Выйти я побоялась, но решила, что молния ударила в мою баньку, и каково же было мое удивление, когда потом оказалось, что в грозу свалило одинокий дуб по дороге в Лески, а это от нас километрах в трех...
Нет, я лучше сейчас расскажу, почему Надежда Михайловна не пришла ко мне на уху, только начать придется издалека.
Так вот Надежде Михайловне, моей соседке слева (написала и вспомнила Марселя Пруста, точнее его книгу "В сторону Свана", подумав при этом, что занятно было бы сочинить роман "В сторону Надежды Михайловны"), лет, наверное, под восемьдесят, во всяком случае своих девочек-двойняшек она родила еще до войны. Происхождением она не из нашей деревни, а из Погорелова, а к нам вышла замуж за скотника Матюхина, с которым, по выражению Надежды Михайловны, они "жили, как две картинки". В особенную заслугу своему благоверному она почему-то ставила то, что он ни разу не поднял на нее руку, хотя будучи под мухой, ходил за ней по усадьбе с черенком от грабель и строил нечеловеческие гримасы.
Ну так вот... Забрали его в армию на второй неделе войны, но уже в августе красноармеец Матюхин вернулся домой в ободранной шинели, немецкой пилотке, надвинутой на уши, и с немецким же ранцем из телячьей кожи, в котором была банка бобов с салом и запас болгарских сигарет "Солнце", сигареты были тогда в диковинку, и на них ходила смотреть вся деревня. Вероятно, Матюхин дезертировал или попал в плен и бежал, но, как бы там ни было, она сочла его преждевременное возвращение предосудительным и не разговаривала с ним до самой его смерти, которая последовала, впрочем, в сорок втором году. Этот день преждевременного возвращения Матюхина для нее - черный день календаря, и всякий раз 20 августа она в знак траура сидит дома.
Силы Небесные, уже август на исходе, скоро настанет осень..."
5
Когда Вася Злоткин проснулся, голландское солнце стояло уже высоко и озаряло гостиничный номер бледно-апельсиновыми лучами. Вася поднялся с постели, посмотрел на себя в зеркало, выпил мерзавчик "Кампари" и принялся одеваться.
Спустившись в холл, он беспокойно огляделся по сторонам: у лифта торчал бой в смешной красной шапочке, прогуливались туда-сюда двое господ в роскошных серых костюмах, о чем-то прилично споря, в креслах сидела пожилая чета, оба седенькие, какие-то воздушные, верно, американцы... ах, вот оно что, - у стойки портье стоял, оперевшись на трость, сомнительный тип в галстуке бабочкой, с тонкими усиками и выпученными глазами. "Точно это Асхат Токаев, - подумал Злоткин, - а в палке у него, скорее всего, клинок."
С этой тревожной думой он вышел из гостиницы и пустился наугад в поисках телефонной будки, одновременно рассчитывая проверить, следит ли за ним сомнительный господин с тростью, или же не следит. День стоял светлый, сухой и, по русским понятиям, совсем теплый; добродушные прохожие прогуливались по панели, сплошь застекленные кафе были полны публики, напротив табачного магазина гигантская шарманка на колесах производила механическую музыку, негры в вязаных шапочках скучали по проулкам, шумели трамваи, впрочем, деликатно, по-европейски, и даже не шумели, а давали о себе знать. Вася Злоткин поворотил направо, потом еще раз направо и притаился за углом порнографической лавки; сомнительного господина с тростью было не видать; едва слышно плескалась вода в канале, обшитом брусом лаково-коричневого оттенка, баржа стояла на приколе, отделанная под жилье, на противоположной стороне теснились чистенькие домики какой-то кукольной, по крайней мере, сильно театрализованной архитектуры, и умытые их окна смотрели выразительно, как глаза.
Как раз напротив порнографической лавки оказалась будка телефона-автомата; плотно прикрыв за собою дверь, он набрал заветный номер, сказал пароль и услышал в трубке:
- Что-нибудь случилось?
- Да нет, вроде бы ничего... Если, конечно, не считать, что в Стокгольме этого неуловимого Орхана Туркула и след простыл. Швед мне сказал, что он улетел в Амстердам, откуда я, собственно, и звоню.
- Подождите минуту... Так... Найдете улицу Дамрак, это опять же в центре. Спуститесь по ней в сторону площади Дам до первого поворота налево. Увидите автомобильную стоянку, минуете ее и на правой стороне улицы найдете китайский ресторан. Примерно через час там вас будет ожидать человек из восточноевропейского департамента министерства иностранных дел.
- А что этот гад Токаев?
- Асхат, по нашим сведениям, рвет и мечет.
- Ничего, я тоже не лыком шит.
- Вот еще что: от Хозяина вам ведено передать, что, если вы исполните вашу миссию на твердую четверку, вам обеспечена стабильная политическая карьера.
