказал: «Вас подвезли прямо к кровати. Сами перебраться сможете?»
Хоги отрицательно покачал головой, и санитар сказал: «Ладно, управимся сами – просто перетащим вас на кровать. Высота почти одинаковая. Ну, взяли!»
Хоги рывком подняли и перевалили на больничную койку. Убрав носилки, санитары вышли из блока. Подошедшая медсестра приподняла бортики кровати так, что Хоги оказался словно в клетке, разве что без крышки.
«Я ведь не дикий зверь и никому не опасен», – заметил он.
«Ну, из-за этого огорчаться не стоит, – ответила медсестра. – Мы всегда поднимаем бортики, чтобы пациент случайно не свалился на пол. Это помогает избежать судебных тяжб!» И, спохватившись, добавила: «Потерпите еще немного. Доктор придет, как только освободится».
И Хоги остался лежать. Он не знал, сколько прошло времени. Случайно открыв глаза, он увидел рядом жену, потом она исчезла в смутной сероватой дымке, застилавшей глаза. Позже вокруг него столпилась куча народу. Кто-то расстегнул пижаму, затем холодное прикосновение стетоскопа, резкая боль в руке от укола – и, как в тумане, трубки, тянущиеся от руки к чему-то – ЧЕМУ-ТО, чего издалека не разглядеть. Предплечье другой руки что-то сдавило, послышался звук накачиваемого воздуха, и мужской голос, назвав вслух какие-то цифры, выдохнул «Ого!» Потом все исчезло.
Время остановилось. Времени больше не существовало. Как сквозь туманную пелену, Хоги ощущал перемещение коек, а может, это были каталки, что-то все время позвякивало и постукивало, в нос то и дело ударял раздражающий запах, но что это было – он не понимал.
Он смутно осознал, что рядом с ним или над ним – кто знает? – разговаривают двое. Доносились лишь невнятные обрывки фраз: «Кардиостимулятор?» – «Не знаю, на всякий случай будем держать наготове электроды шокового стимулятора – мне это тоже не нравится. И все же не исключено, что он еще выкарабкается. В любом случае стоит рискнуть». Голоса растаяли вдали, словно унесенные ветром. Хоги снова впал в дремоту, из которой его вырвал чей-то вопрос: «Ну, мистер МакОгуошер? Как вы теперь? В порядке? Мистер МакОгуошер! Мистер МакОгуошер! Вы меня слышите? Мистер МакОгуошер, отзовитесь, отзовитесь! О, Боже, Боже, – продолжал тот же голос, – надо взять кровь на анализ, а я никак не найду эту проклятую вену!» – «Попробуй с другим турникетом, – посоветовал другой голос. – Иногда получается – вот этот, с широким бандажом». Кто-то, похоже, возился с его рукой. Что-то неприятно сжало его предплечье, так что вздулись кончики пальцев, затем резкий укол и возглас: «Есть наконец-то, теперь все в порядке».
Разговоры в палате понемногу смолкали, стихала суета, лишь где-то прозвенел колокольчик – раз, два, три, – и все. Три часа, подумал Хоги. Интересно, день сейчас или ночь. Не знаю. И вообще не знаю, что со мной происходит. Ну, ничего не поделаешь.
И опять голоса. «Может, ему пора принять последнее причастие, доктор?» – тихо спросил кто-то. «Пожалуй, об этом стоит подумать, – симптомы скверные. Об этом стоит подумать». – Хоги попытался открыть глаза. До чего же все странно – над ним склонился человек в черном. Может, он уже попал на небеса в сопровождении черного святого? Однако чуть позже он сообразил, что это больничный капеллан.
А время все шло. В тускло освещенной палате слабо поблескивали загадочные инструменты, мигали огоньками приборы. Едва различимо вспыхивали то желтые, то красные, то зеленые светлячки, а временами загорались и гасли белые. Где-то за окном запела птица. Вскоре, негромко шурша сандалиями или тапочками, в палату вошли несколько медсестер и санитаров. Тихо перемолвившись с ними несколькими фразами, ушел персонал ночной смены. Утренняя смена начала обход, шепотом расспрашивая больных о самочувствии, шелестя бумагами и рулонами самописцев. Наконец, дошла очередь и до Хоги. «О, сегодня вы выглядите получше, мистер МакОгуошер», – сказала сестра. Хоги немного удивился – ведь она видит его в первый раз. Склонившись над больным, сестра чуть пригладила одеяло и перешла к следующему пациенту.
В палате посветлело – наступило утро. Далеко на востоке вынырнул и начал подниматься над краем земли красный овал, мало-помалу превращаясь в полный ярко-алый шар, и едва рассеялся утренний туман, солнце засияло чистым ярким светом.
В Блоке интенсивной терапии возобновилась привычная дневная суета: одних пациентов умывали, других кормили, кое-кого даже через вену. Не оставили в покое и Хоги. Одна сестра взяла кровь на анализ, другая измерила давление. Затем появился доктор и, заметив: «А вы молодец, мистер МакОгуошер, скоро встанете на ноги», – тотчас ушел.
Прошло несколько часов, а может и дней, и Хоги, наконец, смог сидеть в кровати. К нему подошли две медсестры: «Мы переводим вас в отдельную палату, мистер МакОгуошер. Интенсивная терапия вам больше не нужна. У вас в тумбочке есть что-нибудь?»
«Нет, – ответил Хоги. – Только то, что на мне».
«Хорошо, тогда мы сейчас вывезем вас, держитесь крепче». – С этими словами сестры разблокировали колесики кровати и осторожно покатили ее вместе с капельницей, и при выезде из палаты он увидел, как на освободившееся место вкатывают койку с новым пациентом.
Хоги огляделся с естественным любопытством человека, оказавшегося в госпитале или как-то иначе ограниченного в передвижениях. Его привезли в довольно уютную маленькую палату с закрепленным у самого потолка телевизором, кроватью и одним окном. Рядом с кроватью виднелся стенной шкаф и умывальник. На узком выступе у шкафа виднелась кнопка вызова сестры, а у бортика кровати он не без интереса заметил панель управления радиоприемником и телевизором.
Сестры развернули кровать и заблокировали колесики. Одна из них тотчас ушла, другая повозилась еще немного, наводя порядок, и затем тоже вышла из палаты.
Хоги остался лежать, гадая, что будет дальше. Из коридора едва слышно доносились переговоры по селекторной связи. Он было попытался вслушаться, но потом решил, что это просто система вызова, так как врачей постоянно вызывали то на один, то на другой этаж. При этом очень часто звучала фамилия его лечащего врача. Прислушавшись, он понял, что этого доктора вызывают в палату такую-то. В такой-то палате лежал сам Хоги, и он стал ждать. Примерно час спустя явился врач: «Ну, мистер МакОгуошер, судя по вашему виду надеюсь, сегодня вам гораздо лучше, хотя должен признать, что вы нас крепко напугали». Хоги с трудом открыл глаза: «Я не могу как следует собраться с мыслями, доктор. Не могу связать события воедино. Вот вас вызвали в эту палату около часу назад, и все это время я пытался понять, почему это так, и, наконец, сообразил, что меня ни с того ни с сего перевели из Блока интенсивной терапии».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24