Вася Злоткин тихо улыбнулся, как будто его посетило приятное воспоминание юности, повесил трубку и отправился искать улицу Дамрак, рассчитывая на содействие полицейских, но так и не встретил ни одного. Ему все встречались изящно одетые и тщательно причесанные обыватели города Амстердама, которые не имели отношения к охране правопорядка, что-то лопочущие по-своему и до такой степени улыбчивые, что он даже пару раз про себя спросил: "Чему они все улыбаются, как придурки?!" Он шел малолюдными набережными каналов, мимо пригожих домиков, в которых было что-то кондитерское, крошечных магазинчиков, миниатюрных разводных мостов, похожих на виселицы, сплошного строя разноцветных автомобилей, но ничто не увлекало его внимания, поскольку он был погружен в сладостные размышления на тот счет, что, видимо, скоро его имя прогремит на всю Российскую Федерацию и уже не нужно будет бояться внезапной смерти; впрочем, в нем исподволь созрело впечатление, что Амстердам, хотя и город сказочный, неземной, но по духу своему захолустный, как Арзамас. Размышления размышлениями, а по дороге он купил себе отличную трубку за восемьдесят гульденов сорок центов и кожаные штаны.
Некоторое время спустя он вышел-таки на улицу Дамрак, повернул налево у ювелирного магазина, миновал автомобильную стоянку и без труда нашел китайский ресторанчик, который располагался в полуподвале. Толкнув стеклянную дверь, отозвавшуюся колокольчиком, он увидел за ближним столиком моложавую женщину, блондинку, стриженную под мальчика, которая махнула ему рукой. Вася Злоткин не без колебаний присел к ней за столик и сказал по-английски:
- Хай!
- Если вы не против, будем разговаривать по-русски, - сказала блондинка и сделала неожиданный жест рукой. - Я ведь славист, специалистка по "Серебряному веку", и вообще люблю по-русски поговорить.
- Одну минутку, девушка, я сейчас водочки закажу, - сообщил Злоткин своей соседке и распорядился подать бутылку смирновской водки. По-русски, то есть по душам, помимо этого напитка не говорят.
Когда маленькая, вкрадчиво-улыбчивая китаяночка принесла водку, Злоткин налил рюмку своей соседке, а себе какую-то пузатенькую, примерно двухсотграммовую емкость всклянь; может быть, это даже была вазочка для цветов.
- Давайте я сразу вызову "скорую помощь", - предложила блондинка и сделала тот же неожиданный жест рукой.
- Это еще зачем?
- Я думаю, вам сейчас будет плохо.
- Девушка, мне сейчас будет исключительно хорошо!
Злоткин выпил; блондинка ему сказала:
- Как нам сообщили из Москвы, вы ищете встречи с неким Орханом Туркулом, но его в Амстердаме нет.
- Как так нет?!.
- Как это бывает обыкновенно. Из Швеции он полетел не в Амстердам, а в Марсель, рейсом Стокгольм - Марсель с посадкой в Амстердаме, где интересующее вас лицо задержалось только на полчаса.
- Ну вообще! - воскликнул Вася Злоткин и грохнул по столу кулаком.
- Авиабилет до Марселя вам уже заказан. Собственно, вот и все.
- Все!.. Вашими бы устами да мед пить! А если этого турка не окажется в Марселе, тогда как? - на Северный полюс за ним лететь?!
- Вы знаете, мне никогда не попадалось это идиоматическое выражение про уста и мед...
- Вам же легче. И чем думают эти огольцы со Старой площади - не пойму! Ну бардак, ну бардак!.. Нет, вы не подумайте, я люблю свою работу, коллег и все такое прочее, я только наших олухов не люблю!
- Страшные вы люди, русские...
- Это еще почему? Потому что мы водку хлещем?
- Нет, то, что вы пьете, меня не удивляет, меня удивило бы, если бы вы не пили. Но скажите мне, пожалуйста: как можно в одно и то же время любить и ненавидеть одно и то же?
- Что-то я не врубился. И вообще, знаете: мне пора.
К удивлению Васи Злоткина блондинка вызвалась проводить его до гостиницы то ли из любезности, то ли из интереса к идиоме, то ли из желания получить-таки ответ на причудливый свой вопрос.
Когда они вышли из ресторана и поравнялись со шлагбаумом автомобильной стоянки, Васе ни с того, ни с сего почудилось, что вот сейчас, сразу за углом ювелирного магазина, ему повстречается тот самый сомнительный тип с тростью, которого нынче утром он заприметил в холле гостиницы "Барбизон". И действительно: только Злоткин со своей спутницей повернул на улицу Дамрак, как ему на глаза попался этот поганый щеголь. То, что предчувствие оправдалось, его, однако, нисколько не удивило, ибо с ним и прежде бывали случаи в этом роде, так, он за месяц предсказал большевистский путч девяносто первого года и почти всегда угадывал карты на руках у партнера, когда играл в "секу" или в "очко". Вася Злоткин машинально нащупал в своем брезентовом баульчике пистолет Стечкина, блондинка из восточноевропейского департамента все развивала тему:
- ...И еще русских боятся на Западе потому, что они романтики. Человек, который доволен тем, что у него есть достаток и крыша над головой, никому не страшен. Потому что он думает только о том, чтобы у него был достаток и крыша над головой. А от романтиков всего можно ожидать, романтики способны на что угодно...
Вася Злоткин не обращал на ее слова никакого внимания, он нервно прислушивался к постукиванию трости сомнительного господина, которое раздавалось у него за спиной, и с минуты на минуту ожидал если не выстрела в затылок, то, по крайней мере, удара по голове. В такой ситуации разумнее всего было воспользоваться такси, что он и сделал: через десять минут оба уже сидели в баре при гостинице "Барбизон".
- ...Поэтому, конечно, боязливо жить на одном континенте с народом, который вдруг может взять и построить социализм. Западный мир столетиями копил денежка к денежке, пока смог позволить себе бесплатное медицинское обслуживание, а русские проделали путь от Распутина до Гагарина за какие-нибудь сорок лет. Спрашивается: что им стоит просверлить под землей тоннель от Москвы до Вестминстерского аббатства?!
"Ну, дорвалась девка!" - подумал Злоткин, посмотрел на кривое свое отражение в миксере для коктейлей, и вдруг на него напало...
Первая деревня по ту сторону границы, Уколово, вопреки расчету, сдалась без боя, то есть даже здешние мужики, напугавшись грохота, не полюбопытствовали в окошко, откуда грохот, а двое пограничников, охранявших этот участок русско-эстонского рубежа, накануне отправились ночевать к своим зазнобам на зверопункт. После Уколова миновали еще с десяток притихших деревень, не подавших никакого знака сопротивления, и по пути разграбили несколько сельских магазинов, захватили в каком-то леспромхозе десяток грузовиков, на которые была рассажена пехота, и к обеду уже находились в виду городка Печоры. Здесь войско Лжеаркадия остановилось и развернулось в боевые порядки, предполагая наткнуться на крепкую оборону, но в Печорах только собаки лаяли да урчал где-то автомобиль. Наконец в проулке показался малочисленный отряд здешних городовых, которые открыли из пистолетов беспорядочную пальбу, но стоило бухнуть башенному орудию, стоило пострелять немного из автоматов эстонским легионерам, поднявшим на картофельных участках маленькую пургу, как городовые рассеялись по дворам. После этого легионы беспрепятственно вошли в город.
Население, повылазившее из домов поглазеть на Самозванца, - а там черт его знает, может быть, и вправду Государственное Дитя, - встретило войско довольно безразлично, городская администрация безропотно сдалась на милость победителя, печорский воевода принес повинную голову за бессмысленную вылазку городовых, но Василий Злоткин не принял покаяния и распорядился его повесить. Воевода канючил в ужасе:
- Да что же это такое, ваше высочество, да зачем, да что я такое сделал?!
Но его в назидание все-таки повесили на колокольне, под самым большим колоколом, вместо чугунного языка.
Василий Злоткин посмотрел на висельника, которого было видно только по пояс, и сказал Ивану Федоровичу Дубельту, сделав значительное лицо:
- Так, наверное, и не понял, дурак, что это не я его казнил, а исторический процесс казнил, который не разбирает правых и виноватых.
Полковник Ухов, личный адъютант Государственного Дитя, бывший взрывник со сланцевых разработок, достал из нагрудного кармана блокнотик и увековечил его слова.
Ночевало войско в Печорах, по теплым квартирам, магазинам, школам, а одна рота даже в родильном доме. Легионеры на радостях частично перепились, и чуть ли не до утра то в одном конце города, то в другом слышались заунывные русские песни, бравые эстонские песни и женский визг. Утром же стряслось неожиданное несчастье, едва не сорвавшее всю кампанию: стали механики поутру заводить боевую технику, а она не заводится, хоть ты тресни, глядь, - а под капотами да бронированными кожухами разных деталей недостает, как то: генераторов, масляных фильтров, аккумуляторов, систем зажигания, емкостей с тормозной жидкостью, карбюраторов, приводных ремней, а с одного танка даже гусеницу сняли, хотя на что могла сгодиться в хозяйстве гусеница танка - не угадать. На счастье, от Печор начиналось железнодорожное сообщение, и это решило дело; город в отместку сожгли дотла, артиллерию и пехоту погрузили на два состава, развели пары и покатили во Псков с песнями под гармонь. Веселая это была картина: подвенечно-белые поля, телеграфные столбы стоят враскорячку, над поездом клубится жемчужный пар, колеса ладно стучат на стыках, в вагонах слышатся выкрики и дурацкий хохот, а на крыше рефрижератора сидит гармонист в окружении артиллеристов и выводит не своим голосом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12